Нынешний сентябрь не баловал погодой. Тучи не впускали в долину ни одного проблеска солнца. Над озером то и дело повисало облако крошечных капель. Каждую можно было разглядеть в отдельности, а вместе они накрывали вас холодным одеялом и незаметно пробирались сквозь шапки и халаты к самому телу. А потом и внутрь него.
Деревня Карзок, невзрачная и небогатая, замерла на берегу озера среди Гималайских гор в ожидании. Уже неделю никто не приходил и не покидал её.
Застрявшие из-за непогоды путники и местные жители, желающие разнообразия, набивались в небольшую харчевню на окраине деревни.
Небольшое окно рядом с дверью харчевни не могло похвастать красивым видом: оно выходило на дождь, туман и скользкую каменистую дорогу. Зато в центре харчевни всегда был разведен очаг, на котором то и дело варили, тушили и коптили что-нибудь пахнущее достатком и радушием.
После заката (хотя внутри харчевни разница почти не была заметна) повар собирал свои котелки и жаровни и оставлял уютный очаг нуждающимся в духовной пище.
Все перекладывали циновки и тюфяки поближе к углям, усаживались в плотный круг и допоздна вели неторопливые беседы. Когда такая беседа начинала походить на спор, хозяин харчевни брал длинную тяжелую кочергу, вставал у очага и, насупившись, долго перемешивал краснеющие угли, крупным своим телом вставая между спорящими.
После созерцания могучей спины и локтей с одной стороны и раскаленной кочерги - с другой, голоса становились тише, выражения - мягче, и в харчевне снова воцарялся мир.
Таким вот тихим вечером три мудреца вели с собравшимися разговоры о важном: о долге, об устройстве мира, о совершенствовании духа и ценах на кукурузное зерно.
Никто не заметил как она вошла. Стали оглядываться, когда она уже стояла на пороге: мокрые пряди волос, синие губы, запястья выставлены вперед.
Хозяин заторопился снять с неё накидку и что-то вроде попоны, пока с них не натекла лужа. Он увёл гостью куда-то в глубину харчевни, долго хлопотал над ней, а потом почти вынес её, завернутую в одеяла, поближе к очагу, усадил между мудрецами, забрал обувь, заботливо подоткнул края и положил ей под ноги свои огромные овечьи носки.
Никто не мог сдержаться: все ошарашенно разглядывали гостью, она поёжилась, а хозяин в своём углу громко засопел, развешивая на кованых гвоздях мокрую одежду. Посетители по очереди отводили любопытные взгляды. А мудрецы сочли за лучшее продолжить начатый разговор так, как будто ничего не произошло:
- Время - это не дорога и не река, сказал первый мудрец,- Время это хижина с четырьмя стенами: то что ты думаешь о вчера, сегодня и завтра и одна стена - с дверью в будущее, которое ты создаёшь в себе сам.
Второй мудрец откинулся на подушки:
- Нет, время- это то, чем мы можем управлять: ускорять, замедлять, путешествовать в воспоминания, заглядывать в будущее. Потому что наше будущее - это чье-то прошлое. И все истории уже написаны, а мы играем их, как лицедеи, согласно своему таланту и пониманию.
Третий мудрец, оказавшийся напротив незнакомки, заговорил задумчиво, исподтишка наблюдая за подрагивающим ещё свертком:
- Все наши представления о времени - это образы, рождаемые людьми. А время относится к категориям, которые выше нашего понимания. Время это точка между двумя бесконечностями: внутренней и внешней. Если ты живёшь внутри, то время снаружи летит вокруг тебя, ускоряясь и унося год за годом. Если ты живёшь во внешней вселенной, то время внутри проскальзывает, не останавливаясь на твоих радостях и печалях, победах и поражениях. И счастлив тот, кто нашёл равновесие между бесконечностями. Ибо время его останавливается.
В наступившей тишине, казалось, было слышно, как в головах слушателей ворочаются мысли. Дробно стучал по крыше дождь, где-то под полом возились мыши.
- Мне нравится первый ответ, - голос шёл из одеял. Первый мудрец приосанился,- когда я хожу по дорогам и деревням, то встречаю разных людей. Многим из них кажется, что жизнь их уже предрешена и для них поход в соседнюю деревню на ярмарку - уже событие. Но я-то знаю, что пешком из Калькутты до Дели всего две недели пути.
Голос был уверенным и мягким. Под любопытными взглядами гостья пошевелила плечами и высвободила из одеял голову. Подсохшие волосы крупными прядями обрамляли красивое женское лицо, на котором не видно было и тени смущения. Она улыбалась.
Хозяин принес кружку дымящегося чая и плошку с орехами. Поверх орехов, поблескивая лиловыми выпуклыми боками, лежал неведомо откуда взявшийся инжир. Из одеял по локоть показались тонкие руки.
- Меня зовут Сандра. Я гадалка. Могу предсказывать будущее, - вполголоса сказала незнакомка, не спеша переводя взгляд с одного из сидящих на другого. Как по сигналу все оживились, кто-то встал подлить чая, кто-то поправлял свои тюфяки и подушки.
Орехи исчезали один за другим. От чая щеки Сандры порозовели, на губах поблескивал сок инжира, одеяла разошлись и приоткрыли обнаженную шею.
В кругу сидящих почувствовалось напряжение.
- Погадай мне, - с нажимом крикнул кто-то из задних рядов.
- Погадаю, - легко отозвалась Сандра и попыталась поставить на пол кружку. Одеяла продолжали расползаться и ей пришлось придерживать их.
Хозяин харчевни тяжелой поступью вошел в круг, протянул ей тряпицу, чтобы вытереть сок, и помог стянуть одеяла широким сыромятным ремнем.
- Хочешь, я тебе погадаю? - первый мудрец сидел слева. Руки вытянулись в его сторону, ладони с готовностью открылись.
То ли от мысли увидеть будущее, то ли от этих открытых так близко женских рук, мудрец отшатнулся:
- Наверное, ты хорошая гадалка, но я и сам умею смотреть в будущее. Пожалуй, я воздержусь. Вдруг ты скажешь что-нибудь такое, чего мне не положено знать...
- Тогда, может, я погадаю тебе?- Сандра повернулась направо.
Второй мудрец кашлянул:
- Смотреть в будущее и прошлое по-настоящему могут только очень высокие души...
- Конечно,- гадалка ничуть не обиделась, - а ты - достаточно высокая душа, чтобы сразу распознавать их?
Повисла неловкая пауза. Из хозяйского угла слышалось нарастающее сопение.
- Мне погадай, - третий мудрец наблюдал всю сцену не сводя глаз с неожиданной гостьи. Ему было совестно от недоброжелательности других, и глаза его излучали тепло и сочувствие.
Из груды одеял внизу показались босые ноги, хозяин с грохотом поставил чайник и что-то промычал. Тогда Сандра быстро нырнула ногами в овечьи носки и, подхватив всю шерстяную копну, перебежала круг и уселась рядом с Мудрецом:
- Дай мне твою руку, - открытые ладони легли на свободный край тюфяка между ними.
По-прежнему в тишине, под пристальными взглядами всех, кто был в харчевне, Мудрец протянул руку Сандре. Она привычно подложила одну прохладную ладошку снизу, поддерживая и направляя, а пальцами второй стала почти не касаясь перебирать линии запястья, кисти, пальцев... Вскоре она замерла, всматриваясь, медленно собрала кулаки и спрятала их в складки одеяла.
- Сколько тебе лет, Мудрейший? - зеленые глаза смотрели внимательно, - тело твоё молодо, дух твой высок и светел, а сознание - остро отточенный клинок, которому нет преград. Ты здесь не случайно.
«Ты здесь не случайно,- ей показалось, что она слышит его голос, но губы Мудреца не шевелились,- Я ждал тебя.»
- Громче, нам не слышно! - со всех сторон зрители тянули шеи, некоторые привстали, - что она говорит?
- Я говорю, - Сандра повысила голос и отвела взгляд, - что Мудрейшему открыты сто дорог из этой харчевни, а его дух замер в неподвижности и не спешит выбирать.
- Погадай, погадай ему! - со всех сторон слышались настойчивые голоса. Хозяин потянулся к кочерге.
Девушка засмеялась, не глядя по сторонам, и повернулась к собравшимся:
- Тише, тише! - голос был звонкий и какой-то радостный, - всем погадаю, не тревожьтесь!
Она сделала пригласительный жест и к её ногам тут же подсел местный жестянщик, брат хозяина. Сандра осторожно взяла его руки, испещренные старыми порезами и ожогами, в свои и стала рассказывать, тихо и убаюкивающе. Жестянщик кивал, время от времени на его лице появлялась тревога или смущение, но гадалка продолжала говорить, и глаза его снова светлели, а губы непривычно растягивались в улыбку.
Потом подошел кузнец, потом пастух, заезжий торговец-кожевник... Мудрец сидел молча, не отодвигаясь, но и, казалось, не прислушиваясь. Когда желающие узнать своё будущее перестали сменять друг друга как карусель, он мягко спросил:
- Ты не устала?
- Нет, - беспечно отозвалась Сандра.
- Скажи мне, что ты увидела?
- Вообще-то я не вижу картин. Иногда бывают едва уловимые образы, но чаще я просто рассказываю, что знаю. А откуда у меня это знание?- она пожала плечами, - Когда я смотрю на чьи-то руки, человек открывается, как книга. И я просто читаю.
- И что ты прочла в моей книге? - Мудрец подумал, что Сандра отвлеклась и забыла вопрос.
- Только то, что я сказала, - она помолчала. Довольные необычным представлением посетители харчевни разбирали тюфяки и устраивались по углам на ночлег,- Было легкомысленно браться гадать Мудрецу. Такому как ты, - Сандра смотрела в пол.- Но я не знала тогда кто ты, - она почти шептала.
И снова ей показалось, что она слышит его мысли: «Я тоже не знал тогда, кто ты...»
Угли почти не давали уже ни света ни тепла. В харчевне воцарилась сонная тишина. Хозяин напоследок подбросил в очаг дров и тоже ушёл спать.
- Знаешь, я не всегда был странствующим философом, - речь Мудреца текла размеренно,- когда-то я жил в маленьком городке в Карнатаке и моей заботой было только вставать до рассвета и помогать отцу выпекать хлеб. И, может, ещё разносить его по базару. Дни текли за днями, похожие как близнецы. Однажды, поднявшись, как обычно, ещё в темноте, я оделся, не зажигая света, и вышел на дорогу. До пекарни я так и не дошёл. В тот день ноги сами пронесли меня мимо. Я вышел тогда за ворота города и, не глядя по сторонам, просто пошёл вперёд. Потом были: школа в Месопотамии, учителя в Варанаси, медресе в Бухаре...
Сандра слушала. И смотрела. Она как-то умела смотреть и слушать так, что на живом лице её отражалось сопереживание каждому сказанному слову. И даже несказанному.
Иногда Мудрец делал длинные паузы, уходя в прошлое или погружаясь глубоко в свои мысли. Тогда Сандра тоже что-то говорила, руки её танцевали, она тихо смеялась, часто неожиданно, легко и мелодично.
Откликаясь на эту легкость, Мудрец оживал, задавал уточняющие вопросы, тоже смеялся, потом снова рассказывал и оба не чувствовали ни времени, ни усталости.
***
Дрова и угли прогорели в пепел, давно не было слышно ни дождя, ни ветра, в мутноватом окне стала различима полоска чистого розовеющего неба. Светало.
- Мне нужно задать тебе один вопрос, - Сандра то собирала, то распускала волосы на затылке, - что-то мне не подобрать слова... - Мудрец смотрел ободряюще, - Ты не будешь сердиться, если я пойду с тобой?
- Куда? - слово как будто выпало само.
- Куда угодно, - Сандра смотрела в сторону,- если это тебя не обременит... мне просто показалось... наверное... мне показалось.
Недалеко от двери жестянщик встал с тюфяка, запахнул халат и, громко шлепая босыми ногами, пошёл наливать воду в громадный чайник.
- Тебе нельзя со мной, - Мудрец смотрел в окно, где разгорался восток, - ты ещё так молода...
Он сказал ещё что-то о глазах и её умении слушать, о счастливой судьбе, которая ждет её за ближайшим поворотом.
Пока он говорил Сандра сосредоточенно собирала под ремень расползшиеся одеяла.
Хозяин принес расписную тарелку, на которой был красиво выложен рис и сухофрукты. Она подхватила еду и быстро упорхнула в угол, где была с вечера развешана одежда.
Харчевня просыпалась. Люди откашливались, трясли одеялами и подушками, перетаскивали и сворачивали тюфяки. Кто-то распахнул дверь. Дорога к озеру, помост перед входом и солнечный свет, падающий через дверной проём, лежали одним длинным золотистым ковром.
У границы этого теплого жизнерадостного ковра стояла Сандра. Лицо её было безмятежно, губы улыбались, только глаза были такими тёмными, что напоминали два черных колодца.
На ней было красное цыганское платье, кое-где расшитое бусинами и монистами. На плечи наброшена попона из овечьей шкуры, на ногах - искусно пошитые сапожки.
Ни к к кому особо не обращаясь, Сандра сказала:
- Прощайте! Я благодарна вам за кров и пищу, за ваше тепло и вашу заботу. Мне не нужны слова, я ведь гадалка.
Она подняла в прощальном жесте руку и сделала шаг на солнце.
***
Когда Мудрец вышел за дверь, дорога была пуста. Пологий берег озера, осыпающиеся склоны холмов и редкие деревца на них грелись под лучами разгорающегося светила.
Хозяин харчевни, неподвижно стоящий на краю помоста, повздыхал немного, неотрывно глядя на горизонт, пожевал губами, а потом всё-таки спросил:
- Как ты думаешь, это была Лакшми?
Мудрец сделал ещё шаг и встал рядом, также вглядываясь в линию между землёй и небом:
- Не знаю.
- Но то, что богиня - это точно, - решительно сказал хозяин и добавил, отворачиваясь, - такими встречами не разбрасываются, - и ушёл в глубь харчевни.
***
Прошла неделя. Мудрецы завершили свои дела и ушли в Куллу.
История, с лёгкой руки хозяина харчевни, стала обрастать подробностями и передаваться из уст в уста, как легенда. И уже никто не мог различить, где в этой сказке быль, а где вымысел.
***
Рассказывают, что и старый хозяин, и его сын, и даже правнуки и посетители харчевни, засидевшиеся допоздна возле очага, клялись, что часто слышат голоса: мужской - размеренный и спокойный и женский - мелодичный и радостный. Иногда даже можно разобрать, о чем они говорят или смеются. Когда их слышно, посетители харчевни спешно удаляются на ночлег, чтобы не мешать.
Никому неизвестно, та ли встреча длится целую вечность или души только время от времени слетаются, чтобы обменяться новостями, одно можно сказать наверняка: они и сейчас там.
