Было это году наверно в 78- м, когда романтические представления, о чем бы то ни было, просто зашкаливали.
В советское время, у какого мальчика вы бы не спросили, кем он хочет стать, когда вырастет, то обязательно услышали бы в ответ– моряком, космонавтом или лётчиком.
Поэтому когда моей маме попалось на глаза объявление, что клуб Юных моряков, Речников и Полярников (КЮМРП) в Москве набирает подростков, она тут же сказала: это прямо для тебя - езжай записывайся!
До этого я несколько раз смотрел дктскийифильм "Отдать швартовы!" про этот клуб и мне он очень нравился. Одна шутка про затачивание напильником якоря "чтобы он лучше входил в грунт" чего стоила! А сногсшибательная форма? А дальние страны, где тебя ждут портовые красавицы?
Нечего и говорить, что меня не надо было уговаривать. Кроме того, я был романтически настроенным ребёнком и всё что в своей основе требовало огромного терпения и непосильного труда, мне почему -то виделось театральной феерией в искусственном свете. Думаю, тут не обошлось без влияния советской школы, которая все знания давала весьма обще.
"Я получу тельняшку, шкары и настоящий бушлат!", вот, что я прежде всего подумал. Если я выйду на улицу в обычной одежде, никто этого не заметит. А если в форме, все сразу обратят на меня внимание. Какой же мальчик не хочет радикально отличаться от всех, да ещё в лучшую сторону?
Мама, обычно экономная в финансовых вопросах, вдруг стала просто невиданно щедра. Она купила мне в Военторге всё, что я просил: фуражку, да непростую, а с белым офицерским ободком, ремень, да не простой, а кожаный, с морской бляхой.
Мне кажется, она это делала прежде всего для себя тоже. Потому что когда мы шли с ней по улице, я в моряцкой форме, а она рядом, её знакомые , увидев нас, непременно останавливались и спрашивали: «Он в мореходке у тебя»? И мама с гордостью говорила: «почти, решили вот с ним пойти этим путём». А потом мы долго стояли, выслушивая от знакомых комплименты. Короче, всё прямо началось -лучше не бывает!
Клуб располагался на Речном вокзале, в районе станции метро Водный стадион, в бывшей транспортной мастерской, на берегу Москвы-реки.
В первый же день преподаватели клуба, старый мичман с испитым лицом и ещё один отставной речник, нам показали пароходы, на которых летом курсанты выходят в настоящее плавание по рекам России. Это были списанный из ВМФ линейный катер «Ленинград», минный тральщик «Москва» и пассажирский лайнер «Василь Коларов».
Было что –то поистине царское в разглядывании этих пароходов, стоя на берегу. Наверно и сам царь Пётр не гордился так своим флотом, как мы своим. Я думал, что если бы мне предложили выбрать один из трёх кораблей, я бы выбрал «Василь Коларова». Из трёх посудин он больше всего походил на корабль в моём представлении. Но вышло так, что я даже не побывал на «Василь Коларове», хотя целый год мечтал об этом. Однако – всё по порядку.
На занятиях в клубе нас учили вязать морские узлы, семафорить флажками, общаться с помощью азбуки Морзе, водить воображаемый корабль. Скажу честно, из узлов я запомнил два –прямой шкотовый. Но, правда, если посидеть, наверно вспомню ещё брамшкотовый. Корабль, как вы догадываетесь, я научился водить в воображении. Но мне кажется я и раньше умел это делать.
Азбукой Морзе я научился отстукивать SOS, первое, что нужно знать любому, кто собрался выти в море - три точки, три тире, точки - не изучив досконально мореходного дела.
Семафорная жестикуляция так и осталась для меня тайной за семью печатями. Но нас особо и не спрашивали. Наш преподаватель, списанный по возрасту мореход по имени Николай Петрович, через слово вставлявший «какгрится, так далее, и тому подобное», кажется, больше отбывал в классе повинность, чем обучал.
Целых две зимы мы прозанимались в классе, а через два года весной стали готовиться в плавание. Бросили жребий. Мне выпало идти на списанной морском минном тральщике «Ленинграде».
Радости забраться на это корыто я не испытывал. Но что оставалось делать? Крейсер так крейсер. Хорошо не тральщик. А то подцепишь ещё чего -нибудь и взлетишь на воздух.
В первый же день, облазив с приятелем весь корабль, я понял: предчувствия меня не обманули. Вблизи «Ленинград» был ничуть не лучше, чем издалека. Толстые слои серой краски на всём, корабельные ящики с гнутыми крышками, неухоженная рубка с залапанными стёклами и захватанным манипулятором, вместо штурвала, рубка, старая рация, зачехлённая, с заваренным затвором пушка на носу.
Вместо кают кубрик на восемь коек и всё.
Закончив осмотр крейсера, мы с приятелем встали у борта и с завистью начали смотреть на бегающих по пассажирскому лайнеру «Василь Коларов» наших однокашников.
«Да, без волосатой руки туда не попасть», глядя на палубную суету, вздохнул мой приятель. «Что ты имеешь в виду?», удивился я. «А ты что не знал, что все богатенькие платили начальнику школы, чтобы их дети на «Коларове» плавали? «Нет», сказал я. «И сколько?», спросил я. «Вроде по сорок рублей». «Сорок?! Ничего себе...». Такие деньги для моей мамы были точно неподъёмной суммой. «А ты думал!», сказал приятель. «Там, говорят, повар нормальный. И спать в каюте, совсем не то, что в кубрике, узнаешь. Это прямо как в пионерском лагере»!
Наконец, день отплытия наступил. Я отпросился у мамы на месяц и приехал в клуб. За моей спиной болталась сумка с вещами. После торжественной линейки, мы зашли на корабль, нас распределили по местам и мы отчалили.
В первый же вечер мы решили отметить отплытие. Старшим в кубрике у нас был курсант Чернов. Он проучился в клубе три года, не то, что мы, год, всё знал и был старожилом. Ему было 18 –ть, осенью он собирался идти служить на флот.
Катер «Ленинград» для Чернова, как и для меня, оказывается, был неродной. До этого он всё время ходил «верхоглядом» на буксире "Москва", старом корабле клуба, который отправили на металлолом.
Верхоглядами в клубе называли тех, кто учился по профессии «рулевой судна» и метил в капитаны. «Маслопупами» называли тех, кто учился на механиков. Таким образом, всему, что Чернов знал, как я понял, он был обязан экипажу буксира.
В общем, как только «Ленинград» прошёл московские шлюзы, Чернов, под радостное улюлюканье всех подростков в кубрике, достал из сумки шесть бутылок водки и поставил на стол. Появились пластиковые стаканчики, наполненные на треть прозрачной, сверкающей на солнце –так и хочется попробовать! – жидкостью.
«Ну, что, кто первый?», спросил он. Никто из детей не отозвался.
- Вы чего, не моряки? - Спросил Чернов. - Ладно, я первый.
Он взял стаканчик, выпил из него и опять спросил:
- Кто следующий?
Я был способный мальчик, перенимающий всё на лету и поэтому подошёл, взял стаканчик и смело выпил.
Почти тут же в мозгу у меня взорвался крошечный реактор, который поставил всё у меня в голове набекрень, из глаз у меня пошло излучение напополам со слезами. После выпитого, я закашлялся, вызвав смех у всех, кто бы в кубрике, и, поставив, стаканчик обратно, спросил: "лимонад то где, запить эту гадость"? Но лимонада не было.
«Чего, не пошло?», участливо спросил меня Чернов. «Закуски нет?», спросил я, вспомнив, что мама обычно ставила к водке закуску. «Ещё чего!», сказал Чернов.
Через пять минут меня уже тошнило в гальюне, а потом я, упав на ближайшую койку, заснул без задних ног.
Утром всех разбудила рында на завтрак. Завтраком оказалась холодная манная каша, которая не падала из тарелки, даже если её повернуть вверх дном. Все посмеялись над кашей и, оставив на столе кашу разошлись. Было пока не голодно, потому что у многих в сумках оставались еда из дома, конфеты, печенье и всё такое.
В обед на столах появилась какая –то жижа. Никто не стал её есть. Ропот усилился. Но все опять разошлись, забрав со столов весь хлеб.
На ужин были консервы и липкие макароны. Их съели без особого энтузиазма. Утром снова была манная каша. Так три дня.
Весь экипаж целыми днями слонялся по палубе, никем не управляемый.
На четвёртый день Чернов пошёл к капитану. Вернувшись, достал из сумки водку, налил себе полный стаканчик и выпил.
«Ну, что?», спросил мы его. «Капитан в хлам», коротко сообщил он.
Все стали возмущаться и гудеть. «Я его послал», посидев немного, добавил Чернов. «Меня списали. В Рыбинске сойду. Кто со мной»?
«Я», опять поднял я руку. Чернов, удивившись, что никто не поддержал его демарш, опустил голову.
А мне ужасно хотелось показать этому бывалому парню, внешне похожего на обычного забулдыгу, что я тоже способен совершить подвиг.
То, что это был акт безрассудной солидарности, я очень скоро понял. Но отступать было некуда.
К тому же, мне на самом деле казалось неправильным, что Чернова, который пошёл защищать наши права, сойдёт один.
Вечером мы сошли с ним в Рыбинске. Меня удивило, что нас даже не вышел проводить капитан. Видимо, он был пьяным.
Я думал, мы поедем с Черновым в Москву вместе. Но Чернов, пожав мне руку, сказал: «ладно, мне туда». А тебе...не знаю.
И он куда-то то пошёл, не позвав меня с собой.
Я остался один на пристани в незнакомом городе.
Пятнадцатилетний капитан. На фуражке кокарда-краб.
Посидев минут пятьна местном Речном вокзале, я пошёл гулять по городу Рыбинска. Город, как город – автобусы, киоски, пыльные витрины. Так себе. Купил себе мороженого у киоскёра. Съел. Стало вечереть.
Что было делать дальше, я не знал. Денег у меня почти не было, если не считать какой-то мелочи, которую мать, увереная, что меня будут кормить, мне дала. Но на билет до Москвы мне этих денег должно было хватить. Вот только когда пароход?
Час или два прошли в ожидании. Походив немного туда –сюда по городу, я решил вернуться в порт. Вдруг надо мной сжалится капитан какого -нибудь судна, идущего в Москву и возьмёт на корабль? Юнгой?
Но в порту не было ни души. И причаливших кораблей тоже. Только какие ребята с девчонками, общаясь, стояли и смотрели на воду. Я остановился и встал рядом. Они пообщались и ушли. Мне стало грустно, мне хотелось плакать, я никому не был нужен. От того, чтобы разреветься во весь голос, меня останавливала только надетая на меня форма моряка. Как же это воспримут окружающие - моряк и плачет! Нет, так не годится Я стоял и крепился.
Вдруг подошла новая группка ребят. Всё симпатичные и весёлые. Крайний мне парень выглядел очень дружелюбным, и я его спросил: «Где у вас тут железнодорожный вокзал»? Удивлённый вопросом, потому что его спросил моряк, он спросил: «а тебе зачем»? Я объяснил. Рассказал, что меня списали и что вообще- то живу в Москве. Парень стал выспрашивать, за что меня списали, я об'яснил: «Нас травили несъедобной манной кашей». Он засмеялся и сказал: «пошли ко мне. У меня родичей сегодня нет, уехали. Переночуешь. А завтра что -нибудь придумаем».
Парня звали Сергей. Никогда не забуду вечера проведённого у него в Рыбинске. Мы шутили, смеялись, пили вино, ходили по очереди курить на балкон, смотрели по видеомагнитофону (они тогда только -только появились) фильм «Полицейская академия». Никогда в жизни я так не смеялся, клянусь!
Утром он отвёз меня на вокзал, купил билет на свои или родительские деньги, посадил в поезд. Через четырнадцать часов с минутами часов я был в Москве.
Столько лет прошло, а я до сих пор вспоминаю гостеприимный Рыбинск, где мой любимый сатирик Аркадий Райкин провёл с семьёй целых пять детских лет.
Граждане, делайте добро! И вас будут вспоминать с благодарностью в веках!
Мать, естественно, удивилась, когда вместо месячного срока, увидела сына раньше.
Но когда я ей рассказал, что произошло она меня поддержала. Вздохнув, мать сказала: правильно, что сошёл. А то неизвестно, чем бы ещё всё это кончилось.
Так завершился мой первый и единственный в жизни вояж в качестве матроса.
После этого случая я понял, что нельзя доверять экранной рекламе.