Глава 5.
В девять вечера Бахметов нажимал на кнопку домофона двери во внутренний дворик дома на Солянке. Кровь постукивала в левом виске, передавая аритмичные вибрации всему напряженному телу. «Бросить всё к черту, и уехать в Грюнвальд» – сложившаяся вроде мысль оказалась потеснена шумом всасывания вызова. В щели динамика послышался короткий смешок, и дверь открылась – через минуту Сергей поднялся на лестничную площадку третьего этажа. Дверь в квартиру Раевского была отворена и, едва Бахметов вошёл в прихожую, как почувствовал на глазах сплетение двух прохладных ладошек. Вдруг догадавшись, кому принадлежат ладошки, Бахметов раздражённо одёрнул голову и сделал шаг назад.
− Ты будто дуешься на меня, − засмеялась, быстро захлопнув дверь, Полина и поцеловала Бахметова в щёку. – Снимай свой плащ и мой руки – я приготовила лангустов под соком зелёного лимона. Ждала тебя, а он, – Полина так и сказала – «он», – приедет через какие-нибудь секунды – только что звонил и сказал, что сел в чью-то машину с мигалкой и уже пролетел Курский. Ну, давай, давай, − сдёрнула плащ с плеч Бахметова Полина и повела его в ванную. Сергей вспомнил слова Раевского про сюрприз, и поморщился.
− А я решила перебраться сюда насовсем, − засмеялась Полина, − зовут в филармонию и уже устраивают гастроли – пока к прибалтам. Да и он обещал купить квартиру. Держи полотенце.
Бахметов вытер руки и молча прошёл в гостиную – на столике перед диваном стояли три тарелки и доверху наполненная лангустами чаша.
− Давай пока выпьем «Чинзано»– хочу за тебя, потому что люблю тебя, Серёжка, − во всём огромном белом свете родственников у меня – ты да отец, − Полина уже, кажется, была слегка пьяна. – Знаю, знаю, что злишься на меня за Машу – и правильно злишься. Но я должна была вывести её из игры, понимаешь? Сама я в этом ничего не понимаю, – хохотнула Полина, – но чувствовала, что это нужно ему – он молчал, конечно, да и без меня сделал бы всё, что нужно. Человек он такой, понимаешь? Такой, что все ему всё подносят на блюдце. Бери лангустов − ещё утром они ползли в свои норы где-нибудь в Маракайбо, а теперь, пожалуйста, – на тарелке в Москве. У них тоже всё как у людей, правда? Да не молчи ты. Поверь, Серёжа, я к Маше относилась как к сестре, несмотря ни на что; делить, к тому же мне с ней было нечего – её просто нужно было вывести из игры. Иначе все бы очень запуталось, и могли быть даже трупы. И сама за то уже наказана…, − сказала было она и, прислушавшись к звукам в прихожей, засмеялась. – Люблю его, Серёжка, − чем дальше, тем больше, – с ума уже просто схожу. И он не гонит – чувствую, филармонию сам озаботил, − опять засмеялась Полина. – А я почти перестала играть – по клавишам пальцами проведу, − пыль просто смахну, − и уже надоело. Может, отец прав в том, что нет смысла рассуждать о вдохновеньях, а нужно только пахать? Помнишь, я тебе папку давала? – вдруг зашептала Полина. – Оказывается, там была пара бумаг, которые он через тебя – то есть, через Любу, – намеренно слил конкурентам, и через это запустил конвейер банкротств банков у нас и Москве. Представляешь? Как он это всё просчитывает? Я иногда его очень боюсь, − сказала Полина и с засиявшим от удовольствия лицом бросилась целовать вошедшего в комнату Раевского.
«Проверяет, помирились ли мы», − пролетела мысль в голове Бахметова, ощутившего на себе скользнувший взгляд Евгения Александровича.
− Я лишь переодеться, и сразу еду на очень важную встречу, − сказал Раевский, чмокнув Полину в щёку. – По пути, кстати, можем с вами, Сергей, обсудить всякие дела, − крикнул он уже из гардеробной.
− Всегда он так, – разочарованно надула губки Полина и взялась за бокал вина.