Одна из самых светлых детских сказочных книг Владислава Крапивина называется «Чоки-чок». В ней описано огромное количество волшебных существ, с которыми могут общаться лишь дети, взрослые их даже не видят. Ничего не напоминает? Да ведь в точности то же самое происходит в американских фильмах ужасов, вроде «Детской игры». Лишь дети понимают, что кукла Чаки на самом деле умеет не только разговаривать, но и действовать. Взрослые об этом узнают только когда становится слишком поздно.
Ещё одна живая кукла из другой книги Крапивина — Бормотунчик. Её нужно изготовить самостоятельно, из тряпок и прочих подручных материалов. Все участвующие в изготовлении Бормотунчика при этом жертвуют каплю своей крови. Настоящий ритуал вуду, не правда ли? Однако, Бормотунчик в книге относится к дружественным големам. В той же «Голубятне на жёлтой поляне» против героев действуют големы и недружественные. В том числе и зловещий клоун... «Оно» тогда ещё не было написано, просто зловещие клоуны являются общемировым архетипом. Но в отличие от Бормотунчика, которого делают сами дети, все злые големы в «Голубятне...» пришли из взрослого мира. Это манекены, гипсовые статуи и т.д. А мир детей, который населяют самые непостижимые существа, им противостоит.
Сразу видно огромную разницу с американской массовой культурой, где детские игрушки (вплоть до игрушечного паровозика «Чарли Чух-Чух» в одном из романов Стивена Кинга) являются вместилищем зла, а взрослые (те из них, кто смогли поверить детям) обычно выступают как защитники. Или как жертвы. Может быть, такая разница в менталитете связана с англосаксонской культурой? Нет, именно у английских детских писателей подход очень похож на российский — неизвестные существа, в том числе в виде игрушек, как правило, дружелюбны детям. А вот американцы в своей экранизации сюжета о Питере Пэне (в одном из сезонов сериала «Однажды в сказке») не удержались и сделали его чудовищным монстром, охотящимся на несчастных детишек.
Перечислим самых известных писателей из упомянутых стран, тематика книг которых связана со сверхъестественным и сказочным. Русские: Гоголь, Булгаков, Крапивин, Успенский. Англичане: Милн, Барри (автор «Питера Пэна»), Честертон, К.С. Льюис, Толкиен. Американцы: Эдгар По, Лавкрафт, Стивен Кинг… Тенденция очевидна, не правда ли? Причём среди русских писателей дореволюционные (включая и Булгакова, который во время революции был уже взрослым) пишут с уклоном в ужасы, а вот советские считают потусторонних существ, с которым контактируют дети, именно друзьями и союзниками. Откуда такая разница культур? ИМХО из отношения культуры конкретного социума к обществу.
Что общего между США и дореволюционной Россией? Изначальная чуждость культуры как таковой к местной среде обитания. В обеих странах культура имеет европейское происхождение. При этом местная низовая культура (индейцев и русских крестьян) мало того, что языческая по сути, но ещё и заведомо враждебная (во всяком случае воспринимается таковой) очень тонкому культурному слою общества. Классовое расслоение в Англии и СССР было не менее сильным. Но вот культура при этом воспринималась как единая. «Общенародная» в Советском союзе и своя, английская, в Великобритании. Какой-нибудь советский ПТУшник или английский докер вряд ли нашли бы общий язык с утончённым выпускником ленинградской спецшколы или сыном лорда, но это не мешало считать, что «мы тут все свои». И фамильные привидения в замках — тоже свои. В отличие от какого-нибудь духа Вендиго в американской глубинке, который заведомо чужой.
Вполне возможно, что причина описанной разницы в отношении к сверхъестественному заключается в чём-то ином. Но в таком случае откуда она возникла? И почему, к примеру, в японской культуре есть и то, и другое? Впрочем, там водораздел между милым и ужасным вполне чёток. Мир детей-дошкольников населён доброжелательными существами (достаточно вспомнить мультфильм «Мой сосед Тоторо» Миядзаки). А вот школьники, начиная с подросткового возраста, сталкиваются с кошмарными потусторонними сущностями. Эта граница в американской культуре падает до нуля (чудища могут угрожать даже новорожденным), в советской и постсоветской культуре она совпадает с взрослением, в английской тоже. Ясно, что здесь прямая связь с процессом социализации, но тогда получается, что американцы считают своих детей «маленькими взрослыми».