Часть 1.
Четыре историка считают, что прошлое может рассказать нам о повседневных реакциях на пандемию Covid-19.
«Наш мозг может быть сбит с толку, когда мы живем историей, но в их способности к адаптации лежит наша устойчивость» Даниэль Тодман, автор книги «Война в Британии: в бой», 1937–1941 гг. (Аллен Лейн, 2016 г. ) и «Война в Британии: новый мир», 1942–1947 гг. (Аллен Лейн, 2020 г. )
Кризисы делают нас всех обычными, потому что они разоблачают нашу борьбу с внезапными изменениями и неожиданными событиями. До, во время и после Второй мировой войны британцы столкнулись с рядом взаимосвязанных и перекрывающихся кризисов. Людям в то время часто было трудно судить о значимости происходящего. Поглощенные повседневными делами, иногда они просто скучали по происходящему. В других они сосредоточились на самой непосредственной драме, даже когда это не имело большого значения. Например, в конце февраля 1942 года они были гораздо более расстроены из-за того, что немецкие линейные крейсеры сбежали через Канал (тактическое поражение в результате стратегической неудачи противника), чем из-за падения Сингапура, военной катастрофы, которая в геометрической прогрессии ускорила гибель британцев. имперская власть в Азии. Одновременно локальные последствия глобального воздействия могут вызвать отдельные кризисы, которые остались незамеченными в глобальном фуроре. Супруг, взятый в плен, дочь, призванная на военную работу, террор беспризорных бомб Люфтваффе или стремительно прибывшие солдаты, вызвали разрушительные разрушения для семей даже в явно «тихие» периоды войны.
В своем стихотворении 1939 года «Музей изящных искусств» В. Х. Оден отметил способ, которым старые мастера, такие как Питер Брейгель Старший, уловили нелепость обычной жизни, происходящей наряду с экстраординарными событиями - дети катались на коньках, как Христос родился, или собаки были собачкой, а лошадь царапала себя на Распятии. И все же в эпоху тотальной войны огромные национальные усилия, необходимые для поддержания колоссальных конфликтов, означали, что все пострадали, и это очевидное разделение стало слишком проницаемым. Пахарь Одена, который не поворачивает голову при падении Икара, в условиях военного времени почувствовал бы всплеск на спине от спуска обреченного летчика в море. И все же он мог продолжить свою борозду. Несмотря на то, что кризисы смущают, когда они продолжаются, привыкание вступает во владение и утверждаются новые нормы. Наш мозг может быть сбит с толку, когда мы живем историей, но в их способности к адаптации лежит наша устойчивость.
«Когда мы проводим физическое дистанцирование, виртуальный мир предоставляет бесконечные возможности для эмоций» Джули В. Готтлиб, профессор современной истории в Университете Шеффилда и автор книги «Виновные женщины», «Внешняя политика и умиротворение в межвоенной Великобритании» (Palgrave, 2015)
Это жизненно важный вопрос для правительств, средств массовой информации, работодателей и торговли, исследователей и, что немаловажно, для самих людей. Сегодня у «людей», у каждого из нас, есть голос и охват, насколько социальные сети нас примут. Когда мы проводим физическое дистанцирование, виртуальный мир предоставляет бесконечные возможности для эмоций и исповеди, вознагражденные мгновенным отпущением от друзей и последователей. В панике, когда нация заботится о жизни и здоровье, продовольственной безопасности, экономическом выживании и потере наших свобод, мы также боремся за эмоциональные ресурсы.
Аналогии с 30-ми годами могут показаться трудными; последствия физического и психического здоровья в результате международного политического кризиса не следует путать с политическими симптомами глобального кризиса в области здравоохранения.
Что напоминает нам, так это глубокое влияние на нашу внутреннюю жизнь, а также стремление записывать и сохранять опыт так называемых мужчин и женщин на улице - или, сегодня, мужчины и женщины очень далеко от улицы. Так было во время мюнхенского кризиса осенью 1938 года.
Политики, художники и ученые всегда давали представление о личных последствиях публичных мероприятий, делясь своими впечатлениями от коллективных чувств. Но также были приложены усилия к тому, чтобы записать голоса людей. Столкновение новых общественно-научных методов, психоанализа и стремления наделить людей информацией как средством противодействия фашизму объясняют создание Британского института общественного мнения (опрос Гэллапа) и Mass-Observation («антропология нас самих»). в начале 1937 года. Они показывают, как обычные люди говорили, мечтали, понимали или неправильно понимали жизнь во время кризиса, в реальном времени, а не в ретроспективе. Амбиция M-O заключалась в том, чтобы «услышать и услышать то, что миллионы чувствуют и делают в тени этих ужасных событий». Эти источники выявили реакции, варьирующиеся от «кризисной усталости» до высокого уровня тревоги. Сегодня те, кто хочет выразить себя более чем в 280 персонажах, могут снова добровольно участвовать в Mass-Observation. Миллионы других могут зарегистрировать свои голоса в социальных сетях - лучше описать их, возможно, как массовое самонаблюдение.
Продолжение следует...