Восточная обстановка романа, в дополнение к его экзотическому интересу к британским читателям, усиливает тему Халла о неизбежности женского подчинения. С самого начала романа, Когда Диана размышляет об ужасе брака, положение восточных женщин изображается как самая суть того, к чему женщины могут быть принуждены патриархальным обществом: “для Западной женщины это было достаточно плохо, но для женщин Востока, простых рабынь страстей мужчин, которые владели ими, неосмотрительных, пренебрегаемых, низведенных до уровня животных, голая идея заставляла ее трепетать”. Через свое похищение Диана становится одной из тех одушевленных женщин, теряя всякую надежду на равенство, к которому она стремилась. Халл использует свою поверхностную интерпретацию арабской культуры как инструмент для того, чтобы поставить современную западную женщину лицом к лицу с ужасающим пониманием того, что Халл считает неизбежной ситуацией для женщин. Диана осознает свою любовь к Ахмеду внезапно, примерно в середине романа, после того, как он выстрелил из-под нее своей лошадью во время попытки побега, и она понимает, что никогда не сможет оставить его. Это, пожалуй, одно из самых мрачных любовных воплощений во всей литературе. Диана знает, что значит любить человека: "это был конец всякого индивидуализма, полное самоотречение, абсолютная покорность его желаниям, его настроениям и его темпераменту”. И Роман подтверждает это видение любви. С тех пор от гордой Дианы ничего не осталось.
Большая часть недавних исследований по роману была сосредоточена на расизме и империализме романа. В Британии, в отличие от Соединенных Штатов, в 1919 году не было законов против смешения поколений-хотя британские женщины потеряли бы свое гражданство, если бы вышли замуж за небританского гражданина, —но дисбаланс между тем, что ученый Су-Мин Тео называет “гендерной уязвимостью” Дианы и “диким” насилием Ахмеда подчеркивается их тоном кожи. В то время как Диана сводится к “прекрасному белому телу, обнаженному под его страстным взглядом”, Ахмед “может сломать [Диану] своими худыми коричневыми пальцами, как сломана игрушка”. Предполагаемая небелость Ахмеда, по-видимому, объясняет его непознаваемость и склонность к жестокости. Но на самом деле конец романа показывает, что у Ахмеда есть английский граф в качестве отца и испанская леди в качестве матери, аккуратно обходя проблему межрасовых отношений и предоставляя ему травматическую предысторию, чтобы попытаться объяснить свою мстительную жестокость по отношению к Диане. Испугавшись пьяных побоев своего мужа, мать Ахмеда, будучи беременной, бежала в пустыню и укрылась у шейха по имени Ахмед бен Хасан, который усыновил мальчика как своего собственного, дав юному Ахмеду пожизненную вендетту против англичан. Насилие в семье неидеализировано. Мать Ахмеда и ее травма описаны так: "ее жизнь была одной долгой пыткой. [. . . Даже говоря об этом, она настаивала на том, что это ее вина, что беда произошла из-за ее глупости, прикрывая его жестокость”. Белизна стольких жестоких мужчин тревожит мысль, как пишет ученый Сьюзен Блейк, о "белом мужчине как защитнике белой женщины". Муж-британец, каким бы внешне цивилизованным он ни был, вполне может оказаться Шейхом в спальне. Когда роман действительно приписывает особую жестокость восточным мужчинам, это происходит потому, что Роман утверждает, что они обладают большей властью над женщинами, чем западные мужчины. Диана описывает Ахмеда со страхом и восхищением: "[его сила] была беззаконием и абсолютизмом, которые позволяли свободно управлять его дикими порывами ". Хотя ученые утверждают, что в конце концов Диана действительно одерживает победу над Ахмедом, заставляя его влюбиться в нее в ответ, поскольку Диана остается столь явно и рабски подчиненной ему, я нахожу это в лучшем случае пустой победой и не изменяющей тему Халла.
Несмотря на коммерческий успех романа, в адаптации к экрану эти мрачные идеи были отброшены. Многие изменения от Романа к фильму вращались вокруг позиционирования Ахмеда как страстного похитителя, вспыльчивого с Восточным отсутствием самоконтроля, но не насильника. Роман, поскольку он мог бы жить внутри Дианы, мог бы показать эмоциональное воздействие изнасилований без необходимости графического описания каждого из них, в то время как изображение изнасилования на экране, особенно с технологией немого кино того времени, могло бы быть слишком мучительным и слишком тревожным. Кроме того, фильм был открыто задуман как “массовое коммерческое предприятие, которое привлекло бы большую основную аудиторию и принесло бы огромную чистую прибыль”. Лишь слегка коснувшись женского страха подчинения, который доминирует во всем романе, фильм создает безвкусный, фантастический мир в стиле Арабских ночей с гораздо менее жестокой, хотя, возможно, и не менее похожей на стокгольмский синдром историей любви.