Часть II.
Глава 1.
Из каких видений, из какого серпантина иллюзий вилась цепь летящих один за другим сюжетов семи лет? Неосознанность большого и малого атаковалась в сердце Бахметова вторжениями впечатлений мира и чего-то ещё. Сергей и думать боялся об этом чём-то – что в нём самом, и рядом с ним есть странная сила, непостижимым образом связанная с тайной развития всего вокруг. Вмешательства извне не сотрясали организм и не будоражили состояние вязкости чувств – они просто сопровождали жизнь полиптихом ярмарки загадок, и даже давали энергию постижения вещей. Вытесняя за рамки восприятия минувшее, любой образ нес свой нерв, начисто прибивавший содержанием всё остальное; но вот и он растворялся в штрихах нового эскиза, вдруг становящегося полноценным и самым значимым из всего происходившего когда-либо на Земле.
Что делал Бахметов эти семь лет, кому и зачем говорил, ему самому было неважно – да я, признаться, никогда бы и не смог это описать. Как запечатлеть на бумаге потоки закованных в обыденность прозрений? Голоса и полумрак предчувствий сопровождали любой шаг, и Бахметов часто вообще переставал отделять собственное состояние безвременья от ощущений бок о бок с ним идущей бытовой жизни. Реальность он чувствовал и жадно жил ею, но – что делать? – вокруг него постоянно раскачивались отражения странных снов. Они сбивались в настолько плотное пространство, что сами начинали выстраивать почти зеркальную систему мироустройств. Дни менялись местами, недели не чувствовались, месяцы исчезали – годы напролёт Бахметов одолевал смыслы, проникающие в сознание помимо его воли. Смыслы не всегда роднились с сердцем – часть их оседала на периферии ощущений колючками душевной боли от явного нежелания ровно воспринимать всё, что бродит в мире и других человеческих сердцах.
Картины шли тесной чередой, и Бахметов не делал попытки понять – проживал ли он в их созерцании секунды или всю жизнь.
– Тенденции нарастают буквально на их и наших глазах, – из всегдашней аутической тени каждый день – след в след – в случайной выборке тем просачивались в сознание звуки тембров голосов, – и вот уже почти неожиданно Бахметов мог видеть перед собой человека в сером – а, может, чёрном или синем костюме, – часто и не одного – люди быстро группировались по признакам внешних черт и позиций. Да просачивались ли образы и звуки, или оказывались законченно материализовавшимися идеями? – подобные вопросы с каких-то пор совсем переставали занимать Бахметова – он просто жил так семь лет. – И сами они в хвалёном цивилизованном раю не в состоянии справиться с ситуацией. Киберконтроль над всем и вся поглотил саму систему контроля. Как будем выбираться из клоаки повального призора друг за другом?
– Зачем выбираться? – меняя или не меняя картинку перед глазами, вроде смеялся его визави, в котором Бахметов ясно чувствовал Шульгина – и только ли Шульгина? – Принципы деятельности самого духа времени нужно использовать в своих целях. Новый мир развивается в головах бильденбергских клубов – именно они строят реальность. Должен быть клуб и у нас.
– В каком смысле – в головах?
– В прямом. В воспалённом воображении отсутствует несовместимость самых несовместимых вещей. Та же самая слежка – с чего кто решил, что человеку неприятно, что за ним следят? Это часть игры для современных чудаков.
– Путаем букву? – усмешкой могла идти фоновая помеха восприятию звуков.
– Концептуально имеем право – поскольку для этих мир – продолжение собственных реакций. И это – тоже часть игры.
– «У шизотимов – своя логика», – почти вырывались у Бахметова сказанные когда-то отцом слова – Сергей начинал понимать, что тот имел в виду.
– А это значит, – усмехался голос, – что нормально чудакам — нормально человечеству.
– Кому нужен этот ад в головах?
– Чудакам в службах Запада, и это самый интересный вопрос. Гоняясь за первенством в борьбе с Востоком, капиталисты слетели с катушек, и стали использовать ресурсы совсем уже по-о-олных чудаков.
– Да кто такие чудаки?
– Они все разные, и живут своими мирами. Кто их них говорит: я – компьютерный гений, и всё человеческое мне чуждо. Или я – абстракционист, и всё человеческое мне чуждо. Или я – концептуалист, и всё человеческое мне чуждо. Никого не забыл? Да, забыл, конечно, – ряд можно выстроить самому.
Получая столь мощную поддержку, отцовская теория шизотимов на время тянула Бахметова в транс размышлений о последовательности дел судьбы.
– И они нам нужны, используем их потенциал в развитии техники с технологиями, и просто сольём в унитаз истории, – слышался голос над макушкой, – Креативный подход чудаков форсирует развитие процесса истории, но угрожает самому их существованию. На каком-то этапе нам нужно выпустить демонов на волю – они испортят многое, но совершат прорыв в будущее, которого бы мы ждали ещё сотни лет.
– Не боитесь ли, что в канализацию чудаки сольют и вас? Они – небезобидны, и легко могут разрушить образ Кембриджа и любимых горнолыжных баз. То, что сейчас незыблемо и кажется олицетворением
власти над миром, может стать для кого-нибудь ненужной пустышкой.
– И что будет взамен?
– Допустим, игра – «Создай свою горнолыжную базу» или проще – ГТА «Никаких горнолыжных баз». Демоны быстро овладевают хозяевами тел – только и всего.
– Полшага до призыва: «Покайтесь – ибо приблизилось Царствие небесное»?
– Пока беспокоиться не о чём, – смеялся появлявшийся в горячую минуту разговора Раевский. – Только что слышал об этом на заседании продавцов нефти и газа. Остаётся наметить вызовы мира for inside?