После того разговора на кухне, когда она сказала, что он ей нравится, Коннелл стал приходить к ним чаще. Он заранее приезжал за мамой и просто торчал в гостиной, почти ничего не говоря, или стоял у камина, засунув руки в карманы. Марианна никогда не спрашивала, зачем он приезжает. Они перебрасывались парой фраз или она что-то рассказывала, а он кивал.
<…>
Иногда он отвечал ей смехом, но чаще оставался молчаливым и непроницаемым, и после его ухода нервы у нее были натянуты, она чувствовала себя одновременно и взбудораженной, и страшно опустошенной. На прошлой неделе он зашел следом за ней в кабинет — она хотела дать ему почитать «В следующий раз — пожар». Он стоял, изучая книжные полки; верхняя пуговица на рубашке расстегнута, галстук ослаблен. Она нашла книгу и протянула ему, он сел на подоконник и уткнулся взглядом в задник обложки. Она села рядом и спросила, знают ли его друзья Эрик и Роб, что он много читает сверх школьной программы.
- Да больно им это интересно, - сказал он.
- Ты хочешь сказать, что окружающий мир их не интересует?
Коннелл едва заметно нахмурился — как всегда, когда она критиковала его друзей. - Не совсем так, сказал он. У них свои интересы. <…>
- Ну да, им есть чем заняться — похвастаться, кого затащили в постель, - сказала она.
Он чуть помедлил, насторожился, не зная, что ответить. - Да, случается, сказал он. Я их не защищаю, иногда они и меня достают.
- А тебе не противно их слушать?
Он снова помедлил. - По большей части нет, - сказал он. - Некоторые вещи мне действительно кажутся перебором, и тогда мне, ясное дело, противно. Но, в конце концов, они же мои друзья. С тобой то не так.
Она посмотрела на него, но он разглядывал обложку книги.
- Почему не так? — спросила она.
Он пожал плечами, сгибая и разгибая обложку. Марианна задергалась. Лицу и ладоням стало жарко. Он не отводил глаз от книги, хотя явно уже прочитал весь текст на заднике. Она вслушивалась в движения каждой частички его тела, как будто даже воздух, шелохнувшийся от его дыхания, мог причинить ей боль.
- Помнишь, ты на днях сказала, что я тебе нравлюсь? — сказал он. - Там, на кухне, когда мы говорили про школу.
- Угу.
- Ты имела в виду — как друг или что?
Она скользнула взглядом к своим коленям. На ней была драповая юбка, в свете от окна она увидела, сколько ворсинок пристало к ткани.
- Нет, не только как друг, сказала она.
- А, ну ладно. Мне просто было интересно. <…> А я сам не пойму, что чувствую, - добавил он.- Мне кажется, если между нами что-то случится, в школе потом будет неловко.
- Можно же никому не говорить.
Он посмотрел ей в глаза, очень внимательно. Она знала, что он ее сейчас поцелует, и он так и сделал. Губы у него были мягкие. Язык слегка пробрался к ней в рот. А потом все закончилось, он отодвинулся. Вроде как вспомнил, что в руках у него книга, и снова уставился на обложку.
- Было приятно, - сказала она.
Он кивнул, сглотнул, еще раз посмотрел на книгу. Он так смутился, словно упоминание о поцелуе было каким-то хамством с ее стороны, — Марианна рассмеялась. Он в ответ залился краской. - Ну, - сказал он. И что тут смешного?
- Да ничего.
- Можно подумать, ты раньше никогда не целовалась.
- На самом деле никогда,- сказала она.
Он закрыл лицо ладонью. Она снова рассмеялась — ей было не остановиться, — и он рассмеялся тоже. Уши у него раскраснелись, он тряс головой. А через несколько секунд встал, держа книгу в руке.
- В школе не говори об этом никому, ладно? — произнес он.
- Так я и сказала кому-то в школе.
Он вышел. Она, ослабев, сползла со стула на пол, вытянув перед собой ноги, как тряпичная кукла. Там, на полу, ей показалось, что Коннелл приходил к ним только ради того, чтоб ее испытать, и она выдержала испытание, и поцелуем он хотел сказать: ты
справилась. Она вспоминала, как именно он рассмеялся, услышав, что она никогда раньше ни с кем не целовалась. У любого другого этот смех прозвучал бы жестоко, а у него нет. Они вместе смеялись над ситуацией, в которую угодили, хотя Марианна не до конца понимала, как описать эту ситуацию и что в ней смешного.