Меня растили как бы родители. Чудесные бабушка и дедушка, советские инженеры, которые ничего не знали о психологии. В мои пять лет, когда заболела шизофренией мама, я стала взрослой в их глазах.
Я панически боялась мужчин, как многие девочки, но мне сказали:
- ты взрослая. Хватит придуриваться.
И я стала бояться их тихо, не показывая этого. Внешне я вежливо здоровалась.
Дедушка плакал, когда болела мама, он был очень тонким и ранимым человеком. Они сказали мне:
- ты наша надежда и опора.
В социальной игре спасатель-жертва-преследователь я стала спасателем. Сначала маленьким. И я закончила музыкальную школу. Потом -- постарше. И с 18 лет в больницу к маме начала ходить только я. Впрочем, очень быстро я научилась ее туда и отправлять. Потом -- свободнее. Я пошла в аспирантуру, работала дома и оформила опеку над мамой. Она уже не могла выписываться не в стационар, а таблетки контролировали симптомы всего неделю. Дальше был интернат и попытки помочь всем. Но спасатель играет спасателя только в условиях, что если он станет жертвой, спасут его.
Я спасала мужа от алкоголя, вытаскивала его из передряг, бегала по больницам, когда у него был инфаркт. Но в душе я всегда оставалась жертвой. А жертва всегда заканчивает онкологией.
Любой жертве важно понимать, что ее сила огромна. И внутри нее сидит большой преследователь и большой агрессор. Иначе быть не может. И этого агрессора важно будить. Чтобы не закончить так страшно.
