Глава 1. ( Часть III)
Въехав в арку дома на Гончарной, Бахметов отпустил водителя. Потеря тепла салона заставила поежиться от гулявшего во дворе ветерка, и почти вприпрыжку двинуться к подъезду. В голове продолжали крутиться фразы о Шамиле и Раевском как цементе общества. Насколько прав был Чингиз, должна была показать жизнь. Больше всего поразили слова, что само общество сегодня – без хребта. Неужели народ стал хуже, чем двадцать лет назад – во времена, когда, по выражению читавшего по случаю в мюнхенском университете лекцию профессора, каждый чих из Кремля заставлял содрогаться Европу? Тогда у общества был хребет? Или общество и народ не есть одно и то же?
В раздумьях Бахметов положил ладонь на шершавую ручку входной двери, и тут же услышал с левого плеча окликнувший его голос. Сергей повернулся и увидел в трёх метрах фигуру человека. «Не займу у вас много времени, − стоя на месте, очень тихо сказала фигура. – А информация очень важна. Тут есть скамейка – два часа вас на ней жду. Присесть не хотите?» День, видимо, готовил очередное впечатление. Бахметов помедлил секунду, но пошёл к скамейке. Глаза его уже привыкли к темноте, и он разглядел невысокого узкоплечего мужчину в растворяющихся в ночи плаще и шляпе. «Наверное, лысеет» − непонятно отчего подумал Бахметов, различая уже и тонкую нитку аккуратно постриженных усов под худым вытянутым носом.
− Без лишних слов начну с конца, − приглушая голос, который, кажется, привык быть уверенным, сказал мужчина. – Под вас, Сергей Александрович, – я знаю ваше имя, – и под ваш банк начинает копать одна серьёзная милицейская структура – вас хотят подставить перед РСПП, Центробанком и правительством. Сейчас ресурсы брошены на то, чтобы добыть сведения о делах банка в Питере и попытке приватизировать комбинат в Горске. Если бы Раевский не лез в Москву, ему простили бы ещё пять Горсков, но сейчас ситуация изменилась – он решил отполосовать десять процентов всего поля московских денег – эта цифра звучала на оперативке структуры. Такого здесь не позволят никому. А поскольку его самого пока будет достать трудно – среди его покровителей есть люди и из администрации, – удар может пасть на фронт ваших работ.
− В России хоть кто-то что-нибудь делает просто так, для общественного блага? – в непонятно откуда взявшейся злости почти крикнул Бахметов.
− Думаю, что сейчас нет, − настороженно оглянувшись, сказал мужчина. – Это для вас новость? Привыкайте к родине – здесь и слова такие забыли. Ваша искренность делает вам честь; но, вообще, хотел бы, чтобы наш разговор протекал в чуть более спокойных тонах. Не стоит сейчас заводить разговор о судьбах России, но для себя я всё понял давно – страну готовят к сдаче мировому капиталу, и используют системный кризис, чтобы плотнее набить свои карманы на швейцарскую старость.
− К сдаче?!
− Называйте, как хотите; но Россия в том виде, в каком всегда существовала, мешала многим. И народ её – слишком варварский народ, – мешал хотя бы тем, что никого не пускал на свой Клондайк. Сейчас, как понимаете, жизнь усложнилась, и простодушный народ за сложностью угнаться не может – значит, его из числа игроков можно смело вычёркивать. Остались патриоты-одиночки – те и в старости будут по-партизански отстреливать оккупантов, – да правительство. А с министрами и с префектами уже можно договориться – все ведь хотят сытой жизни. И не на Рублёвке, а там, где поспокойней – в Ницце или Беверли-Хиллз.
− Вы серьёзно?
− Что тут скрывать? – незнакомец усмехнулся, ещё раз оглядываясь. – Общество подгнивает. Да и сам народ себя уже не выражает как народ. Очумел в выживании – итоги вхождения в западную мечту. Спасибо вашингтонскому обкому – красиво кинули желавших обняться с миром. Всё растаскано по кускам и замирено − кто получает десяток тысяч рублей в месяц за работу в школе или на больничной кухне; а кто через адвокатов банкротит целые заводы, полёживая на Мальдивах с коктейльной соломинкой в зубах. Всех всё устраивает – народ не мычит, и Мальдивы всегда при наших нуворишах. В провинции нового порядка вещей пока не понимают – думают, всё можно вернуть или просто поправить; а в Москве все всё уже просекли, и каждый норовит продать подороже кусок, за который пока ещё держится.
− Вы, значит, продаёте свой? – потрясённый философией незнакомца, выдохнул из себя Бахметов.
− И делаю это на доверительных отношениях, − всё также тихо продолжал говорить мужчина. – Я мог бы вам передавать сведения о всех готовящихся против вас и банка мероприятиях за посильные для Раевского суммы. Непосредственно к нему обратиться не мог – слишком высоко летает, и вокруг него всегда разные люди. А с вами мне общаться проще. Человек вы порядочный и честный, – извините, на вас заведено досье, и в нём пока ничего компрометирующего вас нет. В качестве аванса могу сказать, что здесь вы можете продолжать свой полуанархистский образ жизни, и никого не бойтесь – лично вы пока никому не интересны, и в Москве сейчас редко кого убирают за бизнес. Со всеми можно договориться – схлынула, слава Богу, муть 90-х, и стало возможным цивилизованно вести дела. Когда на вас или банк пойдёт атака со стороны МВД или бандитов, я заранее предупрежу – так что вы всё будете держать под контролем. Идёт? За все свои труды просил бы разовые премии за каждое важное сообщение – сумму я буду определять сам. Передайте мои слова Раевскому, но только один на один, и на свежем воздухе. Я могу быть вам очень полезен, − сказав это, мужчина встал и бесшумно растворился в темноте.