История вторая
Чрезвычайное происшествие
Тихая,почти идиллическая жизнь нашего садоводства была нарушена ужасным происшествием...
Вернее, скандалом или, если быть честным до конца – дракой. Причем, дракой одного из членов «русской секции» Яши Френкеля с Зигфридом Штольцом, председателем садоводства, и вдобавок бывшим полицейским комиссаром.
Словом, скандал, позор и все такое прочее... Но все по порядку.
Все случилось 9-го мая, в замечательный день Победы русских над фашистской Германией, праздник, без преувеличения, свято чтимый любым нашим человеком .
Я думаю, что эта дата во многом определила дальнейшую последовательность и стилистику событий.
Надо сказать, что один из главных героев – Яша Феркель, был совсем не из тех людей, которыми гордилась «русская» секция . Напротив, Феркель, и это знали многие, всегда отличался спесивостью, вспыльчивым и заносчивым нравом, и особым авторитетом в нашей среде не пользовался. Однако существовала серьезная причина, заставлявшая многих с ним считаться и даже искать его дружбы – Яша был богат. Наш дачный сосед владел сетью автомобильных мастерских по Германии и двумя заводами в Чехии. Феркель был довольно успешным предпринимателем и мог взять человека на работу, что в эмиграции немаловажно. С ним делали гешефты, правда, поговаривая, что «заработать он все равно не даст, львиную долю заберет себе», но деньги и связи у него водились, это точно.
В праздник Победы, пришедшейся на солнечный воскресный день, Яша с компанией дружков приехал на дачу «погулять». Веселье проходило с размахом, и на дачную террасу были выгружены ящики вина и водки, баранина для шашлыков, зелень и фрукты – то, что полагается в таких случаях, причем все из дорогих магазинов и отличного качества. Пикник на лоне природы начался, и скоро гости изрядно захмелели и стали вести себя соответственно – орать, громко петь песни, поднимать один за другим тосты:
– «За победу над фашистской Германией!» – слышалось за столом.
Кто-то из гостей в состоянии изрядного подпития уселся на черный джип и стал гонять по улочкам садоводства, задевая заборы и поднимая столбом пыль...
Соседям-немцам это явно не понравилось, и они отправились жаловаться на «творимые русскими безобразия» председателю садоводства Зигфриду. Зигфрид, не спеша копавшийся на своей грядке в другом конце садоводства и оттого не слышавший громких криков и песен, вынужден был отложить лопату и пойти разбираться. Когда он подошел к Яшиному участку, праздник был в полном разгаре.
– Что здесь происходит! – зычным голосом бывшего комиссара полиции осведомился он. – Где хозяин?
К калитке, пьяно пошатываясь, вышел сам Яша Феркель и, глянув в гневное лицо комиссара, осведомился:
– А что вам собственно нужно?
– А ну, потише! Прекратить безобразия! – повысил тон комиссар.
И тут Яша, опершись для устойчивости обеими руками о забор, заорал:
– А ты, фашистская морда, заткнись! Мы вас один раз победили и второй раз победим!..
Пауза.
Я думаю, такую обиду не мог бы стерпеть ни один нормальный немец, а там более, бывший бравый комиссар ГДРовской полиции.
И тяжелый кулак председателя врезался в морду обидчика.
– Наших бьют! – заорали нетрезвые дружки и со всех ног понеслись спасать хозяина.
Завязалась драка, на выручку Зигфриду подоспели немцы-соседи.
– Жиды пархатые! – прозвучало по-немецки в запале потасовки. – Мало вас Гитлер...
Кто-то вызвал полицию...
Стали разбираться. К счастью, дерущихся быстро разняли и никаких серьезных повреждений, кроме пары фингалов, полученных обеими сторонами, обнаружено не было. Но было кое-что посерьезнее – честь обеих сторон была задета. Конечно, как ни крути, Феркель был виноват, нарушал общественный порядок, оскорбил председателя, в момент драки был нетрезв и еле держался на ногах... Но как известно, «слово не воробей», и произнесенное вслух просто забыть уже было невозможно.
Полиция, составив протокол, отбыла, их симпатии были явно на стороне Зигфрида, и в воздухе запахло грядущими судебными разбирательствами.
Наше «Бабочкино» в эти дни напоминало потревоженный улей. Садоводство в буквальном смысле раскололось на два лагеря. Русская секция, сбившись на группки, страстно обсуждало происшествие...
– Этот Феркель, (по-немецки слово «Феркель» означает «поросенок») подложил нам всем большую свинью, – резюмировала бабушка Циля.
Яшу осуждали за сделанное, но забыть прозвучавшее и в наш адрес уже никто не мог.
– А ты что забыл – кто ты и на чьей земле сегодня живешь? – размахивая руками, скорбно кричал Шапиро.
– А я это никогда и не забывал... – многозначительно отвечал Рабинович.
– Вы думали, дачи купили, окопались, цветы-укропчики посадили – и уже свои? – хмурил темные, густые брови Левин. – А вот вам про Гитлера, уроки истории, чтоб не расслаблялись ...
Мир и покой прежде дружного товарищества были бесповоротно, безнадежно нарушены.
Прежде доброжелательные и приветливые немецкие и русские семьи стали избегать друг друга, даже мой сосед Олаф больше не приветствовал меня радостно на крыльце, не рвался заводить знакомства с моими русскими подругами и даже временно ограничил потребление спиртных напитков, прекратив громко петь свои песни-марши по вечерам.
Немцы из правления, ничего не сказав членам «русской секции», уединились на тайное совещание. Результатом этого «тайного вечере» стало революционное постановление, вывешенное на общей доске объвлений. Краткое содержание его было таково: «Лица, с миграционными корнями больше не имеют права приобретать здесь садовые участки».
М-да, большего подарка зачинщику скандала Яше Феркелю было сделать нельзя... До этого момента ему грозило малоприятное полицейское разбирательство, грозящее большими неприятностями и потерями. А теперь... Яша аккуратно сфотографировал объявление и отбыл восвояси уже совсем в другом настроении.
Глупые, неразумные, недальновидные немцы, члены правления...
Тем временем в ход была пущена тяжелая артиллерия. Как выяснилось, у Яши были обширные знакомства в журналистском мире.
Через пару недель уважаемая берлинская газета вышла с сеансационным заголовком: «Иностранцам больше дачи не продают!»
В статье обстоятельно, но не без внутреннего пафоса рассказывалась душещипательная история о том, как девяностолетний еврейский дедушка, между прочим, жертва Холокоста, праздновал знаменательный для себя день Победы на даче у своего сына Якова Феркеля. Так как дедушка был глуховат (тяжелые последствия перенесенных тягот), то пел песни громче обычного, кроме того тосты, произносимые в его честь тоже надо было делать на максимально громких тонах, (а то бы дедушка не услышал). А нечуткие немцы-соседи сделали ветерану войны грубое замечание, подоспевший же председатель правления, к прискорбию, бывший полицейский комиссар, вместо того, чтобы спокойно разобраться и помирить конфликтующие стороны, умудрился развязать драку. Дерущихся разнимала полиция. В процессе ссоры был упомянут Гитлер в известном и позорном контексте, это указано в протоколе. Увы, обе стороны допустили оскорбительные высказывания по отношению друг к другу. Но самое печальное, что после этого самого по себе возмутительного происшествия садоводческое правление вынесло постановление, немыслимое в сегодняшней толерантной и демократической Германии. Его текст просто написан в духе и стилистике страшных страниц истории Третьего Рейха... В середине статьи для наглядности красовалась крупным планом фотография исторического объявления.
Честно говоря, 87-летний дедушка, несчастная жертва нацизма, не был чистым вымыслом. Иосиф Моисеевич, отец Феркеля и в самом деле в годы войны, будучи подростком, оказался «на оккупированных фашистским захватчиком территориях», с малолетним братом и матерью прятался в соседних деревнях, потерял родных, чудом выжил, и в день празднования Победы спокойно отдыхал на даче. Он лежал на диване в задней комнате дачного домика, смотрел телевизор, по-стариковски задремал, и так как действительно был глуховат, то шума не услышал, и все самое интересное пропустил. Проснулся он уже к вечеру, когда полиция уехала, а расстроенный Яша в подпитии ввалился к нему в комнату.
Статью на русском языке, добавив от себя сочных и будоражащих эмигрантское сердце подробностей из биографии дедушки, перепечатала русскоязычная берлинская газета.
События приобрели политический оборот. Заволновалась еврейская община, вставшая грудью на защиту своего престарелого члена, пережившего Холокост. И в грядущем судебном разбирательстве действующие лица очень быстро поменялись местами. Теперь большие неприятности уже грозили Зигфриду и членам садоводческого правления. Что делать, мы все периодически меняемся ролями на сцене быстротекущей жизни...
Иосиф Моисеевич, прочитав русскую газету, очень возмутился допущенной неточностью.
– Мне еще 87, а не 90! – кричал старик на даче и требовал написать опровержение.
Садоводческое правление, вынужденно собравшись на внеочередное заседание уже в полном составе вместе с «русскими», отправило в отставку председателя и добровольно передало бразды правления вновь избранным, более политически подкованным членам. Бывший бравый полицейский комиссар Зигфрид ходил осунувшийся и мрачный, ему сочувствовали. Русская секция также разбилась на две группы. Одни Яшу безоговорочно осуждали, как провокатора, и предлагали написать честное письмо в газету о действительно произошедших событиях, другие, напоминая о прозвучавших в еврейский адрес словах, говорили, что мол, все хороши, а защищать надо своих, нечего далеко ходить за примером....
Нарушитель спокойствия Яша Феркель после нескольких дней триумфа предпочитал вообще на даче не появляться и дипломатично отмалчивался.
Прошло время, судебное разбирательство по желанию обеих сторон приостановили.
Феркель продал дачу – в конце лета заснул и не проснулся на дачной, пронизанной солнцем веранде его старенький отец. Отказало сердце...
Старика с почетом похоронили на немецкой земле.
А об инциденте постепенно забыли.