Была у меня когда-то соседка, Анна Ивановна. Здоровенная такая бабища. Не очень приятной наружности, но оооочень большой окружности! Глазки свиные жиром заплыли, щёки – словно мячики, косая сажень в плечах, а попка – как орешек. Мой папа её лягушкой брюхастой называл.
Глотку Нюрка имела лужёную. Как гаркнет, бывало, так все вороны в округе гай поднимают. И потом ещё часа три в небе кружат. Громче пушки вякала.
А уж пила – похлеще любого мужика! Встану, бывало, в четыре утра, коровку доить, а у Нюрки на крыльце уж компания собралась. Пьют, орут, матюгаются. К восьми утра мужики – кто под крыльцом, кто под забором лежит. А Анна Ивановна, как огурчик - ни в одном глазу! В обед иду домой – у Нюрки уже другая компания на крыльце сидит. Снова пьют, снова орут. С обеда на работу иду, гляжу – и другая компания угомонилась, кто где заснул. А Нюрка, чуть пьяненькая, крыльцо метёт. Ругается, что ей собутыльники на порогах намусорили…
За день могла четыре компании перепить. И переесть. Жрала всё подряд: тухлое мясо, заржавевшую селёдку, позеленевшую колбасу, завонявшие яйца. Вы думаете, траванулась она хоть раз? Не, ещё толще становилась!
В общем, вела моя соседка антисоциальный образ жизни. В оправдание её могу сказать, что некому было Нюрку жизни поучить. Мать страдала шизофренией и эпилептическими припадками, отец свалил в туман ещё до её рождения. Мать привела отчима, пьющего и недалёкого человека, родила ещё троих детей. В доме у них был вечный раздрай, дети кормились на ферме, черпая молоко прямо из чана. Выклянчивали в магазине батон хлеба, и с молочком вприкуску лопали.
Учились все четверо в коррекционной школе. После окончания этой школы Нюрке открылась прямая дорога на ферму – коров доить. Работать она умела, выросла физически сильной. Фляги с молоком ворочала, словно мячики – сразу по две носила. За хорошую работу ей выделили квартиру. По первости взяла она в эту квартиру и мать с отчимом, но быстро согнала – пытались пропивать её зарплату.
Поначалу Нюрка хорошо жила, когда не шибко пила. Набирала в кредит вещей приличных, даже цепочки золотые и перстни с камнями приобретала. Каждый год наряды меняла, ходила в золоте. Потом глотка перевесила здравый смысл, Анна Ивановна стала пить запоями. Она тогда была ещё не очень толстая, мужики к ней липли, как мухи. Много было мужиков.
Идёт она, бывало, мимо нашего дома, пьяненькая, и жалуется со слезами на глазах:
- Как чпокаться – так бегут со всех ног. А как жениться – никого нету…
Ну, нашёлся и на Нюрку жених - Колька. Был он у матери с отцом один, они его в город отправили, оженили. Работать не любил, но жена его держала только потому, что свёкор со свекровью большими кусками за сына нерадивого отваливали. Вот и терпела женщина и пьянство Колькино, и его фантазии неуёмные, и откровенные гулянки.
Этот Колька давно уж с Анной Ивановной любовь крутил, лет десять. Но всегда к жене возвращался, в чистоту и уют. Нюрка рвала и метала, но быстро забывалась в других объятиях. За ночь могла четыре-пять партнёров поменять. При этом каким-то непостижимым образом не беременела.
Тут у Кольки мать померла. Отец, оставшись без мудрого женского руководства, быстро размотал всё хозяйство. Колькина жена, оставшись без деревенской поддержки, пнула мужа под зад. Нюрка поймала оставшегося без крова Кольку на лету, заполучив себе таким образом мужа, спутника жизни.
Ну, что сказать про их жизнь… Пили они безбожно. Дрались и ругались ежедневно, болтались по деревне, рюмочки собирали. Нюрка в перерывах между пьянками работала, как лошадь. Колька по дому ковырялся. Иногда в лес ходил, по грибы-ягоды, собранное продавал.
И тут по деревне слух прошёл – Нюрка беременна! Бабе уж тридцатник, до этого сколь мужиков поменяла, всё впустую. А тут – на тебе!
Бабы судачили:
- Поди, и не от Кольки беременна-то!
Не, от Кольки. Девка выродилась вся в отца, никакой генетической экспертизы не надо. «Теряли» эту девку несколько раз. Как-то, гуляя у очередной собутыльницы, забыли малютку под окном – месяца три ей было. Потом на ферме, за кормушкой. А однажды, когда девчонке три года исполнилось, она пропала. Искали полдня – нету нигде. Нюрка вызвала милицию, носилась по деревне, обещая разорвать похитителя на кусочки. И разорвала бы – здоровая баба была.
Девка нашлась дома, в куче грязного белья. Наелась молока с хлебом, зарылась в кучу белья, угрелась – и проспала полдня. Конечно, девчонке за это попало. Отбуздала её Нюрка так, что вся попа синяя была.
Через четыре года Анна Ивановна родила сына. Рожала она детей не сама, её кесарили из-за узкого таза. После рождения второго ребёнка маточные трубы Нюрке перевязали. Поэтому больше киндер-сюрпризов не было.
В деревне до сих пор бродят слухи, от кого Анна Ивановна сына родила. Ни на кого во всей округе он не похож. Ни на Кольку, ни на собутыльников Нюркиных. Так и не узнали мы тайну рождения мальчика, Анна Ивановна её с собой в могилу унесла.
Росли дети, не видя материнской ласки, тепла и сытости. Получали за всё тычки, кушали нерегулярно, засыпали в холодной постели, потому что пьяная мать не имела силы печку истопить. Или желания. Колька ещё как-то за детьми присматривал, кормил чем придётся. Да и за женой тоже приглядывал. Ревновал Нюрку страшно, даже стрелял в неё из обреза, кислотой брызгал, дубиной лупил. Стрелял – да промахнулся, плескал – да не попал. А дубина для Анны Ивановны всё равно, что комариный укус…
Довела всё ж таки Нюрка мужа до петли. Прямо на крыльце и вздёрнулся, сидя. А Анна Ивановна вскорости себе ещё одного мужа нашла. Сначала вместе пили, потом мужика «тюкнуло», он резко протрезвел. Так и жили: Анна Ивановна пьёт, мужик на её ругается. Он бы и побил свою бабу с удовольствием, да Бог сил не дал.
Что только с моей соседкой не случалось! И замерзала, и стреляли в неё, и били. Пила всё подряд: водку, самогонку, палёный спирт, клей «БФ», анилиновый краситель, растворитель, денатурат. Собутыльники её и травились, и в больницу попадали. И даже умирали. А Анна Ивановна проблюётся-проdрищется с утра, потом пожрёт от души – и опять свежа, как утренняя роза!
Как только Нюрке за пятьдесят перевалило, прибаливать она стала. Задыхалась при ходьбе, сердце сильно буздало. Оно и понятно – отожралась до 150 килов, при росте 155 см, как тут сердцу не трепыхаться? Сначала все проблемы водкой запивала, потом, года через три, к докторам пошла. Обнаружили у неё цирроз печени, рекомендовали на диету садится, все крепкие напитки из рациона исключить.
Испугалась Анна Ивановна, стала рекомендации врачей выполнять. Пить, правда, не бросила, но количество потребляемого уполовинила. Если раньше она за день могла четыре бутылки водки выпить, то теперь только две. И кушать меньше стала: вместо двух батонов колбасы только один съедала.
А тут её вообще прищучило. Пришлось работу бросить и дома сидеть. Вот тут-то Анна Ивановна и похудела, и протрезвела. Потому что муж её во всём ограничивать стал – с одной пенсии не больно-то пошикуешь. Эх, куда Нюркин задор делся! Смурная ходила, печальная, неприветливая. Похудевшая – вместо 150 кг стала весить не больше 130…
Однажды моя соседка где-то раздобыла 500 рублей. Былой задор при виде этих денег сразу взыграл и потребовал праздника. Кое-как доковыляв до бывшего собутыльника, отправила того в магазин, за пойлом. Мужик на все деньги накупил краснухи (бутылка стоила 77 рублей). Пили без закуски пять часов кряду.
Всё, не стало Анны Ивановны – дорвалась. Мы долго в это поверить не могли. Такая здоровая бабища – и померла! От какой-то краснухи… Раньше чего только не пила, всё переваривала. А теперь третий год на кладбище лежит…
А вот дети её, которых она путём не кормила, не ласкала, не одевала, всегда за неё заступались, выгораживали, любили. Как только тётеньки из органов приезжают (добрые люди частенько «сигналы» в опеку подавали, да и сельсовет не дремал), так Анна Ивановна развивает бурную деятельность – полы намывает, стирает, обед варит. А дети начинают рассказывать, что на завтрак у них были бутерброды с колбасой и сыром, салат и компот. А на самом деле кушали они с утра чёрный хлеб с солью.
Однажды ещё одна моя соседка пожаловалась мне на своего сына (ему тогда три года было).
- Представляешь, - говорит, - кормлю я своего сорванца, а он головой крутит, рот не открывает. Потом и вовсе на улицу убежал, я с сосиской за ним рванула. А Димка орёт, что достала я его, плюётся, на фиг посылает! Тут Нюрка из дома вышла, Васька за ней скачет (ему четыре года было). Она парня гонит от себя, а он не отстаёт, жмётся к коленям. Говорит – мамочка, посмотри, какое небо красивое! Прямо, как ты! А мой Димка мне – отстань, ведьма! Отдала я эту сосиску Ваське, так Нюрка у него половину отобрала!
Дети Анну Ивановну до сих пор жалеют. И схоронили достойно, и памятник на могилку поставили. Дочь старается в этой жизни пробиться, не пьёт, работает. А вот сын к 25 годам успел уж три раза отсидеть. Но вспоминает маму с теплотой. Хорошая, говорит, она была, добрая…
Всем добра и здоровья! Спасибо, что читаете мои рассказы! Буду рада комментариям, подписке и лайкам!