В 1976 году мой двоюродный брат Ваня надумал жениться. Встретил москвичку Лену, очень миленькую девочку, закрутился у молодых роман, и – готовьте, родители, денежки!
Свадьбу решили играть в Москве, хотя у тётушки большой пятистенный дом, способный вместить человек двести гостей. Но гулять договорились в двухкомнатной крохотной хрущёвке - сваты сказали, что не все их родственники хотят ехать в деревню. Ну, не хотят, так не хотят.
На свадьбу попёрлась вся наша многочисленная родня. У моей мамы пять сестёр и брат, плюс двоюродные сестры-братья - вот вся эта компания, вместе с мужьями, детьми, и прочими домочадцами, и собралась ехать в Москву. На всякий случай прихватили баяниста Вовку, мамкину подружку Маню Рябину (это прозвище, которое она сама себе и дала), Ванькиных товарищей в количестве десяти голов, и тёти Аниного пасынка Андрея – уж очень он просился.
Поехали с оказией, на заводской машине. Утрамбовались кое-как в фургон, только недавно выкрашенный серой грунтовкой самого низкого качества, и покатили. Сидели на деревянных скамейках и старых стульях, но мест хватило не всем. Поэтому сидели по очереди. Естественно, с собой взяли запас горячительного, и пакеты с закуской – хлеб, сало, солёные огурцы, лук.
Не успели тронуться, как мужики стали накачиваться самогонкой. Вы когда-нибудь пробовали пить из рюмки на ходу? Дело это непростое, поэтому после первого тоста от рюмки отказались, стали пить из горла. А когда пьёшь из горла, контролировать количество выпитого довольно трудно.
После третьего «присасывания» на пол стали падать огурцы, огрызки лука и куски сала, а разгорячённые мужики скинули верхнюю одёжку.
После шестого «присасывания» на пол стали падать мужики. Бабы укладывали их наподобие шпрот, а желающим выпить ещё подавали бутылку прямо в руки. Закуска мужикам в этот момент уже не требовалась. Закуска теперь требовалась бабам, которые решили тоже дёрнуть по рюмочке, чтобы время быстрее пролетело.
Возле Егорьевска по фургону пошли посторонние запахи. Пьяные мужики громко и безжалостно выпускали ядовитые газы, насыщенные парами самогона, сала и лука. А так как в фургоне и так густо воняло ацетоном, то дышать в замкнутом помещении стало невозможно.
Открыли крошечные окна (на дворе стоял морозный март), запах сначала выветрился, но потом появился вновь, и довольно ощутимый. Бабы провели ревизию недвижимости и выяснили, что один из Ванькиных друзей, непривычный к столь объёмным возлияниям, наложил в штаны. Водителя попросили остановиться, парня оттёрли снегом и обрядили в армейские штаны дяди Васи, тёти Таниного мужа.
Возле Малаховки некоторых перепивших начало рвать. Пару раз машину останавливали, чтобы привести блюющих в чувство. Но потом бабы поняли, что на остановки уходит слишком много времени, и сильно страдающих просто сбрызгивали водичкой. Это мудрое решение обмыли рюмкой самогоночки, вприкуску с салом.
При въезде в Москву самые стойкие и впитые мужики стали просыпаться. Чтоб не нянькаться с пьяными дуралеями, бабы насильно влили им дозу успокоительного. Мужики враз угомонились, а бабы, почуяв себя укротительницами тёмного мужского начала, дёрнули ещё по рюмочке.
Потом закончилась вода, и сильно страдающих от перепоя брызгали компотом. Те облизывались и сладко постанывали. Бабы радовались и пили ещё…
До места добрались на пять часов позже, чем предполагалось. Всё это время обеспокоенные сваты то и дело выбегали на улицу, чтобы посмотреть, не едут ли гости. Жили они на четвёртом этаже, и бегать приходилось много. Сват разнервничался, и вынужден был принять рюмку коньяка, как профилактику от сердечного приступа. А так как бегали они с женой по очереди, то мужик, оставаясь в квартире в одиночестве, принимал ещё и ещё. Естественно, опьянел, и в один момент не удержался на ногах - навернулся с лестницы.
Пострадавшего свата, с разбитым носом и свезённым подбородком, пришлось уложить на диван, где он благополучно и заснул. Гостей встретила замёрзшая и злая сваха. Посиневшими от холода губами она зашептала:
- Слава тебе, Господи, дождалась…
Из фургона стали выходить гости. Самой первой вылезла Рябина и стала руководить процессом выгрузки еле движимых тел. Каждого мужика Маня подводила к сугробу у подъезда и старательно «псыкала», чтоб проssался и не нагадил в квартире. После этого сдавала «пропсыканного» мужика на руки другим бабам. Те вели подготовленного к ночлегу товарища в квартиру и укладывали на пол, бочком. Если кто-то бузил – вливали в рот самогонку.
Когда количество выведенных тел перевалило за тридцатку, сваха схватилась за голову и поняла, что зря отказалась играть свадьбу в деревне – в квартире все не уместятся. Опасения ещё более усилились, когда Рябина заявила, что завтра придут ещё не менее двадцати человек москвичей. Сваха села попой в сугроб, но Рябина рывком подняла её и, держа за грудки, сказала:
- Не ssы! Jопу разорву, а всех размещу!
После этого Рябина на автомате «попсыкала» сваху и отпустила её на волю.
Когда процесс переброски упившихся мужиков закончился, и все благополучно зашли в квартиру, Рябина заплетающимся языком скомандовала:
- Р-рота, от-т-бой!
И рухнула на диван, как подкошенная.
Тётя Аня подошла к дивану, посмотрела на спящую Рябину, и сказала:
- Вот нажралась, старая дура…
И рухнула рядом. Никто так и не понял, кого она имела в виду.
Остальные бабы, отрезвившись чайком, улеглись спать на кухне.
Когда они проснулись - в пятом часу утра - Рябины нигде не было. Сваха, хватаясь за сердце, пожаловалась на проблему размещения такого количества людей. Состоялся совет, и большинством голосов было поддержано решение о выносе всей мебели на улицу, чтобы освободить площадь. Стали будить мужиков, но те лишь мычали и чмокали губами, изображая питие из горла бутылки.
Не успели бабы впасть в отчаяние, как появилась Рябина и приказала собирать все продукты, что накупили к свадьбе, в сумки. Сама заселась за телефон, и долго ругалась в трубку матом:
- Э-э-э, мил человек, не е… мне мозги! Будешь кочевряжиться – приху…рим к тебе на дачу… Нет, эт ты заглохни на х…! Я ещё и не таким, как ты, гандонам, х… в глотку заталкивала!
Потом разговор пошёл спокойнее, и Рябина уже целовала невидимого собеседника в лысину, прямо взасос.
Положив трубку, Маня объявила, что гулять все будут в столовой, на соседней улице, и что она обо всём договорилась с директором завода, который и обслуживала столовка (в четыре утра!). Сваха недоверчиво покачала головой, но остальные её уверили, что Рябина слов на ветер не бросает.
Бабы попробовали разбудить мужиков, чтобы использовать их как вьючных мулов, но мулы лежали на полу брёвнами, не подавая признаков жизни. Нагрузившись баулами, обозлённая женская половина попёрлась в столовую.
На удивление свахи, двери столовой, работающей с 9 утра, оказались открытыми уже в пять (и это в выходной день!). Рябина, словно предводительница амазонок, с кошёлкой за спиной и пятью палками сухой колбасы в руках, первой шагнула в дверь и заорала:
- Принимайте гостей, етиттвоюмать!
Из кухни вышла толстая хмурая повариха и приказала нести продукты на кухню. При этом ворчала что-то о том, что в выходные люди должны отдыхать, а не карячится на работе. Маня, скинув кошёлку со спины, раскинула руки и двинулась к поварихе, заключив ту в крепкие объятия. При этом приговаривала:
- Дорогая ты моя! Давай-ка я поцалую тебя в ушко, и будешь ты моя подружка! А потом поцалую в маково – е…т нас с тобой одинаково!
Повариха против воли улыбнулась, а Рябина, продолжая говорить шутки да прибаутки, увлекла толстуху в угол, вытащила из-за пазухи бутылку самогона и кусок порезанного сала… Через пять минут, когда остальные ещё не успели выложить все продукты из корзин и сумок, Маня с поварихой уже были закадычными подругами.
Оставив в столовой трёх помощниц, моих двоюродных сестёр Валю, Любу и Веру, бабы пошли будить мужиков. Но те лишь мычали и вяло поругивались. Тогда Рябина, набрав в ванной ведро ледяной воды, окатила спящую братию, приговаривая:
- Петухи давно не спят, у мужиков х… стоят!
После этого мужская масса на полу зашевелилась.
Поднявшиеся мужики представляли собой жалкое зрелище: все в блевотине и серой грунтовке, в кусочках сала и лука, с торчащими из самых неожиданных мест огурцами. По квартире пошёл густой дух ацетона и человеческих нечистот - это дядя Вася за ночь успел подпустить под себя раз пять, или больше. Часть мочи впиталась в костюмы соседей, а часть растеклась по полу, наполняя крохотную квартирку ужасным зловонием.
Сваха, схватившись за сердце, чуть не упала в эту зловонную лужу. Рябина подхватила её и поволокла на кухню, отпаивать самогонкой.
В это время хмурые мужики потянулись в туалет, образовав очередь. Через полчаса унитаз засорился, похмельные мужики подняли ропот. Рябина подхватилась и полетела по этажам… Ещё через полчаса страдающих похмельцев принимали в квартиры на всех девяти этажах, пускали в туалет и ванну, помогали чистить пиджаки и брюки. Некоторых жильцов сваты, прожившие в доме больше 20 лет, даже не знали.
А Рябина носилась по этажам, словно ведьма на помеле, отдавая приказания, раздавая бутылки самогона, огурцы и сало. Потом долго ругалась по телефону с сантехником, посылая того во все мыслимые и немыслимые дали. По телефону же с ним и помирилась. Сантехник пришёл, поругался, устранил засор, выпил рюмку самогона… и остался гулять на свадьбе!
Бабы дружно убрались в комнате, тщательно протерев обгаженный паркет, проветрили помещение, заодно вытерли пыль на мебели. При виде засиявшей и посвежевшей комнаты у свахи, которую полчаса назад едва не хватил сердечный приступ, порозовели щёки.
Тут обнаружилось, что парню, который наложил в штаны, не в чем идти на свадьбу. Брюки и трусы вместе с содержимым остались в лесу, под Егорьевском, а дяди Васины армейские штаны едва доходили ему до щиколоток. Парнишка чуть не плакал, а Рябина опять кинулась бегать по этажам. Брюки нужного размера нашлись, трусы тоже. После этого бабы, выдохнув, стали обряжаться в новые платья и делать причёски.
В десять часов утра посвежевший и принарядившийся деревенский десант выдвинулся к зданию столовой. Похмельные мужики нетерпеливо сучили ногами, предвкушая скорое избавление от мучений. Бабы сдерживали их порывы посредством окриков и хватаний за воротники. Мужики роптали, но на открытое сопротивление не отваживались по причине полного отсутствия сил.
Во главе процессии шагала сваха. Дойдя до дверей столовой, она опять схватилась за сердце и упала на руки подоспевшей Рябины. Выяснилось, что в суматохе утра никто не удосужился обзвонить родственников с невестиной стороны о смене места дислокации. Да что там родственников! Даже жениха и невесту не предупредили!
Бабы собрались на совет, на котором было решено отправить в квартиру координаторов, направляющих поток гостей на нужный адрес. В роли координаторов выступили Рябина и тётя Аня. Со своей ролью они справились блестяще - встречали приходящих хлебом-салом, и рюмкой самогона размером с добрую четвертинку. Отказы не принимались, но если кто-то сильно упорствовал, Рябина говорила:
- Ну, и х… те в глаз!
Получить в глаз мужской пиписькой не хотел никто, поэтому гости уходили на новый адрес, унося в желудке граммов двести крепчайшего самогона, и большой кусок сала.
В это время женская половина деревенского десанта вдруг заметила, что мужская половина подозрительно повеселела. Путём проведения тщательного обыска во всех потайных местах, у мужиков обнаружили четыре початых бутылки самогона, и обгрызенный кусок хлеба. Бутылки у них изъяли, а хлеб оставили.
Тут к столовой подкатили несколько легковых машин – это жених и невеста приехали из ЗАГСа. На капоте передней машины восседала Маня, нацепив на голову тюлевую занавеску. Повеселевшая тётя Аня, высунувшись из окна машины по пояс, держала над головой живой куклы чучело совы, клятвенно утверждая, что это - голубь.
В столовую гости с обеих сторон заходили в одинаково приподнятом настроении. Поэтому никакого напряга между городом и деревней не было, а было лишь дружеское взаимопонимание и радость от встречи. Расселись по местам, хряпнули по рюмке, заели салатиком. Какая-то важная дама, на каблуках и с высоким чубом, предложила дать слово родителям молодых.
Похмелившийся и повеселевший сват, с залепленными лейкопластырем ранами и ссадинами, начал мямлить что-то о счастье молодых. В это время мой папа пытался поддеть на вилку тончайший кусок колбасы. У него ничего не получалось, и он громко вопросил:
- Кто колбасу резал?
Толстая повариха, усевшаяся рядом с Рябиной, так же громко ответила (явно гордясь своей ювелирной работой):
- Ну, я резала!
На что папа рубанул:
- Чтоб тебя е…ли на такую глубину!
Все присутствующие сползли под столы, а зардевшаяся повариха ушла на кухню и принесла оттуда батон колбасы, разрезанный на четыре части.
- Так пойдёт? – спросила она.
На что папа ответил:
- Ну, и запросы у тебя! Где ж ты такую холудину найдёшь?
Все опять сползли под столы. Речи уже никто не слушал, важная дама злилась и топала каблучком. Быстро «поплывшая» молодёжь решила потанцевать. Включили магнитофон, московские чики начали крутить попами в коротеньких юбках. Важные московские ребята демонстрировали новые веяния в танцевальной моде. Деревенские парни в это время тихо сидели в сторонке. И не потому, что сильно скромные, а потому, что вчера было выпито много лишнего.
Минут через пятнадцать слегка захмелевшая женская половина деревенских гостей потребовала разгула. В дело вступил баянист Вовка. Он расчехлил баян, а моя мама выключила магнитофон на середине песни. Московские чики недовольно сморщили носики, но покорно расселись по местам – со старшими не поспоришь.
Пятнадцатилетний Вовка повесил баян на грудь, слегка пробежался пальцами по кнопкам. Все замерли – этот короткий музыкальный этюд сразу доказал всем присутствующим, что паренёк – мастер своего дела. Папа, прожевав очередной кусок колбасы, предупредил гостей:
- Щас пойдёт пыль до небес! Еб…ки не разевайте, а то подмётка залетит!
И пошла пляска! Первой вступает мама, начиная с достаточно приличных частушек:
В поле пашут, будут сеять
Чечевицу с викою.
Подержите ридикюль –
Я пойду посикаю!
За мамой вступает тётя Аня:
Моя милка крышу крыла,
И нечайно сорвалась.
С высоты она летела –
Сорок раз обоsралась!
Дядя Петя выдаёт частушку с намёком:
Она меня подколола
На высоких каблуках.
А я её тоже гоже
На зелёных на лугах!
После такой разминки (минут на десять) наступает пора весьма похабных частушек:
Мама:
Говорила холую:
Не строй баню на х…!
Придут девки париться,
С х… баня свалится!
Тётя Аня:
Ой, дон, тили-дон,
На столе лежит гандон.
Хвостиком помахиват,
Пиз…ночкой попахиват!
Дядя Петя:
Я тебя е…ть не стал
В не топлёной бане.
Твоя рыжая п…да
Шлёпала губами!
Часа три деревенские топочут каблуками по кафельному полу, поют разудалые частушки, ни разу не повторившись. Гости угорают со смеху, никто не решается выйти даже в туалет, чтоб не пропустить самое интересное. Рябина в это время ходит от столика к столику с бутылкой самогона собственного приготовления. Трезвым от неё не уходит никто, а самые упорные рискуют получить «х… в лоб» и «зал…у в бок».
Наплясавшись, бабы усаживаются на свои места, чтобы отдохнуть и заправиться. Важная дама на каблуках опять пытается взять на себя ведение свадьбы, требуя внимания. Тут со своего места поднимается дядя Петя и громко говорит:
- Я хочу сказать тост!
Все затихают, а дядя Петя хватается за сердце и скорбным голосом произносит:
- Нынешней ночью кого-то из нас не станет…
Он пошатывается и вытирает потный лоб салфеткой. Тётя Настя, его жена, ворчит:
- Конечно, не станет, если будет так пить…
Дядя Петя, не обращая внимания на слова жены, продолжает:
- Я хочу предложить тост…
Он опять хватается за сердце, все напряжённо замирают, а тётя Настя судорожно ищет в сумочке сердечные капли.
- Я хочу предложить тост, - слабым голосом повторяет дядя Петя, мутным взглядом обводя всех присутствующих; и громко рубит: - За безвременно почившую целку невесты!
Все опять сползают под столы, а папа добавляет:
- Не чокаясь!
Через полчаса все поголовно – и деревенские и городские – требуют гармонь. Вовка берёт в руки баян, бабы выскакивают в круг. Захмелевшие московские чики тоже хотят покрасоваться. Они изображают какое-то подобие деревенской пляски, их кавалеры присоединяются к ним. Самый смелый дрожащим голосом выводит:
Ой, пляшет конь,
Бряцает уздечка.
Мне понравилась одна
Девушка узбечка!
Дядя Петя, громко:
- Я б узбечку е…ть не стал!
Папа (он никогда не плясал, зато хорошо молотил языком):
- Почему?
Дядя Петя:
- У неё п…а поперёк!
Папа:
- Так это ж хорошо! Чем шире она разводит ноги, тем уже у неё дырка!
Все просто валяются, и даже Вовка от смеха не может играть. Жених и невеста, позабытые всеми, сидят в дальнем конце стола. Потом Ваня вскакивает с места и бежит в круг. В народ летит очередная заковыристая частушка:
Опся, опся,
Три года не ё…ся,
На четвёртый сорвался,
Даже х… оторвался!
Ещё два часа гости, подкреплённый 60-градусной самогонкой, долбят ногами кафельные плитки. Маня в это время продолжает ходить между столиками, спаивая гостей. Особенно «достаётся» важной даме с чубом. От обиды и раздражения она выпивает слишком много, с непривычки её тошнит. Дама решает идти в туалет, но по дороге теряет равновесие и падает на кафельный пол. Подол синей юбки задирается, и гости лицезрят чёрные гипюровые трусики и откормленные ляжки.
К этому моменты все гости находятся в таком приподнятом настроении, что не обращают внимания на произошедшее. Но два маньяка – папа и дядя Петя – не упускают случая покуражиться.
Дядя Петя:
- Надо будет своей такие трусы купить. А то носит штаны от подбородка до коленей.
Папа:
- Не покупай.
Дядя Петя:
- Почему?
Папа:
- Ей в таких гультиках всю п…ду просквозит!
Ещё через час свадьба входит в фазу, когда гуляющие объединяются в группы и маленькие компании. Потому что пьяный глаз видит только то, что находится в пределах двух метров, и все, кто находится внутри этого круга, становятся своими. Подуставшие и пьяненькие гости отдыхают, беседуют, заодно подкрепляются самогоном и разносолами.
Тут и там слышны обрывки разговоров, споры, пьяный смех.
Папа, попробовав всё, что только можно, обводит сытым взглядом стол и интересуется:
- А где же солянка?
Осоловевшая повариха отмахивается:
- Не будет солянки.
Папа делает квадратные глаза:
- А с чего же мы пердеть ночью будем?
Повариха нетвёрдой походкой уходит на кухню, готовить солянку. Рябина и тётя Аня уходят вслед за ней.
Свадьба тем временем вошла в финальную стадию. Жених с невестой укатили на дачу, чтобы побыть в одиночестве. Упившиеся и осоловелые москвичи один за одним валятся на пол. Их жёны, которые немного потрезвей, шаткой танцующей походкой поочерёдно ходят за угол столовой, к телефону-автомату, чтоб вызвать такси. Упившиеся чики, вдоволь наблевавшись в туалете, тоже расползаются по домам.
Потом начинают «валиться» деревенские мужики. Засыпают в разных позах: сидя за столом, лёжа под стулом, ничком у окна, навзничь у двери. Через час, когда пьяненькая компания поваров выползает в зал с большой кастрюлей солянки, кормить капустой некого: мужики валяются, кто где, а протрезвевшие бабы думают думу о том, как перетащить 34 немаяшных мужских тела через две остановки, а после этого ещё и поднять на четвёртый этаж…
Маня тоже садится думать думу, при этом требует себе рюмку самогона и тарелку горячей солянки. Рябине наливают рюмаху, накладывают в тарелку солянки с колбасой. Остальную массу варёной капусты повариха и тётя Аня уносят на кухню, выписывая ногами кренделя и едва не роняя кастрюлю на пол.
Через десять минут напряжённого молчания Рябина громко объявляет:
- А не х… их тащить в такую даль! Пусть здесь и ночуют!
Обрадованная повариха хлопает в ладоши:
- Правильно! Пусть брёвна остаются в лесу, а я буду лесником!
Рябина хлопает ладонями по ляжкам:
- О, точно! Ты будешь лесником, а я лесорубом. Буду сучочки обрубать, и в кучку складывать!
Мужиков укладывают штабелями у стены. Дядю Васю кладут отдельно, у входа в кухню, предварительно подстелив под него клеёнку. Рябина приговаривает:
- Раз пять нах…рил, ё…ная бочка со ssаками…
Ширинка на дяди Васиных штанах цветом и фактурой напоминает древнюю глинобитную стену, заветренную и закаменевшую…
При пересчёте уложенных в рядок тел выясняется, что их не 34, а 42. В общую пьяную массу добавились: сантехник, поварихин муж, невесть как просочившийся на гулянку, три сватовых соседа, свахин брат, столовский сторож и один непростиранный субъект весьма потрёпанного вида (сейчас бы сказали бомжеватого). Бабы махнули рукой – пусть остаются, места всем хватит.
Женская половина деревенских гостей уходит в ночь, уводя с собой безутешную тётю Аню. Та бьётся в руках и рыдает, желая остаться в столовой, с «подруженьками». Подруженьки тоже рыдают, прося оставить им Аннушку на ночь, но моя мама непреклонна и ругается на сестру:
- Хватит чудить, тебе же сейчас плохо будет!
Бьющуюся в истерике тётю Аню насильно уводят от подруг. Та некоторое время бузит, потом смиряется.
В тепле квартиры тётушку начинает мутить, и она долго рыгает над унитазом, приговаривая:
- Чтоб я больше хоть рюмку выпила… вя-а-а-ак… да никогда… вя-а-а-ак… дура старая…
На что тётя Маруся, Ванина мама, говорит:
- Да ты и сегодня утром так говорила!
Напившись горячего чая, уставшие женщины укладываются спать. Но долго не могут уснуть, вздыхают, шепчутся. Шебуршат гудящими ногами, охают, стонут. Они понимают, что завтра предстоит ещё более тяжёлый день – второй день свадьбы.
Есть такая поговорка: гулять – не работать. Придумали её те, кто никогда по-настоящему не гулял. Вот так, как эти бабы: шумно, задорно, с размахом. Так что гулянка иногда тяжелее работы, уж поверьте мне. То есть, не мне, а этим бабам…
(Продолжение следует)
Всем добра и здоровья! Спасибо, что дочитали до конца! Если было интересно – ставьте лайк! Не откажусь и от подписки…