Оглядываясь назад, я думаю о том, каким сложным и тяжелым было мое отношение к матери.
Это был ее выбор. Она могла сказать как «да», так и «нет», но выбрала первое. Это был словно камень у меня на душе. Я не понимал, что она сделала единственный правильный выбор, который может сделать мать. Ведь она знала, что ее сын мог попасть в большие неприятности, и хотела уберечь его от них.
Когда мы ехали в машине в Эзопус (Нью-Йорк), я закрыл глаза и думал об этом. Мистер Купер, который вез меня, пытался вести беседу со мной, но я не хотел ничего слушать на протяжении всех 90 миль дороги.
Я думал о словах мамы: «Флойд, ты уезжаешь в хорошее место. Тебе можно будет бегать, играть и делать все, что ты захочешь. Как только смогу, я приеду навестить тебя».
Я протестовал: «Я не хочу уезжать».
«Мы ничего не можем сделать, сынок,» - ответила она. «Это для твоего же блага».
- Но это тюрьма! – сказал я.
- Это не тюрьма. Это школа. Там будут и другие мальчики, такие же, как ты.
- Я сбегу оттуда.
- Сынок, - ответила она, - там тебя научат читать и писать. Они научат тебя быть с другими людьми.
Это был сентябрь 1945 года. К тому времени там побывало уже семеро детей из нашей семьи. Фрэнк и Билли, а особенно сестра Динна, выглядели расстроенными по поводу моего отъезда. Шерман, Раймонд и Ларри были еще совсем детьми. Какая им была разница? Для меня тоже не было большой разницы. Разве что только думал, что Вилтвикская школа окажется чем-то вроде тюрьмы с решетками на окнах и охранниками с оружием. «От пяти до десяти, от десяти до двадцати» - говорил я сам себе, подражая судье в кино, выносящему приговор.
Я даже представить себе не мог, что кто-либо хочет помочь мне. Я никогда не видел консультантов или учителей, готовых заботиться о тебе и серьезно помогать. Я слабо себе это представлял, даже несмотря на то, что о Вилтвике мне рассказывали ранее.
Это был долгий путь через Хадсон и мост в Погкипси. Это было 350 акров земли, которые принадлежали семье Уитни.
350 акров приблизительно равны 142-м гектарам
Мы выехали из Бруклина и я был напуган. Это было нормально для меня. Я всегда выглядел напуганным. Мы проезжали милю за милей, а я так и не заговорил с мистером Купером. Он уже и не пытался вести беседу и я чувствовал, что засыпаю, но когда машина совершила поворот на Вилтвик, я проснулся, и страшные мысли снова вернулись ко мне.
Это были каменные строения, четыре из них - с белой деревянной отделкой. На заднем фоне виднелись холмы. Зайдя в здание, я огляделся вокруг, но не увидел решеток, ограждений и охранников в униформе. Дети были нормально одеты. По крайней мере относительно моих лохмотьев. Здесь я выглядел так же забавно, как и у себя в Бруклине.
Я бы не хотел забегать вперед, но каждый раз, когда я вспоминаю Вилтвик, внутри меня поднимается волна радости, и я не могу не сказать хорошее об этом месте. Я не могу сдержать свою любовь и уважение к тем людям, которые помогли мне встать на ноги. Они учили меня читать и писать. Они подарили мне чувство принадлежности. Там я научился обзаводиться друзьями, научился жить с самим собой и с другими людьми. Там я обрел свободу. Я возвращался туда много раз. Однажды я даже тренировался в Вилтвике перед боем. Я вернусь ко всему этому позже, сначала давайте я расскажу про эту школу, и про то, что это значило для меня, как для личности.
Школа имела частное финансирование, но штат и Нью-Йорк помогали с бюджетом. Главным образом речь идет о сотнях мальчишек, о которых там заботились. Им было от 8 до 12 лет и большинство из них было эмоционально нестабильны. Как я, или по-другому. Они были неуправляемы как дома, так и в школах. Некоторые называли Вилтвик исправительным учреждением. Пребывание там преобразило меня, но я не могу так сказать обо всех.
Школа располагалась на сельскохозяйственных землях и использовала их. Там были амбары, сараи, коровы и куры. Рядом было озеро, где дети могли купаться и ловить рыбу. Стояло четыре общежития для мальчиков, здание для проведения занятий, спортзал, магазин ручных изделий, выставочный зал и большая столовая. Если ребенок не способен ужиться и в такой обстановке, то ему уже мало что поможет.
Все это хорошо понимали в Вилтвике. Там было четыре социальных психотерапевта и один, который жил прямо в школе. Если прибывал ребенок с особой историей болезни, то с ним беседовал специальный психолог и психиатр. Ко всему прочему, были еще специальные консультанты, которые следили за детьми в каждом общежитии. Когда я был там, то было назначено два человека для двух групп по 10 человек, размещавшихся в одном помещении.
Мальчики были сами ответственны за свои деньги. Они включали еженедельное пособие и еще заработанные за специальную работу.
Была столовая, которая находилась под управлением мальчишек. Все было направлено на поддержание демократического настроя в школе и в детях. Избирался студенческий совет и другие комитеты: питания, спортивный и рабочий.
Какая бы проблема не возникала среди пацанов, поощрялось ее самостоятельное решение перед тем, как обращаться к консультантам на еженедельном собрании.
Может быть наибольшая вещь, как минимум первая из тех, которые поразили меня, было то, что здесь отсутствовали наказания, которые ты ждал, будучи на улицах. Никого не били и не запирали.