В десятом классе я мечтал о журналистике. Был актив, два письма на страницах «Комсомолки». Оба — в «Алом парусе».
Но, во-первых, мама резко против: «Вечные разъезды, питаться как попало, жить цыганом, язву себе заработать!»
Во-вторых, не помню чье мнение: «Журналистов куча мала, в крупные газеты не попасть, а в мелких будешь прозябать до пенсии да повторять попугаем чужие передовицы!»
И в-третьих, в главных, конкурс на факультет журналистики устрашающий. Решиться бы мне тогда... Да что теперь жалеть! Струсил, отступил, отгородился чужими словами.
Стал думать. Физический труд неприемлем. С детства слаб. Не приучен я к нему. Да и никогда не знал радости ласкать вещь, сработанную своими руками, своим потом. Технический институт? Математику не сдам. В последних классах из сил выбивался, чтобы оседлать школьный курс.
И подумал я о медицине. Пригрезились белые халаты, цветы от спасенных больных, почтительное внимание, важная поступь.
Оставалось выбрать институт. Вспомнил, как хотел иметь младшего брата — заботиться, защищать, поучать. И само собой решилось — поступаю в педиатрический.
На первом курсе сделал открытие — один пошел сюда потому, что провалился в военно-медицинскую академию, второй — потому, что институт недалеко от дома, третий — потому, что в педиатрии все мужчины либо научные работники, либо руководители. У девчонок тоже — то да се.
И ни от кого ни слова о призвании!
Может, стесняются? Таят сокровенные думки?..
Что ни месяц, лучше узнаем друг друга, притираемся характерами. И вижу — как говорят, так и есть.
Встречались и одержимые. Я знал четверых ребят. (А скольких я не знал!) Решив стать хирургами, они со второго курса шли к цели прямо и настойчиво, как самолеты по радиопеленгу. Я их считал зубрилками и сухарями. Мы — в книжный магазин, в кино, в пивную, на концерт. Они — на лекцию или колдовать в анатомичку. Незаметно и прочно они утвердились в студенческом научном обществе, делали доклады, ставили первые робкие опыты, ездили на студенческие конференции. Знания приходили к ним как верные друзья, а к нам забегали как мимолетные гости, в штурмовые дни перед экзаменами.
Видимо, есть некая «школьная доминанта». Она бурлит и хохочет в мозгу, она шепчет: «Вот черт, как упорно тебе навязывают учебу! Не будь коровой, жующей что в рот попадет. Ты же молод, умен, ты все можешь и так много знаешь. Подумаешь — спихнуть зачет, от экзаменатора отвязаться. Пустяк при твоей-то ловкости!..»
И вот на семинаре по физике я отвечаю по тетради соседки, на зачете по биологии безошибочно читаю по губам товарищей; сидя над микроскопом, просматриваю не препараты, а страницы «Дориана Грея».. И я доволен собой. Хотя вроде бы чем тут быть довольным.
Каким быть врачу? Знает ли школьник, идя в институт, как сжигает человека медицина? Какая смертная усталость и боль в сердце после неудачного дня?
Доброта нужна. Но стальная. И гуманность не безоглядная. Трезвая. Зоркая. И воля. И наступательный порыв... Медик подобен шпаге — постоянное напряжение, схватка, глаза — в глаза, искры летят, можно согнуться, но сломаться — ни за что! Сравнение романтичное, но сколько обыденности и впустую потраченных сил ждет самую дерзкую «шпагу»! Истории болезней, справки, отчеты. Пневмонии, пневмонии, пневмонии. Аппендициты, аппендициты.
Жалобы и оправдания. Неблагодарность и несправедливость. Комиссии и разносы.
Бессонные ночи хороши в молодости. С годами они начинают раздражать. Шипы в сердце, потом — раны. Потом оно зарастает коркой. Если допустишь.
Мягкотелому, слабому — постоянный страх, ежеминутная гибель. Вот почему нужны стальная доброта, и зоркая гуманность, и воля, и наступательный порыв.
Продолжение в выпуске 2.
Если Вам понравилась статья, ставьте лайки и подписывайтесь на канал.