Не полного состава рота занимала острый уступ траншеи и ближе всех находилась к противнику. Со стороны немцев, против уступа, располагался трехамбразурный ДЗОТ. Между ними - 115 метров ровной полоски земли, не засоренной ни минами, ни колючей проволокой. По мнению солдат, пробежать живым эти метры в случае атаки невозможно, а посему рота получила вызывающее душевный подъем прозвище "Дохлой". Естественно, что служили в ней "Дохляки" т.е. будущие покойники. ДЗОТ сторожил любое движение .Прежде чем пройти, надо пометить где пригнуться, где проползти, чуть зевнул - бьют пули. Все время настороже. Только ночью становилось легче, спадало нервное напряжение. Можно и отдохнуть . У немцев тоже отдых. В наступившей тишине из ДЗОТА ясно доносятся звуки губной гармошки. Любитель музыки часами повторял три-четыре мотива, они вызывали у нас тоску и злость. Мы орали матюки, стреляли по амбразурам. В ответ оттуда рокотала очередь и доносился крик: - Дурак, Иван! Швайн! Мюзик гуд, хорошо, пух-пух зершхлехт!" Думаю, случись атака - дохлую роту погонит вперед жажда наконец-то добраться до музыканта и вбить гармошку в рот.
С последним пополнением в траншее появился Савелий - солдат 25-27 лет с благодатным умением задушевно петь. Около него сгруппировалась еще несколько любителей пения, неожиданно для всех получился хор. Не могу сказать, был ли он хорош. В каком-нибудь техническом смысле, возможно, специалист нашел бы недостатки. Зато в пении ощущалась совершенно необыкновенная искренность. Мы слушали и чувствовали, что души певцов нашли кратчайший путь; чего большего хотеть? Для нас это было драгоценным подарком .
Теми, никем не замеченные песни, живущие в деревнях .Чаще печально протяженные, чем разухабисто - веселые, со стукам в котелок и лихим присвистом. Популярностью пользовались частушки или веселые скороговорки, а песни, рожденные тоской воющего не любили, уж очень тяжело остановилось на душе. За длинный день солдат успеет сделать много невеселого: побудет под обстрелом, схоронит друга, но все время в нем живет ожидание вечерней тихой радости от встречи с песней.
Опасаясь немцев, первое время пели в землянке. С наступлением сравнительной тишины и сумерек землянка и прилегающий отрезок траншеи заполнялся солдатами, ближними соседями. Переползали из дальних окопов. Землянка отводилась "дохлякам",остальным - остальное. После дневной игры со смертью наступало блаженное время. Из землянки лилась песня: где надо басами,а где и подголосок тонко и нежно тянул твою душу, выжимая слезу, хотя по прежнему несло сгоревшим порохом и приторно-сладким запахом мертвечины, - внутри размягчалось: война отодвигалась, мысли бродили в милой сердцу "До войны". Савелия начали оберегать. Всегда находились охотники сходить за него в секрет, постоять ночь наблюдателем. Теперь его звали полным именем, а любовно - Совком. В один из вечеров в землянке во время пения протиснулся наблюдатель с поста на самом острие, да предложил: - Ребят! Там дзотный немец занудил на гармошке, ну прямо хоть стреляйся! Пошли в траншею, пойте там, вам хорошо, а то что мы как рыжие? Давай, Совок, уважь, я же за тебя стою, моя очередь завтра! - Верно, чего это мы как амбарные мыши по норам сидим?! Пусть они нас боятся и терпят. Айда в траншее петь! Все перешли в самый угол траншеи, кстати сказать, самый безопасный - артиллерия, боясь попасть в своих, не обстреливает, от пуль же легко спрятаться на дне окопа. Сели и тихо запели, потом незаметно увлеклись. Очередная песня кончилась и кто то удивленно заметил: " Ты смотри, как тихо...". На нашем участке траншеи молчали. Дзот не подавал признаков жизни, только изредка влетающие ракеты разным цветом размывали крупные звезды, хорошо видимые со дна окопа. Пауза затянулась и нарушилась немцами: "Русс, давай! Русс, пуф-пуф плехо! Ванька-Манька хорошо!" Все кончилось стрельбой: не хватало еще немчуру развлекать. Но в землянке душно, вечера стоят теплые. Да и ребята, что подолгу службы должны находиться снаружи, просят петь так, чтобы им слышать. С этого времени начали собираться под открытым небом, не обращая внимания на противника. А они вели себя спокойно, а музыкальный немец довольно ловко акомпанировал хору . Врагу пение нравилось. Как-то днем высокорослый солдат неосторожно выставил под брусвером голову, но вместо выстрела на той стороне высунулся немец, погрозил кулаком и что-то прокричал. В переводе наших знатоков он орал: "Спрячь голову! Пробьют глупую башку, кто петь вечером будет???". Оказывается, они опасались стрелять, чтобы не попасть в певца! Поистине война сбилась с толку и начала давать перебои. Командир ДЗОТА приглашал на русские концерты приятелей и начальство, специально разыскал в тылах знающего наш язык солдата, перевел его в команду. Теперь, когда у нас раздавался смех, с некоторым опозданием ржали немцы. Подобное единодушие Нам крайне не нравилось и мы исхитрялись в край, стараясь испортить удовольствие немчуре.
Однажды, спотыкаясь о ноги собравшихся по пению, прошли по траншее и пропали в сумеречной темноте полтора десятка разведчиков. Мы, конечно, знали, что они неудачно охотятся за языком, только не думали; что на этот раз будут брать с нашего участка. Не успели певцы добраться до середины украинской песни, как со стороны ушедших подбежал некто в плащ-палатке и шопотом закричал: "Чего разбазарились! Тут разведка ,а вы! Тихо!Старшой приказал молчать!". Ну все, значит молчок. Хоть и обидно, а раз приказ - переть некуда. Дальше начали расползаться, ближние завели байку, расцвечивая ее угольками цигарок. С байки беседа перекинулась на ожидаемые ночные беспокойства в связи с разведкой. Но вот опять бежит плащ-палатка. - Славяне! Старшой приказал петь так, чтобы немцы о блиц-крике забыли! Начинайте, братцы, не жалейте глоток!
Хор как дал! И чего только не выделывали слушатели! Мы корчились от хохота и плакали от песни. Честное слово, за жизнь слышал наши, заграничные профессиональные программы хоров, но такого более не испытывал. Певцы переплюнули самих себя. Видимо, сказалось то, что мысль о развлечении врага исчезла, сейчас был приказ - боевое задание. Вскоре ночная тишина сменилась суматошной стрельбой внезапной тревоги. Затявкали пулеметы ДЗОТА, стаями взмыли цветные осветительные ракеты. Сжав автоматы, готовые ко всяким неожиданностям солдаты пригнулись вдоль стенки. Прокатилась команда "приготовиться к бою". Напряжение длилось не так долго. Опытные фронтовики поняли, что ночью немец кроме стрельбы ни на чего не решится. И не ошиблись. Через час-полтора над передовой повисла напряженная тишина. Как-будто ничего не было. По траншее подошли нечеткие фигуры. - Эти пели? -незнакомым голосом спросила одна. - Они - прошепелявил ротный. - НУ спасибо певцы, дважды у нас срывалось, а сегодня, благодаря вам удалось. Ну-ка "Григорий", покажи трофей, расскажи как брали!
Подошедшие к этому времени разведчики втолкнули в середину испуганного немца. Оказывается, он на посту подпевал хору и не слышал шума подползающих, сцапать такого ничего не стоило. Остальные заслушавшись, хватились поздно. - Кто это разливался, я чуть о задании не забыл! - спросил старший разведчик - Савелий есть у нас... Федька... и еще.. - разноголосят солдаты. - Покажись, Савелий - скомандовал разведчик . Савелий протиснулся вперед. - Спой, парень, для нас тихонько. Пару минут послушаем. - А чего петь, старшой, веселое или нет? - Какое же на войне веселье, оставь на "после войны"! Савелий запел одну из окопных песен, ни при каких условиях не оставляющую фронтовиков равнодушными. Заслышав голос, немец заерзал, дождавшись конца, залопотал. Переводчик разведчиков еле успевал, мы услышали от любителей русских песен, о знатоке русского языка и т.д.
- Еще раз спасибо. Повели языка, ребята. Приду домой доложу начальству - грех тут распевать, когда место хору в ансамбле - огорчил на прощание старшой .
С раннего утра особенно озверело косил пулемет ДЗОТА, не давая пошевелиться. Обиделись! Когда же настало время обычного концерта, из амбразуры простучала очередь, затем прокричали: "Иван! Иван! Рчсс ахтунг! Оберлейтенант Мюллер, солдат бергольц пух-пух! Вальтер!" - и дунули в гармошку. — Капут! Плохо, Иван. Не хоррашо!
Подумать только, к нам забрались, пускают нашу кровь, еще и упрекают в нетактичности. Пусть стреляются: нам меньше работы.
Потом была атака. Четверть роты дошла до ДЗОТА. Внутри, кроме двух, все мертвые. Губная гармошка лежала на полке, завернутая в носовой платок. Савелий приткнулся на 63 метре - в певчем рту зеленела металлическая пуговица, откушенная с груди, а в щеке кровавый сукровицей приклеился нежный лепесток ромашки. На 115 метрах земли замерло большинство хористов.
Живые "Дохляки" закопали их у ДЗОТА, воткнув в холмик обломок доски, на которой вырезана звезда и надпись: "Наши артисты. 1317 с/п 2-й бат. 3 рота 1944г. "...