Послушаем пару мнений.
Curtis Lindsay, «пианист и композитор».
Идеи Arnold Schoenberg (1874 - 1951) и особенно Theodor Adorno (1903 - 1969), который как композитор-философ был настоящим адептом Новой венской школы, заключались в том, что атональность — избегающая давления и навязываемых жёстких правил гармонической иерархии в музыке — будет глубоко раскрепощать.
Это рассматривалось как заявление экспрессионизма в музыке. Художник-экспрессионист пишет картины на чистом чувстве. В отличие от этого, реализм, подчинённый старым ценностям, не может предельно ясно выразить определённые аспекты внутреннего опыта человека.
Это означало, что организация звуков в соответствии с проверенными временем принципами должна была быть отброшена, чтобы мы могли открыть слух для ранее непостижимых перспектив выразительности. До сих пор мы были скованы консонансом, когда аккорд доминанты действительно «доминировал».
Для Адорно в этом был почти аскетический элемент — желание избежать тирании прекрасного в мире, полном дымовых труб и артиллерии. В своём искреннем рвении («юноши должны перебеситься») он был поначалу довольно фанатично настроен по поводу проекта. Однако, и он, и Шёнберг в конечном итоге стали придерживаться более осмотрительных взглядов.
Сидя в удобном кресле, сегодня, задним числом мы можем видеть, что они упустили из виду то непременное разочарование, к которому приведёт перспектива создания языка, образно говоря, без гласных. Ну, люди ведь любят гласные. Наши голосовые тракты созданы для них, так же как наши уши совершенно естественно возбуждаются гармонической активностью, происходящей из неотъемлемых свойств звуковых волн.
Отбрасывая традиционную гармонию как искусственную и ограничительную тиранию, они в результате породили для неё ужасно искусственную и ограничительную замену. Всей глубиной ужаса от Адорно стало появление на свет тиранического сериализма. «Познакомьтесь с новым боссом, почище старого».
Думаю, в результате мы кое-что узнали о себе. И это абсолютно позитивный результат: вместо совершенно нового набора инструментов (что было бы странной идеей, поскольку тональность, в конце концов, очень полезна) у нас теперь просто есть нечто большее.
Таким образом, привлекательность атональности как таковой заключается в том, что она позволяет нам экспериментировать с новыми, разнообразными и интересными аспектами звукового мира. Это может быть очень здорово. Теперь мы лучше оснащены и более находчивы.
Но это не работает как доктрина.
Preman Tilson, «музыкант, муж и отец».
Это все равно, что спросить, чем привлекательна еда, которая предельно кислая, горькая или острая. Это не те ароматы, которые мы склонны желать в качестве основных компонентов нашей диеты. Нам нравится вкусная еда, в меру пикантная или сладкая.
Слишком много пикантных блюд может показаться однообразным, а слишком много сладостей может показаться приторным. Лишь немного кислинки, горечи или пряности действительно освежает и создаёт разнообразие и интерес.
Это и есть диссонанс в музыке. Он очень полезен для выражения определённых настроений и эмоций, которые не может по-настоящему вызвать простой консонанс.
Атональность подобна диете, которая не содержит ничего, кроме кислоты, горечи и остроты. Большинство людей отвергнут это, но некоторые могут привыкнуть и начать находить какое-то удовольствие. Многие люди едят то, что не причинило бы мне ничего, кроме страданий, но им, похоже, это действительно нравится.
Я отношусь к атональной музыке так: если она хорошо «сконструирована», она имеет свою красоту. Мой слух настраивается на высокую концентрацию диссонанса, и я начинаю слышать в музыке паттерны, которые заменяют функции обычных гармоний. Это в основном работает для такой атональной музыки, которая всё ещё основана на узнаваемых интервалах.
Если вы пытаетесь рассказать историю о глубинах ужаса и отчаяния, в которые могут впасть люди, то атональность довольно эффективна, если композитору с ней удаётся хорошо справиться.
