Ближе к осени стали рождаться дети с крыльями. Это было уже совсем странно, ладно бы там с перепонками на пальцах или такие, которые светятся в темноте – а то с крыльями.
Первым был Алан. Он вообще во всем любил быть первым, и когда летали наперегонки, всех опережал.
Потом были другие, много их было, и все с крыльями. Потом был первый день рождения Алана, он запомнил, как в этот день приносили в жертву детей, которые родились без крыльев.
Так надо, говорили Алану.
Так надо, говорил сам Алан, хотя еще плохо понимал, что значит – так, что значит – надо, что значит, когда приносят в жертву.
Алая кровь в лучах рассвета.
Земля, влажная от крови.
Жертвенный камень.
А ближе к зиме родилась Ия.
У Ии были жабры.
Ия была первая. Ия вообще любила во всем быть первая, и когда плыли по реке, она старалась быть первее всех, быстрее всех, и заплывала дальше всех в синее море.
А потом думали, как же так, то с крыльями, а то с жабрами, и кого-то надо принести в жертву, а кого-то оставить, а кого – куда? А - как? А вдруг – не тех? А вдруг – не этих? Кто-то сказал, надо бы спросить у оракулов, все с ним согласились, что да, было бы неплохо, вот только отродясь не водилось никаких оракулов, о будущем могли только догадываться, но не знать наверняка, разве что когда бросали в землю зерно, точно знали, что оно упадет – но прорастет ли, можно было лишь гадать.
Сидели у очагов.
Слушали завывание вьюги за окнами.
Играли в каркосты, в коскарты, как будто они могли подсказать грядущее.
Вспоминали былые дни, вот раньше-то все понятно было, куда яснее, если рождались с руками вместо ног и с длинным хвостом – значит, постепенно залитые солнцем равнины сменятся раскидистыми лесами, в кронах которых будут жить наши дети. Если рождались тонконогие кентавры, значит, напротив, скоро уйдут леса, уступят место равнинам. Если в мир приходили дети, сплошь укрытые белой шерстью, - все в тревоге ждали зимы, долгой-долгой и белой-белой, на многие годы.
Так было.
В наши-то времена.
А вот теперь…
Предлагали бросить жребий, хотя точно знали, что жребий ничего не даст. Кто-то предлагал и вовсе безумную вещь – оставить как есть, будь, что будет. таких безумцев, конечно, не слушали, где это видано – оставить…
.
А тебя казнят, казнят, казнят, а ты плохой, плохой потому что!
Это Ия.
Из воды дразнится, водой брызгает.
Да это тебя казнят, рыба ты недоделанная, казнят, казнят, на камне на жертвенном!
Это Алан. Дразнится, крыльями хлопает.
- Кровь твоя потечет!
Это Ия.
- Клинком проткнут!
Это Алан.
Ссорятся.
Сердятся.
Ия зачерпывает новую пригоршню воды, тут же роняет, заливается слезами.
Алан хочет сказать что-нибудь обидное, тут же спохватывается, идет к Ие, осторожно, на негнущихся ногах:
- Ты чего?
- Не-хо-чу… не-хо-чу-чтоб-те-бя-каз-ни-ли!
- И я не хочу… чтоб тебя…
.
…а ничего, говорит Ия, я плыть буду, и тебя спящего на плаву удержу. А потом ты лети, а меня в воде держи, из воды не вытаскивай, а то тяжело будет.
Так по очереди спать будем.
Так доберемся…
…куда?
.
Сегодня был праздник Чествования, первый раз поставили на холме два шеста, первый раз украшали два шеста белыми цветами, первый раз зажигали два костра. Забивали крылопаток, закатывали пир на весь мир, желали по обычаю нескорых перемен, надеялись, что хоть век, хоть два века протянут кто с крыльями и кто с жабрами, а там уж перемен не избежать, куда от них, от перемен, денешься…
.
…сидели по домам.
Слушали капли дождя по крыше.
Передавали друг другу старинные легенды – из уст в уста, из ладони в ладонь, как когда-то бесконечно давно жили в норах, еще на деревьях жили, еще в степях жили, били копытами…
.
А нельзя, говорит отец.
А нельзя, говорит мать.
Это Ие говорят.
.
А нельзя, говорит отец.
А нельзя, говорит мать.
Это Алану говорят.
.
Ну, еще бы, где это видано? Есть те, кто по небу летают, есть те, кто по воде плавают, а если и так, и так и будет, тогда что? Это куда годится-то, а?
Вот то-то же.
.
А как думаешь, почему так, спрашивает Ия.
А не знаю, говорит Алан.
.
…есть две версии, и согласно первой из них эволюция наделена разумом, способна осмысливать свои действия. Более того, в отличие от людей эволюция способна видеть будущее, определять, что случится дальше, - благодатные земли станут мертвой пустыней или покроются водами океана. Пока люди живут в трех измерениях, эволюция пробирается в измерение четвертое…
Есть и другое мнение, которое кажется более достоверным. Чаще всего упоминается теория, что климат меняется циклично – и все эти перемены уже были когда-то, и бескрайние пески, и заснеженные холмы, и темные леса, и волны океана. Наши гены хранят память о том, что было тогда, в точности повторяют перемены в мире, перемены в нас, чтобы, когда земли покроются шумящими лесами, мы готовы были карабкаться по их веткам…
.
А я знаю, говорит Ия.
Что знаешь, спрашивает Алан.
Что делать, знаю, говорит Ия.
.
А мы что нашли, говорит Алан…
А что нашли, спрашивают все.
А пойдемте, говорит Алан.
.
И все пошли.
И смотрят на отвесную скалу, на рисунок на скале, колесо времени, колесо мира, - время леса, время луга, время песков, время снегов, время воды, и время полета – два в одном, а потом время и того, и другого. А потом время скал, а потом, когда скалы осядут, рассыплются – время леса, снова.
Смотрят.
Изумляются.
.
Ближе к осени сыграли пышную свадьбу, жгли костры, украшали шесты белыми цветами. Алан выстроил круглый дом, Ия перегородки плетеные сделала, дом поставили на скале над морем, чтобы и не на суше совсем, и немножко на воде, немножко в воздухе.
.
Так нельзя, говорит Алан.
Вот уж никогда не думал, что первенца своего ругать будет, было время, вообще с Ией друг другу клялись, что никогда-никогда детей не накажут, и не отругают, это все в прошлом останется, это у родителей, а у них такого уже не будет никогда-никогда…
А вот на тебе.
Так нельзя.
Ну а что, первенец сам виноват, сам виноват Алия, это ж надо ж было такое ляпнуть, смотрит на круг, и говорит:
- А ненастоящее это.
Вот так.
Ненастоящее.
Нельзя так говорить, не сдается Алан.
Нельзя.
А Алия тоже не промах, весь в отца, упорный такой же, а от Ии ему досталось умение все подмечать, все замечать, все видеть, что другие не видят…
Вот и смотрит на круг времени, высеченный в скале.
И крыльями машет, и кричит –
- Ненастоящее! Ненастоящее!
И пальцем показывает, да вот же, линии-то свежие совсем, только что вычерчены…
Алан хочет сказать – так нельзя.
Не говорит.
Потому что…
Потому что…
Алан помнит, как вычерчивал нехитрые рисунки, как Ия помогала, - он не хочет помнить, а никуда не денешься, было же, было, и память не сотрешь…
.
Алия смотрит на остатки колеса мира, когда-то начерченного на камнях. Сейчас от него мало что осталось, скалы все свернулись в бесконечные лабиринты, в бесконечные пещеры, где в вечной пыли задыхаются жабры, где невозможно расправить крылья, - они не нужны.
Мимо проползают змеи, змеи, много змей, извиваются, сворачиваются клубками. Алия смотрит на змей, пытается определить, если у змеи крохотные крылышки на шее, или крохотные жаберки – смотря в какой семье змеи родились.
Сегодня день Пар.
Змеи свиваются в кольца.
Алия уходит прочь от празднества, в просторные пещеры, где еще есть глубокая вода, где еще можно дышать жабрами, где еще можно расправить крылья…