Так начали мы одолевать науку уличных боев. Днем ни поесть, ни отдохнуть, еда и патроны у убитых. Ночью разве чуть-чуть тише, но все равно тот же бой. Ночь переменилась с днем. Ничему не удивляешься, кроме того, что сам еще жив. Ни страха, ни мыслей, ни чувств, за исключением чувства крайней усталости. Автоматически бежишь, перезаряжаешь и лишь оглядываешься: где Васька?
Избились о камни, изодрали одежду. Кто-то рядом падал, кого-то заваливало камнями - их не откапывали, не подбирали. Только вперед: дом за домом, коридор за коридором. Ни тогда, ни сейчас не могу ничего вспомнить. Лишь вереница домов и комнат, да оглушительная пальба в темных коридорах по дергающимся силуэтами. Не на огонь стреляющего автомата, а просто, наугад в темноту. Слились воедино скоростные рукопашные одиночки, когда своего в темноте узнаешь по запаху : столкнулся - нюхай быстро! Пахнуло махрой или селедкой - крикни предупреждающий; понесло сладко сладко-приторной смесью - бей, что есть сил автоматом, а лучше - пулей. Нет ни времени, ни желания думать над ужасом творимого - убил, не взглянув, ушел.
День на пятый или шестой, точно не помню, соединили всю роту. Говорили, впереди большая площадь и полно немцев. Ночью дали отдохнуть. К утру еще радость - принесли в термасах горячей каши с чаем. Не забыли и сто грамм "наркомовских": умыли живой водой.
Перед рассветом влезли в очередной дом. За полчаса перебили немцев. В коридорах затихла беготня. Мне в одной комнате приглянулась кушетка - сел на нее покурить, а утренний холод сразу же полез в многочисленные прорехи, чтобы согреться, завернулся в подобранную дырявую перину: ломит в ушах от пыли и взрывчатки, нечем дышать. Ничего не поняв, кроме того, что дом разрушает артиллерия, подхватив "ноги в руки", я рванул в подвал, где обнаружил всю роту к великому облегчению. Найдя Васька, присел рядом, он объяснил, что пока я нежился под периной, они решили брать противоположный трехэтажный дом, но из слухового чердачного окна в выскочивших на брусчатку улицы солдат ударил спаренный тяжелый пулемет. На солдатское счастье, наш дом имел большие подвальные окна, позволившие спастись, нырнув в них. Немцы поняли, что тут противник - начали бить артиллерией, не скупясь на снаряды. Положение создавалось трудное. Оба дома угловые и выходят на площадь неправильной формы. Чердачный пулемет перекрыл подступы к площади - пока его не снимут, наступление будет стоять. Снять тяжелый артиллерией нельзя, нет связи. Начав стрелять, она разнесет пулемет вместе с ротой, а сопровождающую группу мелкокалиберкой всю за эти дни выбило. Вот и получается, надеяться на помощь нечего, надо добираться до пулемета самим, раз уж оказался он в створе наступления роты. В дрожащем душном подвале сидели остатки роты, соображая, как уничтожить помеху. Как решить свою судьбу. Решили разделиться пополам. Одна часть останется здесь, создавая впечатление подготовки к лобовой атаке, вторая отойдет назад, двигаясь паралельно улице в глубине квартала, переберется на сторону, скрытно вернется к серому дому, потом, исходя из обстановки, будет добираться до пулемета.
Вот так и случилось. Мы пересчитались, узнали, что осталось из 122 человек, входивших в город шесть дней назад, осталось 24 солдата с единственным командиром, в чине старшины. Никто бы не узнал в этих пугалах тех задорных солдат: у кого погон висит на одной пуговице, а кто и вообще без них; вон тот потерял каску, забитые грязью волосы стоят дыбом; другой, в горячке боя сбросил фуфайку, теперь, скукожившись, дрожит. Сквозь лохмотья одежды виднеется синее тело в коростах, синяках, ссадинах, сереют бинты. Оружие, лохмотья, лица покрыты известково-кирпичной грязью. Особенно толстая корка грязи в щетине, глазных впадинах, углах рта. Проваленные глаза и щеки, изможденные лица стариков, не верится, что им не более тридцати.
Случайно вдоль подвальных стен расположились мы поровну, старшина, махнув на противоположную сторону, сказал: "Вы останетесь, а мы пойдем"...
Обстрел утих. Разобрав завал ,мы выбрались наверх. От дома осталась нижняя часть. Как двигались, я не особенно помню, как и не помню, была ли в этот день еда. Знаю, что мы стреляли, да в нас палили. Раз очередь ударила так близко, что выбитый пулями камень рассек щеку. Выскакиваешь из-за укрытия - как головой в холодную воду: дух захватывает, не знаешь, добежишь ли следующего. Память удержала, как в одном месте наткнулся я на немцев. Они нас не заметили и шли вдоль белой стены, четко вырисовываясь темно-зелеными шинелями. Старшина полуголосом скомандовал: "Стрелять с краев к средине, огонь!". Все (8-10 человек) остались под стеной, а могло быть наоборот. Лишь семеро дошли до высокой каменной ограды, окружающий серые доли. Через пролом виден пустой двор. Слава богу, хоть тут ничего! И чуть не попались. Из окна выглянул фриц, кто-то прокричал в пустой двор, а он ответил несколькими голосами. Присмотрелись, батюшки светы! На площадь пробиты бойницы и вырыта траншея, в ней полно немцев. Только каски торчат над землей. Глядят сволочи, на площадь, ждут наших. Что делать? Сидеть - обнаружат в любой момент, идти через двор и того хуже. Возвращаться нельзя. Осталась надежда на господа бога и великий российский "авось". Прыгнул старшина, прыгнули мы. Как не удивительно, никто не заорал, не выстрелил вслед. Мы заскочили в ближний подъезд. Теперь, стоит любому немцу выглянуть из квартиры - нам из этой западни не уйти. Тихо поднимались с этажа на этаж, пока не убедились, что люка на чердак тут нет и надо переходить в другой подъезд. Пронесло и на этот раз - перебежали на глазах у немцев. Скорей всего нас видели, да приняли за своих, не поверив, что русские нахально ходят по плечам. По звуку пулеметных огней стало ясно - люк здесь. Старшина приказал обойти квартиры, а если встретятся немцы - шуметь и работать ножами. В первой никого. Тихо открыв дверь второй, сразу почувствовали запах пороха. В комнате что-то легонько звякает. Осторожно заглянули за косяк, видим: на полу сидит эсэсовец и скрежещет ложкой в консервной банке. Может, сквозняком потянуло. Может, смерть почуял - вскинул глаза и выронил банку. Резал его Васька, я зачем-то держал немцу ноги. Обмяк фриц, струйкой пошла кровь через рот, забитый бобами со свининой. За дверью с бронзовой табличкой стрекотал "шмайзер". Под звук очереди открываю дверь и, увидя стреляющего, бегу с ножом в правой, с автоматом в левой. Оказавшись в двух шагах, вдруг понял, что ножом бить некуда - уж очень неудобно стоял немец, я ударил автоматом. Левая и есть левая, немец даже не упал. Бросив автомат, он схватился руками за каску, согнувшись дугой. Туго обтянутая мундиром спина замерла: как будто специально ждала, пока я смогу выбрать место для удара финкой. Очищен предпоследний этаж. Забыв об осторожности, в нетерпении кинулись наверх, за что немедленно поплатились. Конструкция лестничных маршей и в те времена была такой же. Как только голова бегущей цепочки показалась на нижнем марше, в люке загрохотал автомат. Все рванули назад. Только двое повалились на ступени - одному разнесло затылок, второму попало в спину. Умерли мгновенно. Ничего не остается, как спуститься вниз и обдумать. Сидим, думаем, а сверху, между лестничных прогонов, течет красный ручеек. Остались пятеро. Как ни думай, скоро будет еще меньше. Ибо кому-то надо лезть в люк на проклятый автомат.
Старшина предлагает разделиться: трое выскакивают на последнюю лестницу и палят в люк, тогда двое лезут в люк, пока немец прячется. План единственно правильный, но у идущего в люк настолько мало надежды...
Во-первых, предположим, добежал до лесенки, пользуясь тем, что немец спрятался, начал подниматься. А дальше что? Немец все понимает, он сидит и ждет. Ага, в люк стрелять перестали. Значит, русский лезет, вон как со свистом дышит. Вот рука уцепилась за край люка. Пора. Шагнул фриц, уперся стволом в твою голову - разлетаются брызги, падает тело с красным пеньком вместо шеи. Впрочем, немцу даже вставать не надо. Русскому, кроме люка, появится неоткуда. Люк же тесен, в него надо высунутся хотя бы по грудь. Ухватившись за автомат, разглядеть в чердачной темноте, куда стрелять.За это время русского семь раз можно угробить. Так даже лучше - останется висеть в люке и закроет дорогу остальным.
Во-вторых, если случится невероятное и солдат вскочит на чердак, то сколько там немцев? Два или десяток? Попадешь в плен, как петух в щи.
-Кто добровольцем полезет? - вопрошает старшина.
Он мог бы приказать, тогда любой пошел бы, покоряясь солдатской судьбе, да нелегко заявить человеку - иди сейчас умри, я еще поживу . Я ниже всех, никого не вижу, но когда спиною чувствую старшинский взгляд - внутри обмирает, лучше бы приказал, чем такая пытка. Все молчат. -Ну чего, солдаты, боитесь? Как командир роты заявляю, кто снимет пулемет представлю к ордену! - и понимая, что мертвым орден ни к чему, нашел приманку сильнее. -Вдобавок к ордену добьюсь десятидневного отпуска в нашем медсанбате. Так сразу и поедете в отпуск из этого подъезда. Подумайте! Никто из нас до конца боев не уцелеет, всех побьют, только кого сегодня, кого завтра, так какая разница, на сутки раньше или позже? А вдруг судьбой назначено напороться на пулю завтра? Тогда сегодня уцелеешь на чердаке. А потом тебя никакая смерть в медсанбате не найдет, так ее и обманите. Рискуйте, братцы. Не был бы командиром - сам бы полез. Через 5 минут будет -пан или пропал! Или на день обгонишь смерть или останешься жить после Клайпеды, да еще и с орденом! Ну, кому орден и отпуск?
Вообщем он был прав. Много времени спустя я догадался, как не прост был старшина. Далеко не прост, плюс психолог от рождения и великий хитрец. Обещаниями он бил без промаха в определенного человека. Наверно, знал, что Васька в медсанбате нашел "землячку" и пропадал там все свободное время: возможно, просто учел, что двадцатитрехлетним парнем медицинский спирт и теплая землячка под боком дороже ордена. Таки или иначе, попал точно в кого метил - не в своего, а в пришлого. Дернулись и заерзали Васькины колени. "Всё, сейчас гад вылезет в добровольцы!" - промелькнуло в голове. Во рту сразу высохло. Снизу напала тошнота . Слышу голос своего напарника, с трудом понял, что он наводит справки: не обманет ли старшина. -Что ты, что ты! -радостно заверил тот. Сейчас отпускную напишу, а вечером представление. Давайте, покажите, как воюют радисты.
Меня никто не спрашивал. Для всех и для меня было ясно, кто будет вторым. Обидней всего казалось то, что умирать приходится из-за незнакомой девахи. Как-то не вспомнилось,что и без ее пришлось бы лезть. Трое откровенно рады .Кандидаты в покойники сняли фуфайки, заправили гимнастерки в штаны, за пазуху по диску. Старшина отдал мне свой ППШ, сказав, что безотказный. Поскольку решили предварительно бросить в люк по гранате, то в правой руке зажали по взведенный "Феньке"(Ф1). Подготовка закончена. Закинулись по разу одной цигаркой и тихо пошли наверх. Перед убитыми постояли. Хватанул командир полную грудь воздуха, прыгнул на лестницу, еще в воздухе извернувшись для стрельбы. Затем стреляющие раздвинулись, в промежуток шмыгнул Васька, за ним я. Последний связанной мыслью было беспокойство о точном броске гранаты в дыру люка. Оснований для тревоги больше, чем достаточно - вдруг кого-то уронят и он выронит гранату или разложит ладонь? Сразу взрыв. А как кидать снизу в узкий люк? Промазал - она упадет под ноги. Потом ребята говорили, что не промахнулись. Они рванули, когда Васька был на средине. С лесенки, ведущей на чердак, и с люка хлынула пыль. Первые признаки соображения появились, когда я уже лежал на животе в чердачной пыли. Ничего не видать. Развернулся головой в сторону пулемета. В чистом облаке пыли ничего не видать, только там, где черепица крыши раскидана взрывной волной ,более менее светло. Сверху продолжает падать черепки. Нервы так напряжены, что сядь на ухо муха - начнешь стрелять, поэтому, когда впереди что то тускло блеснуло, я не рассуждая ударил туда короткой очередью, подчиняясь рефлексу. (После выстрела в темноте быстрей откатывайся, т.к. на дульный огонь последует очередь врага) Рванулся вбок...Рванулся ... Тяжелый удар по голове вышиб сознание. Очнулся, видимо быстро, поскольку обстановка никак не изменилась. Чувственно на спине не топчутся, рук не выворачивают. Где же ударивший меня немец? Наверное, смотрит, жив русский или нет, но ощущения, что рядом кто-то стоит у меня нет. Оглянулся.
Никого! Скорей отсюда! Выкинул руки и ткнулся в каменную кладку дымохода.Это в него я врезался головой. Не будь каски, убил бы себя. Спрятался за дымоход ,ищу глазами Ваську: его не слышно и не видно. Не до его! Выглядываю из-за дымохода, вижу пустой проем окна. "Неужели спрятались"? Сразу же увидел второе окно с черными силуэтами пулемета и двух немцев, глядящих внутрь чердака. Прямо с живота бью по ним, пока автомат не клацнул пустым затвором. Диск потерялся. Хвать запазуху ,а там пусто! Коротковатая гимнастерка вылезла из-под ремня, диск потерялся. Совсем безоружный!
"Васька, друг, где ты.."
Теперь я испугался всерьёз: тело липкое, перед глазами мельтешит чего-то, ужас загнал в щель, где скат соединяется с потолком, кажется, что кругом снуют немцы. Но вот пыль осела. Вроде, никого нет. Только там, где я был, возится неясная фигура - может Васька, а может и фриц меня ищет. Чуть от радости не заорал, когда фигура позвала меня голосом старшины. Сделал подлость, не откликнулся. Думал, если есть немцы, то будут стрелять по старшине, а я уцелею! Вот он страх-то!В общем, больше никого не было. Расчет состоял из 4-х. Первого разорвало гранатой, второй побежал от окна на помощь, когда я уже был на чердаке, попал в полосу света - блеснул пряжкой. Он так и лежит на полдороге. Ну и двое у пулемета .Стоило им присесть, стать невидимыми - и неизвестно, чем бы все кончилось. Впрочем, на войне кто ошибся или промедлил секунду - тот и гибнет. Сбросив пулемет, спустились на площадку, где заканчивали перевязывать Василия. Пуля нашего автомата вошла в ногу выше колена и вышла из бедра. Во дворе стреляли наши. Дело кончено, а я живой! -Видишь, прав я оказался. Счастливый. Правда сказать я не надеялся, да видно не судьба тут тебе лежать. Теперь бери друга да валяй отсюда отдыхать! - говорил старшина, заполняя отпускную
-Об ордене не беспокойтесь, на обоих напишу.
Тяжелый оказался Васька. Приволок на перевязочный, сил не осталось, в глазах темно. Сдал его сестре, выбрал свободное место, у двери и упал. Не мешали ни вопли, ни стоны.Разбудило название нашей роты. Какой-то солдат узнавал, как пройти во вторую штурмовую роту и где она. В подвале от запахов разболелась голова. Вышел на воздух, показал ему дорогу, а потом спрашиваю:"Зачем туда?" -Батальонный погнал за радистами. Там два воюют, а у нас всех убило. Мне бы лопуху промолчать, а я: "Не ходи,здесь мы!" -Командир батальона, прочитав отпускную, усмехнулся: "Приятель твой пусть отдыхает, а ты потерпи дня три, там уж все отдохнем." В батальоне гораздо тише. Меня покормили, отдохнуть правда не дали, а сразу приказали развернуть рацию. Это казалось не сложно, достаточно отереть кровь коллеги. Ближе к вечеру слышимость ухудшилась, сильно мешала мощная немецкая радиостанция, работающая на соседних волнах. Мне ничего не оставалось, как попытаться удлинить антенну. Разжившись куском провода, наставил антенну, а чтобы с гарантией обеспечить связь, решил укрепить конец на флюгере крыши. Где-то в середине пути сзади меня угодил в крышу снаряд и так аккуратно толкнул с конька воздухом, что я и не охнул, когда как на санках прокатился на спине по крыше, пролетев два этажа, грохнулся на камни. Кости остались целы, но восемь дней в госпитале отлежал. К этому времени бой в Клайпеде отгремел, части отдыхали в городе. Поскольку приказа от отчислении у меня нет, после выписки пошел разыскивать штурмовой полк. Поплутал изрядно, пока нашел штаб батальона. В большой полуподвальной комнате окна заделаны кирпичом, поэтому темно. На неубранном полу вокруг малиновой железной печки спит несколько человек, в полутьме с кем-то беседует комбат. Как положено отрапортовал.
-Эх, "Летчик" явился! Хорошо, что живой. Пока топай в роту, она располагается здесь же во дворе, а я узнаю, как с тобой быть. Думаю, вот кстати, сейчас увижу ребят, старшину, узнаю, как там орден. На просторном дворе сразу же увидел армейскую повозку, на которой, болтая ногами, сосали толстые самокрутки два знакомых парня. Увидели. -Эй, радист, давай сюда! Ура! Нашей роты прибыло! -Здорово, ребята. А что, рота на занятиях? -Если бы. Ушла за обедом. Роты то осталось: ты, мы и еще двое.
-Ну, а старшина где? -Помнишь, мы делились? Так его в тот же день убило. Солдат, что с тобой были, тоже.
Махнуть рукой осталось на награду - теперь никто не подтвердит. Только эти четверо откуда-то знали о пулемете, даже с подробностями, которых насколько я помню, не было. Началась служба: с утра ходили обедать, с обеда ужинать. Весь день отирались во дворе, спать уходили к комбату. Там, перед сном зашел разговор о бое. Один из четверых спрашивает: "Чего нашего радиста не награждают?" -А его за что? - удивился комбат.
Ребята рассказали, да еще с приукрасами. -А .. Теперь вспомнил! Ты ведь мне показывал свою отпускную... Пулемет тоже помню - очень мешал. Чего же теперь, дружище, делать?Наградные на всех давно написаны и отправлены по команде, поздно подавать на орден, после времени не дадут, вот на медаль можно попробовать. Это во власти командира дивизии. Он решит быстро и просто.
Через несколько дней перед ротным строем мне вручали удостоверение и медаль "За отвагу!" На следующий день пришел приказ командования резерва фронта, предписывающий отправить на место постоянной дислокации в связи с окончанием активных боевых действий .
Мою персону провожал весь личный состав 2-й роты отдельного штурмового полка в количестве четырех человек, изукрашенных подсыхающими синяками, но бравых, побритых, умытых и переодетых. Оставшихся жить, как минимум, до следующего боя.
Так я получил свою единственную награду. Даром или нет - судите сами.