День тянулся, казалось, бесконечно. Из головы никак не хотело идти это ужасное происшествие. И даже под натиском накопившейся за мои недолгие выходные работы, покойный образ никак не желал покидать ту стену, в которую я сейчас уставился. Я видел там Латино - живого и такого же некрасивого, как и после смерти. Такого же неуклюжего и глупого. Мне стало не по себе. Я моргнул. Белая стена. Обыкновенная, ничем не примечательная холодная стенка. Никаких Латино, Ришаров, Хорватов и Жолондзевских. Совершенно никого. Пустота. Такая бездонная и всё время давящая тишина...
"И эта тишина так давит,
Пустуют вишни под окном.
Тоска крюком душу буравит
И ходит всё быстрей кругом.
Караулит меня, испытывая терпение.
То за горло хватает, то разжимает.
Меня пред выбором одолевает смятение,
Я снова ошибаюсь, и попытки все тают.
Я стучусь и стучусь без конца в автомат,
В автомат под названием жизнь.
Я пытаюсь понять, в чём же я виноват,
За что приходится так платить.
Я снова сижу в тусклом свете ночей,
Небо скрыто мутной пеленою.
Я слышу голос, но голос чей?
И кажется, это всё не со мною.
Я тру глаза, умываюсь водой,
Пытаюсь понять, что же это.
Ведь через это пройти мне уже не впервой,
Ведь никогда не пустует в душе моей гетто.
Я ложечкой тихо мешаю чай
И знаю, что пить не буду.
О Господь! Поскорее меня выручай,
Не в силах я противостоять души жуткому зуду.
Я допил чай и кружка пуста -
Пора седлать лошадей.
Но вдруг в диком крике приоткрылись уста:
"Какой же я дуралей!"
Я уже всерьёз жалел о том, что причастен к этой организации. Пистолеты, ножи, винтовки, лезвия, рукопашные бои, реки виски и бешеные деньги касались и меня. Впервые в жизни я был согласен с Чарльзом Лучано: "Уже поздно быть хорошим." А кем я был, а? Кем же я был?... Босым, бедным, грязным сельским пареньком, который прыгая, пугал уток и гусей, носился от них так, что только пятки мои сверкали! Латино, Латино... Понятия не имею почему, но мне казалось, что в его гибели каким-то образом замешан пан Хорват. Быть может, это он столкнул его из окна из-за каких-то личных споров и конфликтов. В любом случае, не мне было велено его судить. Я жил свою тихую скрытную жизнь, ежедневно находя любую новую информацию об интересных нам личностях. Я на пятёрку с огромным плюсом играл роль офисного работника, не вылезая из под бесконечного завала бумаг, об информации, которая была напечатана на 90 процентах из них, я не имел совершенно ни миллиграмма понятия. Я серьёзно намеревался расправиться над вторжением в наш мир вечно ненасытных Ришаров. Но, а пока он с его бандой расправлялся надо мной так, как того сам желал. И моя бедная поясница с глубоко пронзившими её и торчащими из неё остроконечными стрелами, покорно принимала все эти расправы, выжидая более подходящий момент для своего коронного выхода, который завершил бы начатые дела одним лишь только махом и увенчался бы пресвятым успехом. Я удовлетворённо ухмылялся, раз за разом прокручивая у себя в подсознании яркую картинку своей расправы над Налораном. Я истинно по-королевски смаковал эти неописуемые простым языком картины, что отчётливо видел: как из его головы с прилизанными блестящими чёрными волосами скоро бежит тёмная бурая струя, я чувствовал у себя на губах металлический вкус крови, которой я так страстно жаждил. Ох, что же это было за чувство! Такое сладострастное и одурманивающее. Вот он, запах победы - немного резкий, немного сладковатый и очень масштабный... Он стремился заполнить каждый промежуток на своём пути, каждую щель - промежуток между компьютером и столом, пространство между моими ногами и ножками стола, он плотно пропитывал ткань моего офисного костюма, в каждое волокно шёлковой нити, он крепко въедался в белые стены, окружающие меня и свет в моём кабинете стал моргать под воздействием волн его уже переходящего в приторный, но остающимся всё таким же приятным аромата. О да, как же мне было отрадно дрейфовать в этой пучине моего собственного величайшего триумфа, как же мне было утешительно осознавать факт моих личных заслуг пред своим покровителем, как же я был горд самим собой... О Боже... Я будто бы пребывал в каком-то метафорическом трансе, который ублажал каждую клетку всего моего существа. Я не хотел отпускать этот короткий миг и потому старался удержать его волшебное воздействие на своём разуме как можно дольше, всё крепче и крепче сжимая пальцы, покинутые силой и бывалой мощью, на якоре этого сказочного сна, что объял меня всего, с самых ног до макушки головы, волосы на которой вдруг поднялись и казалось мне, я задремал непробудным сном или попал в совершенно иной мир, чистый и непорочный. Лёгкий и прозрачный, я поднялся высоко, в самые небеса, излучая ослепительно яркий свет на всё окружающее меня здесь. Это была безоблачная пустота. Такая мягкая и пушистая... Я поднимался всё выше и выше. Над головою над моею уже порхал на невесомых белых тонких крылышках позолоченный ореол и я возвышался к нему на несказанные высоты... Я поднимался вверх, ничего не чувствуя и утратив способность ощущать запахи и смену температуры воздуха вокруг. Светлая пустота и ничерта более. Вдруг, я с большим трудом уловил тихий звон церковных колоколов где-то вдали. Звон всё быстрее и быстрее приближался к моему существу. Вдруг, когда я уже смог различить какое-то еле заметное шевеление там, в розовой дали, меня всего сковал пронзительный холод. Слезы полились из под век моих бесконечной рекой и сил поднять глаза в ту сторону я в себе уже не нашёл.
Из данного забвения, долгое время представлявшегося для меня лишь недостижимой мечтой, меня вдруг вывело взявшееся из ниоткуда воспоминание о том, что в данный момент я нахожусь на рабочем месте. Наверное, проведя левой ладонью по подлокотнику кресла я невольно возвратил своё подсознание к настоящей реальности. Я сидел в своём офисе, нажимая на клавиши рабочего ноутбука. На этот же раз, мне не пришлось колесить всю округу словно ошпаренный кипятком, то и дело сменяя средство своего передвижения. Видите ли, у моего начальника сломался бар с виски и игристым вином и ему был срочно необходим новый. Вот я и странствовал сквозь всезнающие просторы Интернета в поисках ему подходящего. Помимо отличного выполнения своих основных функций, стоящий бар безусловно должен был обладать и сногсшибательными внешними данными, как мне казалось. Так что остаток рабочего дня я провёл в своём родном офисе, пытаясь отыскать сей идеал. Наконец, найдя цель своих утомительных поисков, я кликнул по высветившейся ссылке. Нет в наличии. Проклятие. Я решил пробежаться глазами по списку товаров, которые были на складе. Моя жизнь чем-то напоминала этот интернет-магазин - в каталоге присутствовало какое-то безобразное дерьмо, а вот действительно симпатичных вещей и след простыл. Я беспричинно оглянулся на часы. Время 19:57. За окном стоял глубокий и холодный осенний вечер. Из своего чистейшего окна, при первом взгляде в которое можно было подумать, что там его вовсе не числится, я с любопытством наблюдал за интересной сценой, разыгравшейся под огромным зелёным деревом возле синего Опеля одного из моих сотрудников. На краю тротуара стоял некий тёмный силуэт, пол хозяина которого определить не представлялось возможным. Я не могу абсолютно точно утверждать, но соответствующая походка и сутулость сего персонажа приводили мои догадки к тому, что они запросто выдают в нём мужчину. Меня сильно заинтересовало происходящее и я, заведомо выключив свет, чтобы не дай Боже не вспугнуть объект своего наблюдения, прильнул к белой оконной раме и стал вести за ним слежку. Всё моё внимание было сфокусировано лишь на этом человеке так, что я даже утратил счёт времени. Из этой отрешённости меня вывел внезапно раздавшийся громкий и резкий звонок моего мобильного. В тот момент мне показалось, что мой рингтон уловил краем уха и тот парень, и теперь он буравил взглядом полным недоумения мои прозрачные будто водная гладь окна. Я тут же подпрыгнул на месте и молниеносно подбежал к столу. Звонок поступил мне с незнакомого номера. Не знаю почему, но я не придумал ни варианта из всех возможных лучше, кроме как принять вызов. Собравшись с силами и проглотив громадный образовавшийся в моём горле ком, я как можно громче и насыщеннее произнёс в трубку:
- Алло?
В ответ мне проследовали какие-то помехи и шумы неизвестного происхождения. Я отнял трубку от уха, поморщившись, так как звуки эти были достаточно громкими и в этот же момент с другого конца провода до меня донёсся низкий и хриплый мужской голос:
- Добрый вечер, уважаемый.
- Да-да, добрый.
- У меня к вам просьба.
Я пока ничего не мог понять. Какая такая просьба у человека, голос которого я слышу впервые в своей жизни может быть обращена ко мне? Я абсолютно не беспокоясь мог просто сбросить вызов. Но всё же, я предпочёл продолжить диалог на строгих тонах.
- Могу ли я поинтересоваться у вас, какая просьба?
В этот момент в трубке повисла мимолётная тишина. Далее я вновь услышал уже не низкий хриплый бас, а гораздо более знакомый мне вечно чем-то недовольный тембр, только вот время от времени его прерывали какие-то неразборчивые шорохи, как бывает, когда низ телефона прикрывают ладонью.
- Он ушёл. Да. Да. Да, чёрт тебя раздери! Хватит засыпать меня грудой дурацких вопросов! Ну... Ну конечно, мать твою! Естественно!!! Всё, да. Всё, давай уже, катись с глаз моих долой, сил нет лицезреть твою омерзительную рожу. Давай уже! Какого чёрта ты вылупилась как баран на новые ворота?! Ага! Всё. Всё, я сказал. Пошла вон, с глаз моих долой, чтоб я тебя больше здесь никогда и ни за что не видел. Всё. Давай. Пока.
Я сбросил звонок. Я заблокировал этот номер. На душе остался какой-то неприятный осадок. Было до жути неприятно во всём этом участвовать, меня всего синхронно передёрнуло. Удручающие мурашки пробрали каждую мою частичку, я состроил гримасу отвращения. Фу, как же гадко я себя чувствовал, находясь здесь, в этом кабинете, в руках с этим проклятым телефоном, понимая, что я просто-напросто прожигаю своё драгоценное время. Это был мой отец. Тем же самым голосом он постоянно упрекал во всех смертных грехах мою мать, постепенно изживая её, что она бедная, даже умерла. Со мной вот только что вела совершенно ничем не примечательную беседу вот эта мразь. Боже... Тяжко мне, о тяжко. Так, стоп. Пока я окончательно не предался власти всё разрушающих ярких эмоций и бурных чувств, я должен был понять одно: откуда у него мой новый номер телефона? Я нахмурил брови и вытянул сжатые губы вперёд. Я повернул голову в сторону окна. Этот проклятый вид на Господом забытую дыру постепенно раздавливал меня, словно нехилая стопа гнилое яблоко. Я знал здесь каждого. Вот в том многоэтажном доме, что прямо напротив моего офиса, живёт мой институтский приятель, который переехал сюда в то же время, что и я - Аполлинарий. Мы даже работаем вместе с ним. А вот там, чуть правее, в доме в девять этажей, как раз на самом последнем этаже живёт Магдалена. На всех других этажах этого дома, разве что кроме третьего, по холодным квартиркам расселена вся наша институтская параллель - я знаю здесь каждого. На пятом этаже - Мишка еврей, мы постоянно с ним ржали, пока наш туповатый лектор со взрывным словом паразитом "вот", пытался хоть что-то внятно изложить из того, что он нарисовал прошлой ночью под столиком. Его сосед - Янис Вуйчик, у него с головой слегка нелады, но он как и всё наше окружение, относились к этому спокойно. А прямо над ними в крайней квартире живёт Гайос Дита, мы её просто Гайкой называли. Кошмар ведь, не правда ли? Всю жизнь вариться в одном и том же дурном, если можно так выразиться, обществе. Ужасно осознавать, что и на каком этаже и даже в какой квартире сейчас проделывает человек, жизнь которого ты знаешь лучше, чем свою собственную. Но подписав заявление об увольнении, я бы очень горячо и необратимо нанёс серьёзный удар пану Хорвату в самое его жёсткое, холодное и колючее сердце. Оно замёрзло с самого его детства, когда он был вынужден понять, что в жизни не всегда все без умолку смеются и широко улыбаются, безустанно встречая друг друга с распростёртыми объятиями, не всегда и все живут. Он похоронил свою мать в раннем детстве и его отец был всем для него. Кем-то вроде того, кем теперь мне приходится он сам. Взрослым наставником и умудрённым суровым жизненным опытом строгим учителем. Я не мог и помышлять о предательстве своего босса - самого близкого для меня человека, которому я частенько изливал душу, даже и не задумываясь, что у человека притом могут присутствовать и свои заботы с обязанностями. Я не мог покинуть человека, который платил мне, благодаря милости и доброму нраву которого я мог спать абсолютно спокойно, не опасаясь за жизнь свою. Я не мог оставить без своего общества человека, который обрядом посвящал меня в наш бизнес. Человека, который при любой всплывшей вдруг возможности плотно прикрывал мою везде светящуюся задницу. Я клялся ему собой, своей никчёмной жизнью, что ни за какие блага на белом свете не предам его и останусь верен ему до того момента, пока тяжёлая деревянная крышка с огромным букетом красных роз не захлопнется над моими на века сомкнутыми веками. Я целовал его ноги, благодарил за крепкую крышу над головой, за досыта наполненный желудок, за автомобиль в конце-концов! Но сегодня, в свои 38 лет я понял, что что-то на моём пути не так, как мне того хотелось бы. Грядёт что-то необратимое. Что-то ужасающее. Что-то болезненное. И оно очень масштабное. И оно вот-вот свершится. Оно, вероятно, затронет не одну и не две мои сферы жизни. Они перевернёт кверху ногами всё моё привычное бытие. Я несомненно должен быть готов к колоссальным переменам. Конечно же, с девяносто процентной вероятностью мой острый нюх мог ошибаться, и ради моего же собственного блага не стоило бы верить каждой мелочи, каждой чепухе, приходящей в мою дурную голову. Я продолжил искать бар, только уже гораздо более усиленно и сосредоточенно. Да так внимательно, что мой ноутбук стал издавать трусливый треск, наблюдая перед собой нелицеприятную бледную физиономию старика с красными от усталости и вредных заядлых привычек глазами. Я вынул из кармана синих брюк небольшой стеклянный пузырёк, исполненный белой радости и высыпал на стол три белоснежные дорожки кокса. Мигом заправившись один раз, за ним второй и затем третий, ведь любит Бог троицу, я откинулся на спинку кресла. Пора ехать домой...
Я посмотрел на ярко светящийся экран мобильника, свет которого норовил лишить меня возможности видеть - 20:35. Тьма за окном всё сильнее сгущалась. Одинокие могучие деревья с тёмно-зелёными кронами слегка покачивались от дуновения прохладного слабого ветерка, льющегося будто бы струёй воды в жаркой и сухой Атакаме... Такого приятного и очень нежного... Зажглись оранжевые и жёлтые фонари, при взгляде на которые на душе становилось тепло и уютно. Они освещали улицу слишком тускло, словно это и было сделано мастерами не более, чем для уличной романтики. Зелёные и толстые листочки деревьев казалось, загорались алым пламенем под действием этих светил. Так и хотелось подойти и затушить их все, задуть как свечи, во имя спасения страждущего деревца. Медленно свалив все образовавшиеся на моём письменном столе кучки бумаг разного содержания и с различными подписями, я стал поочерёдно совать их себе в чёрный кожаный лаковый портфель. Закрыв его на серебристый замочек, я снова-таки для наибольшей уверенности осмотрел своё рабочее место вдоль и поперёк. Ничего, кроме масштабных прозрачных пластиковых окон, белых блистающих богатым убранством оконных рам, белых матовых стен, вселяющих в каждого своего посетителя необъяснимую тревогу и щедро одаривающих нервным тиком впридачу, коричневого письменного стола на тонких чёрных ножках, символизирующего моё пустое пребывание в этом мире с неестественно белыми стенами и невыносимое одиночество среди широкоформатных блестящих окон, глубоко всматривающихся в самые недры моей, к сожалению, обделённой каким-либо даром или же, если вам угодно, талантом, лишней для этого мира души. Весь стол был завален не ведающими о границах жирными стопками бумаг, будто бы показывая мне самому мою голову, сплошь набитую каким-то шлаком, отходами в виде так называемых "мыслей". Ничего, кроме большого чёрного кожаного кресла, всегда готового принять мою больную задницу, на которой уже образовались гематомы от вечных избиений матушки-жизни и коврика салатовой расцветки, походящего на внезапный, неожиданный просвет в мрачном сумрачном тоннеле, с влажного потолка которого мне на голову ледяная капля за ледяной каплей скатывались всё новые и новые испытания, моего бренного существования под столом я не разглядел. Глубоко вздохнув от чрезмерной усталости от своей слишком надуманной паранойи, я воткнул короткий ключик в тонкую лёгкую пластиковую белую дверь перед моим носом. Провернув его два раза влево, я вышел и закрыл за собой врата самих Преисподней. Постояв с опущенной вниз головой в светлом пустом и узком коридоре с минуту, я повернул направо.