Живопись Алексея Степановича Степанова — словно поэзия великого Пушкина, помещённая на холст. Слишком смелое утверждение, скажете Вы? Однако, эти слова принадлежит не нам, а прославленному художнику Константину Коровину.
Как-то раз, посетив выставку работ героя нашей статьи, этот блистательный мастер пейзажа делился впечатлениями от увиденного со своими друзьями и коллегами. Сочетание высокого стиля с искренней прямотой авторского высказывания, а блистательной живописной техники — с лаконичной простотой композиции, — совершенно покорило великого импрессиониста. Находясь под впечатлением от увиденного, Коровин и выбрал прекрасную аналогию, уподобив картины Алексея Степановича поэмам непостижимо гениального, но при этом бесконечно близкого и понятного каждому русскому человеку Александра Сергеевича — «Наше Всё» — Пушкина.
Так как же герою нашей сегодняшней статьи удалось добиться эффекта невыразимой, почти мистической притягательности, которой обладают его полотна? Высокоучёные специалисты в ответ на этот вопрос обязательно расскажут Вам о том, как будущий академик столичной Академии искусств проводил несколько пленэрных сезонов, трудясь бок-о-бок с самим Левитаном. Как вместе с Исааком Ильичём стоял у истоков такого феномена, как «пейзаж настроения».
Научившись органично вплетать в «ткань» изображений ландшафтов «красные нити» символов и отсылок, они вместе постигали секреты максимально полного раскрытия авторского замысла без помощи лишних изысков и ухищрений. Оба мастера превращали волжские пейзажи в настоящие визуальные новеллы; с той лишь разницей, что Степанову были более присущи лаконичность и схематизм.
Эксперты поведают Вам о том, что широкий прозрачный мазок и приглушённая цветовая палитра с годами стали настоящей «визитной карточкой» художника. Что Степан Алексеевич искренне любил и превосходно умел писать животных, а современники сравнивали его дар анималиста с талантом Серова. И, наконец — о том, что поездка в Париж окончательно «отточила» мастерство Степанова, обогатив его технику элементами импрессионизма.
Всё это будет верно, познавательно и занимательно. Но — заметьте —никак не приблизит Вас к ответу на вопрос о том, откуда всё-таки берётся их непостижимое очарование?
Если Вы, уважаемый читатель, хотя бы немного знакомы с предыдущими статьями наших авторов, то наверняка догадались, что у нас (как всегда) есть собственная версия ответа на этот вопрос.
Итак: мы считаем, что Алексей Степанович Степанов - не импрессионист. Даже близко. И пусть Вас не вводит в заблуждение информация из Википедии и тот факт, что по окончании своей парижской «стажировки» он создал полотно, посвящённое балету на сцене театра Гранд Опера. Эта работа по словам самого маэстро была чистой воды творческим экспериментом. Что не помешало ей быть столь похожей на творчество главного «балетного» импрессиониста всея Франции, что парижские эксперты не раз и не два совершали ошибку, уверенно относя это творение к работам то самого Эдгара Дега, то одного из его ближайших подражателей.
Сам же Степанов по возвращении на Родину вернулся к любимой русской теме, и не помышляя о новых экспериментах в упомянутом направлении. Он был удовлетворён тем, что успешно освоил новую для себя технику, не более того.
И всё же именно благодаря этому эпизоду из биографии мастера мы видим ту характерную черту творчества нашего героя, которая отрицает его принадлежность к стану импрессионистов.
Степанова не интересовала яркость мимолётных аллюзий, получаемых от беглого взгляда на явления и объекты, которыми славится «впечатленческий» жанр. Его живопись — всегда некое повествование, протяжённое действо с причинно-следственными и психологическо- символическими внутренними взаимосвязями. Даже там, где кисть его двигалась стремительно и свободно, созидая абстрактно-невесомые экзистенции фона или паряще-мерцающие элементы переднего плана, перекликаясь с визуалом творений того же Дега, он стремился исследовать саму суть явлений, «зрить в корень» события.
Быть может, нам следует признать Степанова реалистом? Конечно же нет. Быть на полотнах Степанова заканчивается ровно там, где немногие строго фигуративные элементы сливаются с «текущими» из ниоткуда в никуда границами размытых объектов, умышленно оставленных таинственными, «недосказанными», носящими отпечаток изменчивой неопределённости. Всё по той же самой причине: художнику была важна суть явлений, а не их сиюминутная форма.
Итак, каков же вывод?
Живопись Алексея Степановича Степанова покоряет убедительностью, искренностью и достоверностью. А достигаются они благодаря гениальному умению этого живописца оставаться вне рамок какого-то одного жанра. И даже стиль его работ — лишь функция от исходной цели: творить искусство сперва в собственной душе, и лишь затем-разумом и кистью на мольберте, говоря лишь о главном и отсекая всё лишнее. Именно искренняя, глубокая любовь к русской теме и есть тот «секретный ингредиент» картин нашего героя, который не поддаётся анализу и описанию критиков и экспертов. Его можно лишь почувствовать сердцем и принять душой. Точь-в-точь так же, как многие поколения наших соотечественников чувствуют и принимают простой, но прекрасный в своей искренности и точности пушкинский слог.
Автор: Лёля Городная