Текст-анализ фильма «Юрьев день», реж. Кирилл Серебренников
«Как будто меня нет».
Люба, оперная певица, утверждена в незыблемости земного устройства и обладает непоколебимою верой в глазами видимое. Мир приманен, изучен, оседлан, в сопоставлении с «надвигающимся» скучен, бледен и пресен.
Комплект-маскировка периферийного оборотня, желающего затесаться среди прочих «успешных», малую родину покинувших: «шкура» влиятельно-популярного человека, облачение в меховые шапку и куртку, «обладание» сшибающе-завораживающим голосом (Люба лишь жадно глотает воздух, звучит же оперная дива Мария Каллас), - настолько въелся в кожу и мысли Любы, что стал главенствующе-подавляющем, а значит и правит бал.
«Твердый» мир Любы держится на попытке эмиграции с целью большего камуфлирования: там ее маскировка возведется в квадрат, а значит, поверхность станет плотнее. Но перед тем, как навсегда расстаться с памятным прошлым, героиня вместе с сыном отправляется на родину в Юрьев.
«Идущая по земле» Люба «вбивает гвозди» в свои сапоги при помощи ежеминутных наставлений совершеннолетнему сыну Андрею, при помощи попыток удержать связь «подарившая жизнь - рожденный» через указания к действиям, уговоры и назидания.
Но в один момент адресат исчезает. И тогда в поддержку прочной фиксации убеждений приходит невыносимое желание обнаружить лицо растворившегося: поначалу Люба узнает Андрея и в утонувшем Вальке, и в новоприбывшем послушнике.
Руки Любы «врастают» в телефон: возможно, Андрей выйдет на связь, признавшись, что исчезновение было розыгрышем, и тогда мать через поругание сына вернется в прежнее равновесное. Так же нужда в былой стабильности призывает и силу «послушайте сюда… я заслуженная артистка РФ… у меня в Москве масса знакомых» в разговоре с органами власти.
Люба цепляется за формальное существование так отчаянно, что не замечает зарождающихся перемен. А они подступают, тихо и украдкой, от внешнего к внутреннему: герои народных сказаний приоткрывают ей дверь в забытый мир.
Люба подпускает к себе кассира «кремлевских стен» Таню, которая словно невзначай накидывает на Любу ватник и упорно поит ее самогоном. Согласно народным поверьям, ведьма, накидывая заговоренную «шкуру» на человека, запускала процесс обращения его в волка или же инициировала обратный переход.
Самогон же, что Таня ласково называет каплями, спрятан в шкафу в аккурат за картиной Васнецова «Иван Царевич на Сером волке»: оборотное зелье для затерявшейся Любы.
Вторым попутчиком Любови становится местный следователь Серый, он же Сергеев. «Человек» с говорящим прозвищем признает в ней некую Люсю, ранее сидевшую за укрывание краденного и бродяжничество. Серый признает в Любе «свою». Как Серый волк, помощник надежды лишенных героев, проводник по утерянному миру Сергеев неотступно следует за ней.
Но Люба настолько долго носила маскировку, что забыла себя. Она все еще верит в незыблемость видимого.
Люба пытается ухватиться за последнюю возможность неперемен и неистово, отчаянно в последний раз поет. Потеря голоса и нахождение его на экране телевизора в соседнем дворе становятся точкой невозврата: возможность сомневаться в видимом приходит вместо утраченного дара петь.
Люба отказывается от связи с былым сыном Андреем и от попытки спрятаться от себя заграницей через битие телефона о стену.
Люба полностью обряжается в «провинциальную» одежду, то есть снимает носимую годами маскировку, обнажая через внешнюю смену внутреннею истину.
Серый, давно приметив в ней заблудившуюся самку своего племени, через половой акт помогает ей разоблачиться, вспомнить себя: Люба рвется в тюремное отделение туберкулезных больных.
И вот уже Люба готова поставить под сомнение внешность пропавшего Андрея. И вот уже Люба готова омыть искалеченное тело заключенного-туберкулезника, признав в нем потерянного сына страдающих матерей, «сына земли и сына неба».
Через покраску волос, смену имени, нахождение работы в услужение людям, через принятие в себе малой родины, через разрешение «вспомнить» Люба обретает богатство «петь» в едином потоке слившихся голосов и энергий необозримого бытия.
Люся, уборщица в хосписе, плюральна, ставит под сомнение глазами видимое: отныне ей доступны и мельчайшие связи житийного устройства. Мир многообразен, непостижим и неукротим, оттого любопытен, ярок и остр.
