Выхожу из старинного замка, в котором заколол тебя ревнивый барон. Это было не вчера - еще в десятом веке. Закрываю ворота. Если бы жил в одно время с тобой, повесил бы на дверь тяжелый замок. Но я живу не в одно время с тобой, поэтому включаю сигнализацию. Припоминаю, всех ли туристов выгнал из замка, не остался ли кто.
Как всегда поднимаю голову, смотрю в окно замка, вижу твой призрачный силуэт, вижу темную тень - силуэт барона. Как он колет тебя кинжалом. Самого себя не вижу, я в прошлом уже лежу заколотый, на каменном полу в океане крови.
Иду домой. Чтобы попасть домой, нужно пройти арки. Старинный замок за века и века оброс новыми домами, вот и иду через них.
Прохожу через пристройку двенадцатого века, здесь я жил, когда был сыном богатого герцога. Тогда я нашел тебя в безвестной деревушке, привез в замок, объявил отцу и мачехе, что женюсь на крестьянке. Свадьба моя не входила в планы мачехи, она мечтала сосватать меня за королевскую дочь. Мы с тобой сыграли скромную свадьбу в деревенской церквушке, ночью ты уснула, и не проснулась наутро…
Мачеха сделала своё дело.
Иду через величественное здание, выстроенное в четырнадцатом веке вокруг замка. В те времена из замка сделали монастырь, ты была младшей послушницей. Мой отряд был разгромлен под высокой горой, я лежал, истекающий кровью, до сих пор саднит под лопаткой. Помню мрачные стены монастыря, холодные руки монахинь на моем челе, помню твой нежный голос, звенящий в темноте ночи, помню хриплый крик настоятельницы, которая застала нас в маленькой келье - крик, похожий на карканье птицы.
Прохожу монастырский двор, вижу твой призрак, пылающий на костре. Стараюсь прикоснуться к тебе, схватить, увести, спасти - но не могу, потому что нас разделяют века.
В шестнадцатом веке вокруг монастыря выстроили еще одно здание. Не хочу проходить сквозь него, сердце обливается кровью. Вижу самого себя, стоящего в темнице, вижу тебя, прикованную к стене. И сами срываются с уст моих проклятые слова, дитя мое, отречешься ли ты от ереси богомерзкого Лютера? - Нет, ни за что, кричишь ты, осыпаешь меня проклятиями. Я бы все отдал тогда, чтобы увести тебя из застенков, но я слишком дорожил своим саном…
Прохожу пристройку, рожденную в восемнадцатом веке, прохожу осторожно, чтобы не прибил меня твой слуга, стоящий у входа. А то так уже было однажды, когда я пытался пробраться к тебе в твой богатый дом. Я знал, что ты ждешь меня, ведь ты бросила мне цветок, когда я как обычно стоял под твоим балконом, возвращаясь домой с фабрики.
Ты ждала меня.
Но я не знал, что твой отец тоже ждет меня, он уже послал слугу, чтобы тот…
Удар топора обрушивается мне на голову. Падаю, даже не сразу вспоминаю, что топор призрачный.
Иду дальше, мимо каких-то административных хреновин, понастроенных в двадцатом веке, сам раскрывается рот, волей-неволей начинаю скандировать, по-зор-пра-ви-тель-ству, нас избивают, нас заталкивают в машины, нас увозят куда-то. Ты допрашиваешь меня, называешь красной сволочью, я еще пытаюсь оправдаться, что красные тут не при чем…
И опять мы с тобой расстались, так толком и не встретившись.
Иду домой. Дальше нужно пройти торговый центр, выстроенный в двадцать втором веке. То есть, еще не построили. Еще построят. Как я уже сказал, в двадцать втором веке. Ты придешь туда со взрывчаткой под поясом, я почувствую опасность, я брошусь на тебя, чтобы оградить от взрыва толпу людей…
Уже не иду - бегу, чтобы поскорее миновать страшный век. Кое-как добираюсь до пристроек, сделанных в двадцать четвертом веке. Здесь ты была компьютерным вирусом, а я - антивирусной программой. Ты, может, и не помнишь, что там было, да ты и не можешь помнить, тебе начисто стерли память. Скажу одно, - в тот раз у нас тоже не получилось быть вместе.
Тороплюсь домой, должен же быть где-то мой дом, дом какого-то века, где мы с тобой встретимся…