Зима 1941-1942 годов стала тяжелым испытанием для жителей блокадного Ленинграда. Уже к январю 1942 года ситуация в городе стала критической. В этом месяце умирало до 4 тыс. человек ежедневно. В первую половину января всё неработающее население города вообще не получало продуктов по карточкам. Электричества почти не было. Не работали водопровод и отопление. Лишь во второй половине февраля 1942 года положение в городе начало меняться в лучшую сторону. Обо всем этом в своем дневнике нам рассказывает житель блокадного Ленинграда врач Борис Петрович Абрамсон.
7 декабря 1941 г.
Приходится писать под светом лампадки и заправлять ее подсолнечным маслом. Жаль тратить его, но без освещения совсем неприятно…
За прошедшую неделю в больницу новые раненые не поступали. Но в клинике очень много больных гипопротеинемией…
Жить очень трудно. Много сил забирает работа, много раз за сутки хожу из дома в клинику и обратно. Постоянное чувство голода, мысли о еде…
Очень холодно. Ночью темно и страшно. В клинике часто отключают электричество. Операции проходят при свете керосиновых ламп, свечах или при летучей мыши.
30 декабря 1941 г.
25 декабря нам прибавили норму выдачи хлеба, теперь мы получаем 350 г. в день. Авианалетов почти не было. В городе очень холодно. Температура опускается до 25–30 градусов.
В больнице очень тяжело работать из-за холода. Но хуже всего от невыносимого чувства голода. Все мысли о еде и ее поиске. Работы немного, небо чистое, дальнобойными бьют реже. Электричество все чаще выключают.
В институте идет подготовка к зимней сессии. Но проходит она тяжело, студенты уже 2 месяца почти не ходили на лекции и практические занятия. Занятия фактически не проводятся, но Ученый совет собирается через понедельник и слушает защиту диссертаций. Все члены совета, голодные и осунувшиеся, сидят закутавшись в шапки и шубы.
Сегодня впервые за полгода у меня выходной день! Сходил в театр Музкомедии на "Три мушкетера". В зале очень холодно, зрители сидят в шубах и галошах. Актеры на сцене еле держатся, но все равно работают.
5 января 1942 г.
31 декабря был артобстрел. Привезли раненых. Год начался безрадостно. Похоже, приближается предел человеческих испытаний. Из-за голода все стало безразлично, сил почти не осталось.
Электричества нет уже больше недели. Воды нет, канализация не работает. Трамваи не ходят. В больнице все еще хуже. С 6 часов вечера и до 9 утра в клинике совсем нет света, нет даже коптилки. Осмотр больных проводим с лучиной в руках.
15 января 1942 г.
Время бежит быстро. Все повторяется раз за разом: дежурство в больнице, возвращение домой, снова дежурство и так три раза за неделю и все по-новому. Думаешь, что хуже быть не может, но следующий день показывает обратное. Но надежда еще есть.
Температура во всей клинике не превышает и нуля, в операционной 3–5 градусов. Батареи и трубы лопнули, повсюду лужи замерзшей воды вперемешку с кровью. Операций мало. По отделению передвигаемся в шубах; больные, закутанные в полушубки и валенки, лежат на голых матрацах, кишмя кишат вшами.
А голод забирает все больше сил. Еды и воды нет, больше двадцати дней никаких выдач. У Соснякова отекли ноги, лицо осунулось; трое молодых врачей умирают с голода. На холодных улицах люди везут на веревочке санки с завернутыми в ткань трупами.
Вчера в институте состоялась последняя лекция, на которой присутствовало 8 студентов - это и была моя последняя аудитория…
12 февраля 1942 г.
Почти месяц не писал. В январе было очень тяжело. Сильные морозы, до 36 градусов, стояли весь январь. Положение в городе все ухудшалось. 27–30 января исчез из продажи и хлеб. Уже с часу ночи люди выстраивались в очереди за хлебом, которые часто были бессмысленны.
В январе из-за голода у меня появились равнодушие и злоба к больным… В больнице мы проводим обходы в шубе с поднятым воротником и в шапке, перевязки делаем в палатах нестерильным материалом и инструментами. Все операции выполняем в утепленной 3‑й палате первого хирургического отделения, только днем, без стерильных халатов и в присутствии больных…
Пациенты лежат, прикрывшись шубами и грязными матрацами, кишмя кишат вшами. В воздухе стоит стойкий запах мочи и гноя, белье грязное до черноты. Воды нет, света нет, уборные забиты, в коридорах вонь от неслитых помоев, на полу полузамерзшие нечистоты. Их не выливают вовсе или сбрасывают тут же, у входа в хирургическое отделение – храм чистоты!.. И такая картина во всем городе, так как повсюду с конца декабря нет тепла, нет света, воды и не работает канализация. Всюду видны люди, таскающие воду из Невы, Фонтанки или из каких‑то скважин на улице. Трамваи не ходят уже с середины декабря. Привычными уже стали валяющиеся на улицах трупы полураздетых людей, мимо которых с равнодушием проходят пока еще живые. Но все же более страшное зрелище – грузовики‑пятитонки, доверху груженые трупами. Кое‑как прикрывши «груз», машины свозят их на кладбища, где экскаваторами роются траншеи, куда и сбрасывают «груз».
На днях в покойницкой поймали мужчину, искавшего труп «помоложе». Он оказался инженером, спокойно и здраво рассуждавшим. Он не видит ничего предосудительного в людоедстве, привел примеры из северных экспедиций и т. п. Сбитые черепа с исчезнувшими мозгами, случаи убийства «на мясо» перестали быть редкостью. А о судьбе свежеампутированных голеней и бедер и говорить не приходится. Мы с Сосняковым слышали даже отзывы о вкусовых качествах подобных блюд…
Так прошел январь 1942 года. И не помогли здесь прибавки хлеба, которые, кстати говоря, стали сейчас реальными. Напомню себе, что норма для рабочих с 800 гр. в день спустилась через 600, 500, 400 и 300 до 250 гр. в ноябре и держалась так больше месяца (служащие и иждивенцы получали по 125 гр.). 25 декабря дали рабочим 300, а остальным 200 гр. 24 января стало 400 рабочим, 300 служащим и 250 остальным. И наконец со вчерашнего дня 500, 400 и 300.
Источник: Борис Петрович Абрамсон. "Дневник войны".
Ставьте лайк, делитесь статьей с друзьями в социальных сетях и подписывайтесь на канал ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЕСТНИК, чтобы не пропустить новые публикации!
