Однажды я попыталась остановить неостановимое.
Мне в ту пору девять лет было, и я гостила у тёти Ани, маминой сестры. Я у неё каждое лето гостила, в маленькой деревушке домов на 25. И пусть в деревне не было ни клуба, ни магазина – мы на эти пустяки внимания не обращали. Зато каждое лето в деревню приезжали дети со всех уголков Советского Союза, от Калининграда до Камчатки.
Ох, как мы играли! До самозабвения! До того, что самые младшие члены компании засыпали под шумок игры прямо на земле (как вариант – на лавочке, на траве, на суку, под забором). Временными рамками мы ограничены не были, иногда до трёх-четырёх утра заполыскивали! А потом спали до обеда.
А какие девственные места там были! Прямо перед окнами тётушкиного дома раскинулся огромный луг, который тянулся до самой реки. Клубники на этом лугу было видимо-невидимо. Все бугры полыхали багровым огнём, манили отведать духовитое лакомство. Чуть к посадке свернёшь – а там поляны земляники. Ягоды – огромные, яркие, сочные!
В посадку зайдёшь, а там грибы – хоть косой коси! С краю – маслята и сыроежки гурьбой, в чащобе поляны белых. Ой, сколько их там было! Мы брали только маленькие крепыши, остальными брезговали. А возле самой реки, в берёзовой роще, росли подберёзовики (мы их называли челыши) и подосиновики. Эти грибы мы и вовсе не брали, потому что они чернели при сушке.
За берёзовой рощей был большой песчаный пляж. Песочек на пляже мягкий, словно бархатный. Накупаешься до фиолетовых губ и стучащих зубов, зароешься в горячий песочек – и никакая хворь тебя не возьмёт. А если заливчик обойти, можно добраться до речного обрыва, где во множестве гнездились ласточки. Мы взбирались на этот обрыв и ловили чёрно-белых молний голыми руками. Птичек мы потом отпускали, потому что сердечко у бедных пернатых норовило выскочить из крохотной грудки. Жалко их было.
Позади тётушкиного дома, прямо за огородом, мрачной громадой возвышался лес. Вы когда-нибудь слышали про Берендееву чащу? Это когда деревья почти смыкаются, так, что между стволами невозможно протиснуться. Ещё добавьте сюда лианы хмеля, что густо заплели стволы, и тишину. Грозную тишину четырёхвекового леса. Вот такой вот волшебный лес подступал прямо к тётушкиному огороду.
Зайдёшь под кроны деревьев по едва заметной тропиночке, и сразу оробеешь. Какие громадные деревья! Пройдёшь чуть вглубь, в сумрак и мрачное величие, а там кусты черничника. Под ногами всё сине-фиолетовое с сизым налётом, словно грозовая тучка упала на землю и рассыпалась на мелкие клочки…
Если пойти на юг, по едва заметной в траве тропочке, по попадёшь на берег Кучки-речки. Маленькая такая речечка, метра три шириной, но глубокая, по грудь взрослому человеку. Вода – кристально-чистая и ледяная. Присмотришься к воде, а возле берега стайки рыб собрались. Окуни, плотва, краснопёрка, подлещики и всякая другая рыбья семья, которой я и названия-то не знаю, безбоязненно торчит у берега, уткнувшись мордочками в корни деревьев, что густо заплелись в воде.
Мы берём корзинку и начинаем черпать рыбу. Иногда такие экземпляры попадались – с полруки длиной! Если рыба вдруг прыснула в разные стороны, это не значит, что она нас испугалась. Это значит, что невдалеке плывёт щука! Выбираемся на берег, глядим внимательно в воду. Вот она, красавица, пробирается вверх по течению. С руку длиной!
Окружаем хищницу с двух сторон, начинаем мутить воду. Щука мечется, пытаясь найти выход. А мы ей корзиночку подставляем! Попалась, родная…
Отогреем ноги, и опять в воду лезем, за рыбкой. Приволокём с сестрой пол кошёлки рыбы, а тётя Аня ругается:
- Куда вы её несёте? И так весь дом в чешуе! Вон, курам отдайте. Или котам…
А дядя Коля, тётушкин муж, сам заядлый рыбак, нас поддерживает:
- Нехай чистят, посушим потом. А щуку-то оставьте, я из неё уху сварю…
В общем, жили мы у тётушки весело и беззаботно. И с пользой для хозяйства – рыбу ловили, огород пололи, ягоды-грибы собирали, за скотиной ухаживали. А ещё играли. С утра и до вечера.
Только обычно так бывало, что как только мы приедем к тётушке в гости, так на улице сразу холодает. Из дома вечером выезжаем – тепло по-летнему, жарко даже. А наутро – собачий холод! А мы в лёгких сарафанчиках… Тётя Аня выдаст нам свои вещички старые, мы в них и бегаем. А так как тётушка высокая была, её курточки нам были длинноваты: рукава ниже колен, полы до земли. Но не беда, мы все так ходили…
Однажды я возвращалась домой от подружки Маринки. Третий день на улице стоял совсем не летний холод, моросил нудный дождь. Потому и торчали мы по домам, чтоб не вымокнуть и не простудиться. Ходили друг у другу в гости, играли в картишки, смотрели телевизор.
Наболтавшись с Маринкой, я пошла домой. На улице уже вечерело, скоро должны были пригнать стадо овец. Овцы у тётушки были такие бестолковые, что загнать их в сарай стоило больших трудов. Мы вставали посреди дороги и ловили пушистых дурочек всем скопом, впятером. Иногда соседи на помощь приходили, и даже пастух. Эх, возни-то было! А крику!!!
Завернула я на свою улицу, гляжу - по дороге телёнок гуляет. Корова в деревне только одна была, у тёти Шуры, дяди Колиной двоюродной сестры. И теленок тоже ей принадлежал. Она каждый год телка к зиме откармливала, а потом раздавала мясо детям. Обычно тёти Шурины телята спокойно паслись на лугу, на верёвочке. Но в том году бычок у неё уродился буйный.
Всё время сбегал с прикола, паразит! То верёвку порвёт, то кол выдернет. Прямо, беда. Тётя Шура бегала за бычком по всей округе, ругалась:
- Опять оторвался, супостат!
Так бычка Супостатом и прозвали. Вся деревня помогала женщине этого Супостата отлавливать. Увидят, что бычок опять без привязи гуляет, отловят его, в родной сарай ведут. А тётя Шура причитает:
- От супостат-то! Никому покоя не даёт…
Вот этот Супостат и стоял на дороге. Я решила помочь тёте Шуре и привести телёнка домой. Чтоб бедная женщина не бегала по деревне, пытаясь поймать блудного бычка.
Сказано – сделано. Я решительно шагнула к телёнку, чтоб ухватиться за конец верёвки и отвести беглеца в сарай. Бычок, подозрительно косясь на меня, сделал три шага вперёд. Я сделала ещё один шаг, бычок опять три. Нет, думаю, так я тебя не поймаю…
И тогда я решила поиграть в индейца. Затаилась, не шевелясь, бычок успокоился, уткнулся в траву. Я тихонько сделала один шажок, второй, третий. Телок поднял голову, посмотрел на меня подозрительно, тоже сделал шажок. Вот так я и играла с бычком минут пятнадцать: он шажок, я три-четыре.
Ага, вот он, конец оборванной верёвки, у моих ног. Я сделала ещё три шажка - для верности, взяла верёвку в руки. Мне бы, дуре, сказать спокойно:
- Пошли, бышка, домой!
Но разве так можно? Ведь я же была индейцем! Или индейкой. Или индюшкой… Тьфу ты, чёрт, совсем запуталась!
В общем, схватилась я за верёвку и дёрнула за неё, намереваясь крикнуть:
- Ага, попался, бледнолицая собака! Сейчас я сниму с тебя скальп!
Из всего задуманного мне удалось только дёрнуть верёвку и сказать:
- Ага…
Перепуганный бычок как рванёт по дороге! Силы оказались не равны: девятилетний ребёнок против восьмимесячного откормленного телка. Я со всей силы пыталась удержать Супостата, судорожно вцепившись в верёвку. Но тот легко сдёрнул меня с места и поволок!
Я ору:
- А-а-а-а-а-а!
Бычок скачет во весь мах, тащит меня по скользкой мокрой грунтовке, через все ямки, канавки, выбоинки. Мне бы руки отцепить, да не могу – заклинило! Проволок меня Супостат через всю улицу, до самой развилки. А возле этой развилки дерево стояло – сосна, кажется. Вот об эту сосну я и тормознула. Головой! А бычок как дёрнет – верёвка как ожгёт мне руки! До волдырей…
Поднялась я с земли, реву, себя ощупываю. На лбу шишка, в носу кровь, на руках ожоги, на ногах лохмотья – все рейтузы тётушкины вдрызг! Как и куртка…
Пошла домой с рёвом, хромаю, сопли кровавые осколками рукава вытираю. Тётя Аня, как меня увидела, побледнела вся. И давай меня отмывать, на раны примочки накладывать. Отогрелась я, чаю напилась, и стала план мести обдумывать. Не могла же я простить эту бледнолицую собаку за такую обиду!
Думала, думала, и придумала! Дядя Коля, тётушкин муж, был любителем всяких острых приправ. Он и готовил их сам. Натрёт на тёрке несколько корней хрена, обливаясь слезами. Добавит в хрен несколько стручков жгучего перца. Ещё горького и красного перчика добавит, молотого. И вот эту «драконью» смесь добавляет во все свои блюда. Но понемногу!
Осуществляя разработанный план отмщения, я отрезала большой ломоть хлеба, густо намазала его «драконьей» смесью и скормила Супостату. Как он начал перхать! Как начал крутиться на месте!
Данную «операцию» мне удалось провернуть три раза – больше телёнок не притронулся к моему угощению, чуя подвох…
Дня через три, утром, едва мы с сестрой проснулись, дядя Коля позвал нас завтракать. Гляжу – а на завтрак печёнка. Спрашиваю дядюшку:
- А печёнка-то откуда?
А он мне:
- Да у Шурки сегодня телёнка резал. Заболел он, кашлять начал…
Меня аж пот прошиб! Я убила телёнка. Невинную душу. Своей нелепой местью…
Есть мне, конечно же, расхотелось. До самого обеда я ходила смурная, задумчивая. А в обед пошла к тёте Шуре. Признаваться, что это я подстроила бычку «болезнь». И что зазря его зарезали.
Прихожу к Говоровым, а у них полна хата народа. Все трое детей к тёте Шуре приехали, с внуками. В том числе и Людка, моя ровесница. Все такие весёлые, мясцо жареное едят, квасом запивают. В доме шум, смех, гам.
И только я хотела признаться тёте Шуре в своём «грехе», как она, смеясь, сказала:
- Господи, думала, что никогда не избавлюсь от этого Супостата. Всю душу мне вымотал, все руки оборвал! Хорошо, хоть заболел, зараза. Давно уж надо было его зарезать!
Вот так вот! Не убила я безвинного телка, а избавила пожилую женщину от Супостата. Хотя, бычка мне жалко было. Хорошенький такой, упитанный, с рыжими боками, и белыми чулочками на ногах…
Всем добра и здоровья! Спасибо за прочтение! Буду благодарна за подписку, лайки и комментарии!