Маршрутка подъехала не сразу. Очередь, продуваемая декабрьским ветром, росла и сворачивалась в кольцо, поэтому и последнего найти было сложно. 31 декабря, время десять вечера. До Зеленограда почти два часа езды. В подошедший «Форд» пассажиры садились быстро, но с достоинством. Первой села Девушка, по всему – студентка, за ней Мама с Малышом – непоседой лет пяти, потом молодой человек лет двадцати – Юноша во всем чёрном с серьгой и в наушниках, следом – «Южанин», вежливый кавказец, за ним в мохнатой ушанке слегка навеселе мужчина лет 45-ти, Жизнелюб с подарками, а следом, словно его антипод, такого же возраста худой, в чёрном пальто и лыжной чёрной шапке, с изможденным лицом – Нервный. «Форд» кренился, а люди садились: пожилой, по виду – Профессор с портфелем и узким, и прямым, как черта дроби, ртом, а за ним старенькая Бабушка с двумя очень тяжелыми сумками, и последними зашли Он и Она, молодая пара, Молодожёны, что видно было по сияющим влюбленным лицам и паре колец на безымянных пальцах. В маршрутке застывшие руки стали отогреваться, а глаза, привыкнув к полутьме, бежали по множеству табличек:
– «Тише говоришь – дальше едешь!» – прочел Профессор брезгливо.
– «Не курить и не сорить в салоне!» – назидательно поднял вверх палец Жизнелюб в мохнатой ушанке.
– «Об остановках предупреждать заранее!» – хором прочли Молодожёны и сразу поцеловались.
– Мама, а что значит «заранее»? – Пятилетний завозился и ткнул грязным сапожком светлые брюки Южанина.
– Это значит, что если я тебе сейчас всыплю, а потом скажу за что – это и будет – «заранее»! Малыш засопел, но переспрашивать не стал. Среди табличек выделялась схема маршрута со всеми названиями, значками и указателями, похожая не то на обглоданную кисть винограда, не то на рисунок кольчатого червя из атласа по биологии. Водитель, как все водители маршруток, слегка был щетинист и в цепи на шее «под золото»:
– За проезд передаем!
Началась дружная возня с мелочью и мятыми сторублёвками. Ворох передали, и через секунду вновь раздался обиженный голос водителя:
– Не все передали, пока все не рассчитаются – не поедем!
Все, кроме Молодоженов и ребенка, враждебно посмотрели друг на друга.
– Шеф, не волнуйся, я сейчас передам за того, кто не заплатил! – Балагур вынул из кармана пучок денег и протянул водителю. Все равнодушно отвели глаза, маршрутка тронулась, заскрипела соль по асфальту и побежали долгие огни. Вздохнула и пробормотала что-то религиозное Бабушка. Профессор долго откашливался и с видом, будто желает прочесть лекцию, повернулся к соседу, Нервному мужчине с изможденным лицом:
– Кто только придумывает эти надписи, этот примитив? – Нервный кивнул и глубже укутался в пальто.
– Что такой невеселый, а? – Южанин участливо посмотрел на Нервного, а тот отвернулся к окну, покрытому инеем. Маршрутку качнуло, и Девушка толкнула невзначай Балагура.
– Ничего, не волнуйтесь, – улыбнулся он.
– Заранее предупреждаем об остановках, поеду быстро! – пробурчал Водитель. – Думаете, у меня забот мало? – продолжал он. – Кто вместо меня будет следить, как и в каком порядке ляжет испарина на стекле, где и в каком порядке, в одежде каких цветов сядут пассажиры? Все замолчали, а водитель притормозил:
– Кстати, мужчина в очках и с портфелем, поменяйтесь местами с девушкой, а вы, мамочка с ребенком, сядьте на место нашего гостя с юга, а он пусть на ваше сядет. Пока пассажиры менялись местами, малыш по складам читал наклейки на потолке:
– «Все пройдет – прой-дет и это». Мама, а что это значит?
– А мне вот это понравилось, – Юноша, молчавший до этого, прочел по латыни. – Amata nobis quantum amabitur nulla! Это из Бунина, – обернулся он к молодой паре, но те лишь в исступлении продолжали жаться друг к другу.
– Верно сказал, друг! – вступил Южанин.
– Ну вот так-то лучше, а теперь поедем, – водитель плавно тронул. – Думаете, это я все зря? Нет! Вот смотри, – он протянул Девушке, оказавшейся к нему ближе всех раскрытый бумажник. – Это Наташка моя, ее фото всегда со мной. От нее только хорошее видел, никогда не подводила. А готовит как, м-м-м! Пальчики оближешь!
Все удивленно-вопросительно уставились на него и фото в бумажнике, даже Бабушка, поверх очков.
– Да, ношу! – Водитель назидательно потряс бумажником, и рука исчезла в прорези, отделяющей салон от кабины. – Ношу, так как ближе у меня никого, и никто лучше нее обо мне не заботится.
Молодожены многозначительно переглянулись, Профессор пожал плечами и скривился, как от лимона, а Южанин вздохнул и закатил восточные глаза к потолку, где уместилось еще несколько табличек с надписями на всех языках. Большие электронные часы показали 22-15, и все это заметили. Профессор обернулся к сидящей рядом с ним Бабушке:
– Я, если позволите, профессор, моя фамилия Супенатор. Слышали? Лев Супенатор? Нет?! Очень странно. Меня, кстати, весьма ценят! – продолжал он, похоже, не замечая, что его собеседница дремлет, прикрыв глаза и склонив голову на грудь. – Очень ценят! Мне два года подряд давали путевку к Черному морю. Два года подряд: в 64-ом и 65-ом!
– Мама, а что такое «давали путевку»? – Малыш снова пнул Южанина, но теперь уже левой ногой, и обе брючины того стали грязными.
– А вот ты, что такой кислый? – теперь уже к Нервному обратился Балагур. – Не грусти, дружок! Давай познакомимся, долго еще вместе ехать. Я – Петров Иван Петрович, а ты?
– А я Иванов Петр Иванович, – пробубнил нервный, – и что с того?
– А вот, Петр Иваныч, давай с тобой за знакомство! – У него в руках тотчас появилась никелированная фляжка, мандарин и три стальных рюмочки. – «Десятилетний», на праздник берёг, – он разлил коньяк и раздал рюмки Нервному и Профессору, а Южанину улыбнулся:
– Твоя очередь – следующая.
– Кхе-кхе, я вообще-то не пью!.. – откашлялся Профессор.
– Из «мелкой посуды», ха, знаем мы вас, профессуру! Ну, за новый год наступающий! – Выпили, разделили мандарин и на секунду примолкли, жуя. – А хотите я вам скажу, как всё на самом деле есть? – прожевал мандарин Балагур. – Весь мир – большая иллюзия, и мы все сами себе кажемся.
Южанин сделал испуганные глаза и протянул руку за налитой ему рюмкой.
– Эх, пьем! – Балагур протянул рюмки Маме ребенка и Девушке.
– Я учусь на втором курсе... – начала говорить Девушка, но закончить уже не смогла – коньяк перехватил горло.
– Это вы что там, а?! – услышал водитель винные пары или просто почувствовал в салоне нездоровое оживление, – сейчас остановлюсь и буду стоять, пока не протрезвеете!
– А ты веди машину, сынок, не отвлекайся! – вдруг проснулась Бабушка. – А это вот вам, – и она достала большой пакет с пирожками. Все взяли по одному и с аппетитом за них принялись.
– А все же моя вкуснее готовит, – Водитель, съев пирожок, заметно повеселел.
– Неудивительно, сынок, ведь я – запасная бабушка!
Все переглянулись.
– Мама, а что такое запасная бабушка?
– Молчи ты хоть сейчас, – в ответ прошипела она.
– Да что уж, расскажи ему, ведь все равно когда-нибудь узнает! – Балагур усмехнулся. –Это, милый, так значит: бабушки, они болеют, и бывает, что и совсем могут… стать недоступны, а расстраивать внучат нельзя. Вот и сделали запасную бабушку.
– С виду обычный пожилой человек, – вступил Профессор, – а на самом деле искусно выполненный муляж, копия.
– Только хлопот с этими копиями не оберешься, – оторвался от темного стекла Нервный, – вот представь: надо тебе пирожков, или варенья, или оладушек, а все это она, естественно, сделать не сможет. И приходится в домовой кухне заказывать, а это огром-м-м-ные расходы, – он развел руками, случайно задел по лбу Профессора и смутился.
– Ну что пугаете мальчишку, это ведь законно, допускается иметь запасную бабушку на одну семью, – вставил Балагур.
– А вы правда запасная? – Малыш с любопытством уставился на старушку. В ответ она стала вынимать из тяжелых сумок кирпичи и куски арматуры – среди них действительно не было никаких полезных вещей.
– Достаточно, бабушка, или как вас они зовут? – занервничал Профессор.
– Да так и зовут – «бабушка», ведь я настоящей даже лучше, это еще посмотреть надо, кто из нас запасная. Да и что говорить, когда… Водитель, останови!
Водитель сделал остановку и она, схватив сумки и даже не запахнув пальто, вышла в темную заснеженную целину:
– Ты, сынок, веди, не останавливай, а мне лучше пройтись, люблю гулять.
Дверь маршрутки с лязгом закрылась и она поехала дальше.
– Мама, а бабушка не замерзнет?
– Нет, сынок, не волнуйся!
– А почему?
– По кочану! – Балагур состроил ему смешную гримасу. – Ты, малой, про это не думай, что об этом нам с тобой размышлять, умные головы на это есть. – И он покосился на Профессора, но тот, похоже, опьянел и лишь постукивал пальцами по темному окну, напевая на мотив тореадора: «Терра инкогнита – терра ин-ко-гни-та!..»
– Водитель, нам на следующей с Серёжей выходить, – впервые заговорила молодая жена. Она обняла мужа, и, не отводя взгляда от него, скосив зрачки к переносице продолжала:
– Это ведь так прекрасно: любить! Кажется, что я и он – одно, и думаем одинаково, и чувствуем, и желания у нас одинаковые, правда? – обратилась она к мужу. – Люблю его, сукина сына, и все тут, – она похлопала ладошкой по его широкой груди, обняла и что-то прошептала на ухо. Он оживился, стал шарить в карманах. Маршрутка остановилась и они вышли.
– Любовь!.. Знаем такое! – Балагур Иван Петрович многозначительно покачал большой в мохнатой шапке головой. – Любовь города берет, а? – пихнул он в бок Профессора, но тот что-то неистово чертил на заиндевевшем окне.
Часы показывали 23-00, когда маршрутка еще не проделала и половину пути.
– Скоро Новый год будем праздновать, а что? – Иван Петрович поглядел на Юношу, который до сих пор не произнес почти ни слова. Но тот ничего не слышал и не хотел: в ушах были наушники, из них звучало что-то похожее на скрип качели в осеннем дворе. Девушка украдкой вскидывала на него взгляд. Малыш задремал на коленях матери, на полуслове оборвался его очередной вопрос. Южанин жевал воздух и что-то тихо гортанно пел по-своему. Сквозь стеклянный люк в крыше светили звезды. Водитель вместо привычного в маршрутках шансона не слушал ничего.
– Не могу понять, где мы едем? – Нервный Петр Иваныч усиленно тёр окно, чтоб сделать видимым хоть краешек дороги.
– Это, братец, Подмосковье! – съязвил Иван Петрович. – Вот наш друг с юга знает, – он повернулся к нему и почему-то обратился по имени, – да, Салим? Но тот пребывал в состоянии полного отрешения.
– Нам здесь! – Мамаша покрепче взяла ребенка и аккуратно вынесла его из маршрутки. Она повернулась и тихо, чтобы не разбудить сына, проговорила:
– Никто ничего не знает!..
Дверь за ней затворилась, и фонари снова побежали вдоль дороги, а стояли на месте лишь звезды.
– А может еще по одной, – Балагур Иван Петрович, не дожидаясь ничьего ответа, снова разлил из фляжки. – Да приедем ли мы вообще? Давайте за то, чтобы уже скорее доехать!
Девушка, Южанин и Балагур чокнулись и выпили, а поморщились Нервный Петр Иванович и Юноша в наушниках. Профессор же был поглощен своими формулами.
– Мне на следующей, – неожиданно громко проговорил Юноша. Он выключил плеер и внимательно посмотрел на Девушку:
– Мне на следующей, а вам?
– И мне на следующей, – улыбнулась немного растерянно она, спешно собирая в рюкзачок разложенные на сиденье учебники. – Я всегда езжу до этой остановки, – почти пропела, словно пытаясь убедить себя в этом, – всегда!.. – и после паузы, набрав дыхание, как перед куплетом выпалила: – Я хочу шубу, мужа, и чтобы у меня был маленький сын, чтобы он плакал, брал грудь, чтобы он маленькими ручками обнимал меня…
Маршрутка остановилась.
– «Каждому воздается должное» – что это еще за глупость?! – прочел табличку Юноша и надел перчатки, – когда мы едины, мы неуязвимы, кажется так? – он посмотрел на Южанина.
– Так, так, ступай с миром, брат.
Маршрутка ехала дальше, на часах было 23-30.
– Кто будет выходить на следующей? – водитель вполоборота глядел в поредевший салон.
– Я, я! Не забудьте остановить! – Нервный заерзал на месте. – Главное, вовремя войти и вовремя выйти, остальное не важно! – на прощание он поднял руку в серой рукавице. Его лицо и рука остались в темноте, а все поехали.
– Вот так езжу без выходных и Нового года, буду один встречать снова!.. – Водитель жаловался никому.
– Да не грусти ты так, шеф, найдется и на тебя ласковая, не все же тебе с Наташкой твоей век коротать! – Балагур Иван Петрович подмигнул Южанину, и тот в ответ кивнул и тут же всполошился – вспомнил:
– Мне останови, мне!..
Водитель, не оборачиваясь:
– Где тебе?
– Мне останови – клуб!
– Хорошо.
– Слишком хорошо, тоже не хорошо, был у меня сад, жила в этом саду птица, голос неземной, и вот как-то раз вор… – Дверь закрылась, а южанин все еще что-то рассказывал, делая знаки руками с обочины.
– 23-45! Ну что, и мне уже пора, подарки своим везу! – Балагур поглядел на Профессора, тот закивал, не отрываясь от стекла.
– Я люблю людей. Всегда люблю, даже когда больно делают. Потому что это не со зла они, а от слабости может, – Иван Петрович, не оборачиваясь, махнул рукой и зашагал по тропинке, в его доме светились гирлянды. Профессор вытер воображаемый пот со лба и с облегчением вздохнул:
– Ну, наконец-то, можно спокойно хоть десять минут проехать. Водитель, я специально чертил на стекле всю эту околесицу, чтобы они не донимали разговорами.
– А я думал, вы теорему Ферми доказать пытаетесь!
– Я ее уже давно доказал… себе. Знаете, водитель, всегда кто-то ведёт, а кто-то едет. Вот здесь, пожалуйста! – маршрутка остановилась. – А знаете, водитель, это ведь я не заплатил. А еще скажу вам, вы молодой, прекратите забивать себе голову всякой ерундой, вроде узоров на окнах, просто живите – и всё, по-другому у вас не получится.
Маршрутка тронулась. Водитель устало глядел на узкую полоску снега, вилявшую в свете фар: «Сейчас бы в тепло, в дом». Ему сорок, по четвергам в сауне с товарищами пьет пиво и до бело-красных пятен сидит в парной. Над ним подшучивают, но незлобно, с опаской, принимая во внимание его здоровые флотские кулаки, но Наташку на фото в бумажнике обидно называют «запасной женой». Его щетина, цепь и кожаная куртка – панцирь, закрывающий от жесткого мира. Когда один, он часто застывает и задумывается. Дорога сужалась, навигатор не работал и Водитель, двигаясь наугад, вдруг понял, что едет по садовому обществу или деревеньке. Маршрутка остановилась, дорогу преградил огромный сугроб, дальше колеи не было. На часах 23-58, он вышел, и холодный ветер сразу вафельным полотенцем шаркнул по лицу. Рядом был двор и домик с открытки: ставенки, внутри тепло светился уют, слышались звуки курантов. Водитель постучал и, не дожидаясь пока откроют, достал из кармана бумажник и поцеловал фото:
– С Новым Годом!..
***
Открывшая ему была стройна, молода, и без блеска, но просто и тихим сиянием красива. Невысокая шатенка с кусочками июньского неба в глазах. Она не удивилась позднему гостю, только улыбнулась и за рукав потянула в дом, будто его ждала. Так иногда бывает, никто не объяснит, почему. А потом новогодние тосты, накрытый стол и свечи, и страсть, вложенная в каждое прикосновение и поцелуй, все скрылось за занавесом утра.
Она еще спит, и вздрагивают веки в предутреннем беспокойном сне. А он встал и неуклюже, стараясь ее не разбудить, проходит в другую комнату славного ее домишки, роняя по пути вещи, чертыхаясь и ставя их на место. Она вздрагивает. Он закрывает за собой дверь в другую комнату. Она просыпается – в первом утреннем взгляде нежность. Она слышит за дверью голос. Его голос, тот, что впервые услышала вчера, и тот, что вчера стал ей так близок. Она подходит и застывает в полшага:
– Прости, Наташка, вчера у нас была смена, а потом утром подменял Серегу. – Она слышала Его и внутри начали рваться больно нити, соединяющие прошлое, настоящее и будущее. – Нет, Наташ, не пил, а поел я в придорожном, – перед какой-то невидимо-строгой и ненавистной другой отчитывался Он, а Она стояла у двери и не могла открыть, и не могла уйти.
– Ты меня не жди, – Его голос стал тверже, – сегодня не жди и завтра, – он сделал паузу, чтобы перевести дух, – Наташа, я должен тебе сказать, что…
Она не могла больше вот так стоять за дверью и слушать голос, шептавший ей вчера самые приятные в жизни слова, Она вошла. Он стоял спиной, держа что-то перед собой, оправдывался, возражал, строго одергивал и снова просил о чем-то кого-то: