Глава 4.
Наутро необходимо было встретить прилетавшую в Шереметьево Гольц – процесс укрепления банка в Москве выходил на уровень перевода части активов, и Раевский предписал Гольц провести неделю в Москве. Серьёзных пробок не было ни в центре, ни в Химках, и в аэропорт Бахметов попал на полчаса раньше посадки самолёта. Разглядывая в зале ожидания копошащихся рядом людей, Сергей впал в уже привычное в последние месяцы полукоматозное состояние неспособности воспринять любую точку контуров пространства окружавших его вещей; а через какую-нибудь пару минут, вдруг ощутил и сдавившую горло тоску.
Что он делал в Москве? Зачем он должен отдавать своё время делам дележа кусков собственности (пусть и щекочущих воображение масштабом) – собственности вполне материальной и не прибавляющей ни грамма тех переживаний, что были у него по приезду в Петербург? И кому он должен? Что за появившиеся у него фантазии по поводу правоты Раевского – тот просто выражает вековечную суть материальной деятельности человечества, и делает это гениально, привнося в этот тошнотворный процесс дух конструктивных идей. А, может, эта вековечность и есть преступное действо против Бога, когда экзистенциализм переносится на деньги, и человек не в состоянии уже распознать растекающуюся вокруг него лужу трупного яда? Мысль показалась смысловым оформлением сюжетов мрачных снов, давивших сознание всю эту ночь.
Но деньги не всегда есть зло, а только лишь эквивалент вещей слишком усложняющегося мира – хотя эквивалент беспардонный и прилипающий даже к тому, что есть в душе и мозгу человека. Так и раньше же страсть к деньгам сушила сердца людей (да почему же всех – людей Запада; в первую очередь, Запада)! «Выкопать бы всю эту Москву, да с корнями пересадить в центр Америки – пусть от гниения хоть какая-то будет польза» − ровной цепочкой пролетели сквозь барабанные перепонки слова Катиной бабушки. Америку, конечно, Москвой не напугать – перекинулись мысли на дышащий рядом город, – сколько там гниёт всего своего.
Только вот в эту секунду Бахметов понял – даже не понял, а целиком от макушки до ступней проникся обжигающим холодом страха падающего во сне с невероятной высоты, – что город, о котором он в гордости плакал на своём остроконечном чердаке в Грюнвальде, столица его любимой родины, превратился в отдельную Вселенную финансовых сетей, лёгшую липким зловонным слоем на пространство мегаполиса и пропитавшую мозги большинства его жителей; неспособных, наверное, теперь к обычным человеческим чувствам.
Перестройка, – вдруг открыл слипавшиеся глаза Бахметов, – в патерналистски настроенном обществе дала немыслимые возможности расхищения богатейшей из всех территорий мира. Ну, конечно же, – власть в угоду Западу отдала страну на растерзание нескольким десяткам тысяч самых безнравственных людей, − будь они юные мечтатели о миллиардных доходах или самые настоящие бандиты с волчьими понятиями о законах выживания, − и все эти в считанные годы смогли установить для большинства свои принципы о том, что мир – это игра для способных в неё играть, где перед глазами проносится лишь бесконечная череда собственности, а от последовательности твоих действий зависит – будешь ли ты хозяином входить в любой особняк, принадлежащий прежде князьям Голицыным или министру обороны в отставке; где при входе тебя будет, кланяясь, встречать обслуга, и где хоть в каждой комнате ты волен поселить по десятку – на всё согласных за твои деньги – самых красивых женщин Самары, Сургута и любого Волгодонска; или на площадку самого что ни на есть легендарного завода с десятью орденами, который ты сам же можешь при желании обанкротить и продать гектары промышленных стен под склады китайским торговцам, а на вырученные деньги купить новые особняки и новых женщин – но теперь уже в более экзотичных, чем Россия, местах; или в любые властные кабинеты, владельцы которых не знают, что такое последовательность действий, и заискивающе глядят тебе в глаза и ждут плотных конвертов, содержимое которых тоже обеспечит их особняками и женщинами – поскромнее и теми, и другими, − потому что у представителей власти, хоть часто и нет харизматичной челюсти, но могут быть моральные кодексы; или, вообще, в любой угол страны (если он не занят другим харизматиком), где под ногами путается то, что называется народом – те лохи, которые совершенно не представляют себе, что есть правильная последовательность действий по отъёму прежде общей собственности, которые считают, что у них есть свои принципы (на самом деле, это просто тупые идеи о справедливости для полудурков) и которые элементарно должны работать, иначе не будет обслуги для особняков и международных аэропортов. Инфантильная логика вороватых харизматиков вполне органично компенсировалась и ощущением несметного богатства ресурсов России.
Ну, а что на другой чаше весов смысла происходящего? Обвал промышленности и нравственных устоев, голодные дети в семьях, беспризорники, миллион проституток (конечно, – ведь любая женщина по щелчку пальца харизматика должна исполнять все его желания); и, неспособность людей десятки лет видеть своих родственников, живущих в недалёких двух-трёх тысяч километров нашей бескрайней страны. «Неравноценная замена», − вздрогнул Бахметов, и вдруг услышал объявление о посадке самолёта рейса Гольц.