Детям приходилось несладко и в голодном тылу. Иногда маленькие девочки и мальчики оказывались в преступной цепочке на самом расстрельном месте. Только для того, чтобы выжить.
ВОРОВАННАЯ МУКА
Отрывок из книги Ивана Карасёва "СУДЬБА ТАКАЯ"
Эта книга - реконструкция реальной семейной хроники.
Отношения с квартирной хозяйкой становились всё более натянутыми после того, как закончилось прибыльное дело с ворованной мукой. Тогда Фрося, работавшая на хлебозаводе вахтёром, уговорила навязанную ей райисполкомом квартирантку на рисковое дело. Правда рисковым оно было в основном для Лиды с Ниной, но выбирать не приходилось, и Лида согласилась.
Фрося приносила муку в укромное место на территории. Она забирала её из тайника, где прятал кто-то из цеха. Кто, Лида не знала, и знать не хотела. С этим человеком, как и с Фросей, и с начальником охраны, тоже надо было делиться, хотя он ничего слишком опасного не делал, просто выносил под каким-то предлогом муку из цеха, оставлял её подальше от чужих глаз и всегда мог сказать, что кто-то другой припрятал, положил или забыл. Каждому доставалась четверть общей выручки. Фрося передавала муку Нине, и девочка, отодвинув в сторону доску с выбитым из гнезда нижним гвоздём, легко пролезала сквозь забор. Снаружи её ждала мама, она и принимала тяжёлый, восьмикилограммовый, мешок. Это была самая опасная часть предприятия, расстрельная. За хищение социалистической собственности, к тому же хлеба, в условиях военного времени, а тем более прифронтовой полосы, могли запросто поставить к стенке. Только восьмилетнюю Нину, как малолетку, скорее всего, просто помурыжили бы в отделении и отпустили на все четыре стороны, то есть вернули бы матери. Главное - не сознаваться в наличии сообщников, это девочка должна была зарубить себе на носу, выражаясь словами Фроси.
Потом из краденой муки Лида пекла пышки, а Нина продавала их на вокзале, хоть и прекрасно осознавала, что папа бы ни в коем случаем не разрешил ей заниматься этим. Она быстро вжилась в пёстрый коллектив станционных торговок и даже имела некоторый успех у солдат, выбегавших из останавливавшихся заправиться водой эшелонов. Особенно у тех, кто постарше, они, оставившие дома своих девчонок и мальчишек, первые тянулись к восьмилетней продавщице и брали её товар, не торгуясь, а порой и не требуя сдачи: «Купи себе леденцов, детка!». Нина от чаевых не отказывалась, а только спрашивала всех подряд военных, встреченных на железнодорожной платформе, не видали ли, не знавали ли они младшего лейтенанта Воеводова? Но как ни старались изо всех сил взрослые дяди переворошить свою память, как ни морщили они свои загорелые лбы, пытаясь вспомнить лейтенанта с такой фамилией, обрадовать Нину они не могли. И, когда Нина в очередной раз грустная приходила домой, встревоженная мать спрашивала не случилось ли что, не украли ли деньги. «Нет, - отвечала Нина, - опять про папу никто ничего не слышал!» Она протягивала маме выручку и, сбросив сандалики, забивалась в дальний угол кровати, потом лежала там долго, уставившись в бревенчатую стену.
Но хорошо, были пышки, работу Лида не нашла в посёлке, иждивенческих карточек не хватало для пропитания двух растущих девчонок, а когда в начале августа их мать то ли обронила ненароком кошелёк с заветными бумажками на хлеб и крупу, собирая в магазине рассыпавшиеся спички, то ли вытащили его незаметно заезжие гастролёры, то без дохода от пышек они вообще могли ноги протянуть, ведь на каждой карточке жирными буквами было напечатано «при утере не возобновляется».
И вот благодаря этим пышкам они не загнулись тогда, грех на душу брала верующая Лида, но не для себя, для детей, и молилась старой, дедовской иконке, убережённой даже во время их страшного исхода из Ржева. Воспитанная на папиной честности Нина тоже страшно переживала это воровство, однако понимала, что другого выхода не было у них. Жить-то надо. Даже немного денег Лиде удалось сберечь на зиму да картошки закупить впрок. Всё благодаря пышкам. Теперь на этой картошке и жили, сваришь её, маслица растительного, купленного на рынке втридорога, капнешь на каждую картошинку – вот тебе и обед, и ужин на троих. Тогда Фрося даже ничего не попросила за место в полупустом погребе, теперь, небось, себе локти кусала за такую невиданную щедрость.
История с мукой закончилась в октябре, ревизия из облхлебопродукта обнаружила недостачу. Количество выпекаемого хлеба немного не дотягивало до нужного, не сходилось с весом использованной муки, нестыковочка получалась. Видать, не только Фрося со своими сообщниками использовала плохо заколоченные дырки в заборе. На хлебозавод нагрянула милиция, одетые в штатское опера из Тамбова совали свой нос во все закутки, поймали с поличным старшего одной из смен, радикулитчика с белым билетом, и тут же упекли его в райотделовский обезьянник, потом этапировали в областной центр. Даже суда не было и больше никто, включая жену, не видел невезучего Петра Иваныча. Лида осталась на одних карточках с двумя детьми, даже огорода у них не было в подспорье. Фрося тогда перепугалась не на шутку и несколько дней ходила бледная как смерть, даже наедине говорить об общем деле боялась. А Лиде немного не хватило денег – всего на пару месяцев картошки докупить, чтобы беспроблемно протянуть до следующего, третьего, военного лета. Теперь приходилось считать каждую картофелину и чистить, снимая лишь тонюсенькую, просвечивающую, кожуру.
Книгу Ивана Карасёва "Судьба такая" можно читать здесь: