Ребенок, которого в 1973 году со двора дома в деревне Денисово, что затерялась в степях Ростовской области, увезли цыгане, запомнил тот случай на всю жизнь.
Поманили рукой – побежал – усадили в телегу, - и шестилетний малец за один день успел вкусить цыганской жизни, цыганских сверкающих взглядов и костров, пока вечером тетка (у которой он жил) не пришла и не вытащила его из табора. Благо, табор расположился у реки, за сельским кладбищем – в трехстах метрах от деревни.
"У речной изложины - Пестрые шатры. Лошади стреножены, Зажжены костры". (В.Брюсов "В цыганском таборе")
Не верится, - ведь тем парнишкой был я. Воинственно настроенная, и просто ошалевшая тетя Нина разбомбила весь табор (правда, словами), извлекла меня из «кочевого существования», и вернула во двор, откуда я сам себя до этого изъял. Табор не возражал - "отряд не заметил потери бойца".
"Странно под деревьями Встретить вольный стан - С древними кочевьями Сжившихся цыган!" (В. Брюсов "В цыганском таборе")
Прошли годы, - ты другой, а цыгане в твоей памяти все те же.
"Так вперед - за цыганской звездой кочевой" - как осколок льда в сердце Кая (привет от Снежной Королевы), так и в мое сердце попало тогда зернышко этой беззаветно кочевой жизни.
В душе навсегда остался отпечаток цыганских глаз.
Глаза, о которых весь 19 век писала русская и французская литература, о которых я прочту в новелле Мериме такие слова: "я увидел, ...что у нее огромные глаза».
Думаю об Эсмеральде Гюго и Кармен Мериме, - думаю о пушкинской Земфире и горьковской Радде. "И глаза глядят с бесприютной тоской" - думаю, чьи же глаза я встретил на той цыганской бричке?
Гюго, Киплинг, Мериме, Державин, Пушкин, Лесков, Баратынский, Полонский, Брюсов, Гумилев, Апухтин, Горький, Ахматова, Гарсиа Лорка - сколько авторов выразили нескрываемое восхищение красотой цыганки!
«Она была невысока ростом, но казалась высокой — так строен был её тонкий стан. Она была смугла, но нетрудно было догадаться, что днём у её кожи появлялся чудесный золотистый оттенок, присущий андалускам и римлянкам. Маленькая ножка тоже была ножкой андалуски, — так легко ступала она в своем узком изящном башмачке. Девушка плясала, порхала, кружилась на небрежно брошенном ей под ноги старом персидском ковре, и всякий раз, когда её сияющее лицо возникало перед вами, взгляд её больших черных глаз ослеплял вас, как молнией» (Собор Парижской богоматери).
«Кожа ее, впрочем, безупречно гладкая, цветом напоминала медь. Глаза были раскосые, но восхитительной формы, губы мясистые, но красиво очерченные, а зубы – белее очищенного миндаля. Волосы ее, на вид жестковатые, были длинные, блестящие, иссиня-черные, как вороново крыло. …То была странная, дикая красота, лицо, поначалу удивлявшее, которое, однако, невозможно было забыть. Особенно поражал ее взгляд…» (Кармен)
«О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, её красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу знает" (Макар Чудра).
И цыганки не давали усомниться в своей дикой красоте!
«Взоры толпы были прикованы к ней, все рты разинуты. Она танцевала под рокотанье бубна, который её округлые девственные руки высоко взносили над головой. Тоненькая, хрупкая, с обнажёнными плечами и изредка мелькавшими из-под юбочки стройными ножками, черноволосая, быстрая, как оса, в золотистом, плотно облегавшем её талию корсаже, в пестром раздувавшемся платье, сияя очами, она казалась существом воистину неземным…» (Собор Парижской богоматери)
А еще заставляли ревновать!
Поэтому , когда у Е. Баратынского в поэме «Цыганка» герой (Елецкий) встречает девушку – то, «своей разгульною душою она мила ему была».
Как писал Федерико Гарсиа Лорка: "цыганский мир — это самое высокое, глубокое и аристократичное, что есть в моем краю...; в сущности, это жар, кровь и дух Андалузии".
Мужчины теряли голову, готовы были на все, но что они слышали от женщин, которых любили?
Кармен: «Ненавижу себя за то, что когда-то тебя любила» .
Земфира: «Не боюсь тебя, твои угрозы презираю, твое убийство проклинаю» .
Радда: «Поклонишься мне в ноги перед всем табором и поцелуешь правую руку мою – и тогда я буду твоей женой».
Цыганка из стихотворения Анны Ахматовой: «Нет, царевич, я не та,
Кем меня ты видеть хочешь…».
"Знала цыганка, что значит душа!" (Алексей Апухтин).
..У цыганки все через край. Как говорила Земфира: «сердце воли просит» - может за это любят цыганку, и даже больше, чем за ее красоту?
Помните старинную таборную песню «Хисиям» («Пропали мы»)?
В ней поется о случае, когда украли лошадей, - и тогда девушка решает: «я за этого вора выйду замуж и приведу обратно наших коней».
Николай Гумилев будто передает ее обращение к самой себе :
Девушка, что же ты? Ведь гость богатый,
Встань перед ним, как комета в ночи,
Сердце крылатое в груди косматой
Вырви, вырви сердце и растопчи («У цыган»).
...Земфира приводит чужака Алеко в табор. Эсмеральда спасает от виселицы сочинителя мистерий Гренгуара, соглашаясь по цыганским законам признать его своим мужем. Кармен не отходит ни на шаг от больного француза... Зарра признается в любви.
Они искренни, потому что свободны, они погибают, потому что чересчур свободны.
И еще меня волнует, почему всякий раз так трагична развязка? Ведь ясно же - для цыганки воля дороже ярма.
...Мой табор, табор в моей жизни - теперь верится с трудом, что я там был...
Будь я постарше лет на 10, вслед за Яковом Полонским, услышал бы в свой адрес голос той цыганки:
«…Ночь пройдет - и спозаранок
В степь, далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни:
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?»
Кого же способна полюбить цыганка - может того, кто способен ее убить? Цыганка не просто вводит в грех, цыганка жертвенна – она берет на себя грех за любимого.
Ну, теперь иди домой
Да забудь про нашу встречу,
А за грех твой, милый мой,
Я пред Господом отвечу.
Анна Ахматова «Нет, царевич, я не та…»