Я чувствовал старость. С каждым новым днём я всё более критично относился к своему окружению, к своим суждениям насчёт той или иной жизненной ситуации. Остерегался всего и всюду, даже того, что было проверено лично мною и неоднократно. Я на постоянной основе чувствовал усталость. Она непосильным грузом наваливалась на мои плечи и заставляла прогибаться под своим безжалостным давлением. Меня не удовлетворяло моё настоящее. Я частенько пребывал в бешенстве - малейший шорох мог запросто вывести меня из себя. У меня начались головокружения. Я перестал носить какие-либо маски совершенно не присущих мне личностей, точнее, перестал видеть смысл в их ношении. Я резко потерял интерес ко многим, ранее важным для меня вещам. Теперь в моих глазах они не значили ни-че-го. Эти жуткие симптомы не давали мне покоя с одной стороны, а с другой - я столько всего видел за прожитые мной счастливые и не очень долгие годы! И даже, втайне от самого себя, я считал, что уже действительно пора стать ещё старше. Но, как только эта мысль покидала те самые тайные рамки, которые я собственноручно устанавливал себе, я мог разглядеть её намного отчётливее, я ужасался и точно знал, что старше - уже некуда.
Я стал "счастливым", понятия не имею, можно ли так выразиться, обладателем пессимистических взглядов на жизнь. Меня не трогало и не заботило ничто. Всё происходило будто бы вне моего существования. Как будто бы я был прозрачен или что-то вроде того. О нет, я далеко не прозрачен! Этот кретин вылупился на меня словно баран на новые ворота! Ну давай, моя дорогая судьба! Преподнеси мне тот самый значимый подарок! А то у меня от нетерпения фитили сгорают!!! Да-да, всё-таки самое худшее, что может быть в жизни - это неизвестность. Не знаю, что там за поворотом, не знаю также, кто этот мужчина. Тот жестом головы пригласил меня повернуть во двор и я повернул. Мы припарковали наши средства передвижения напротив очень милого и в какой-то степени, может даже в большей, пропитанного печалью трёхэтажного дома. Я вышел из машины. Следом и он покинул свою. Внешностью он обладал совершенно непримечательной, пройдёшь мимо и не заметишь - обыкновенные светлые волосы, какие имеет более, чем половина мира, высокого роста и с мутными глазами. Он был намного выше меня, я разглядывал его с высоко задранным носом. Я всмотрелся в него, наверное, чересчур глубоко, потому что он слегка поёжился и воткнул свою толстую широченную шею в стоящий воротник рубашки ещё глубже, словно старая никчёмная черепаха в побитый временем панцирь. Спустя недолгую паузу, но достаточную для того, чтобы мой мозг сложил оторванные друг от друга детали полноценную картину внешности этого человека, он проговорил очень низким и зудящим голосом, казалось, нечеловеческим:
- Прошу прощения за доставленные вам неудобства, пан. Моё имя пан Забойский. Мне нужно знать, где здесь гостиница? Желательно пятнадцать этажей, - он задумался на время, - но не принципиально.
Представившись паном Жолондзевским, я даже не стал глубоко анализировать происходящее, мне попросту незачем было вникать в недры подробностей. Я знал, что через семнадцать километров из-за указателя в провинцию покажется красная черепичная крыша - "Отдохни!". Я спокойно поделился с мужчиной этим своим "тайным знанием". Тот отреагировал весьма холодно, ограничившись хриплым "угу" и коротким кивком. Не знаю почему, но этот детина показался мне весьма странным и произвёл на меня какое-то устрашающее, жуткое впечатление. Но это было лишь самое начало. Я закурил. Мужик слишком медлительно, будто бы специально, погрузился на водительское сидение. Зачем... Зачем я бросил свой уставший измотанный взор на задние сидения его старенького, повидавшего виды Мерседеса? Я разумеется, допускаю такой факт, что моё стареющее воображение решило перед полным своим отключением окончательно добить меня. Там, на задних сидениях лежало перемотанное скотчем... Да, человеческое тело. И оно ещё колыхалось от резких выкручиваний руля этого пана Забойского. Веяло от него уже не жизнью далеко, так как скотч и какая-то непонятная плёнка, в которое оно тщательно, но неаккуратно, как это бывает, когда люди второпях перематывают свои чемоданы, доверху набитые новой одеждой, для которой они худели два с половиной месяца, пищевой плёнкой, дабы не опоздать на рейс и не прозевать своего крылатого спасителя, были угвазданы светлыми кровавыми неравномерными разводами. Когда я моргнул, машины уже не было. Я уж было хотел списать всё на всё ту же постепенно поглощающую меня с головой старость, но чёрный след огненной резины на асфальте в пух развеял все мои сомнения на счёт реальности произошедшего. Я бросил бычок на асфальт, антигуманно растоптав его и запрыгнул в чёрный блестящий седан, вдавив газ так, как не вдавливал даже в тот день на белом хэтчбеке. В голосу снова возвратился прошедший вечер.
Проехав на такой огромной скорости ещё пару километров, я сбавил темп. На улице было уже так темно, хоть глаз коли. Трасса на удивление была абсолютно пуста. По какой-то радиостанции заунывно, да так тихо звучала песня "Санта Лючия" в исполнении Тамары Синявской. Этот местами высокий и тоненький, а местами уверенный и глубокий душевный женский голосок, казалось, осилит любую ноту! Я наслаждался её прекрасным певческим талантом и будто бы пребывал в наркотическом трансе... Правда, я не расслаблялся так уже очень много лет! И тут выдалась такая возможность, вдобавок ещё и под обворожительное женское пение... Я держал путь за город. Окромя того, что мне нужно было отогнать малышку Варшаву на другую стоянку, я планировал остаться хотя бы на одну ночь здесь, в полнейшей тишине, только лишь наедине с вечно чем-то недовольными очень крупными совами и филинами, без устали стрекочущими светлячками и хищными мотыльками, вылетевшими на ночную охоту в потёмках. Я рассчитывал одарить свои загрязнённые городским смогом лёгкие нескончаемой дозой чистого холодного воздуха польской глухомани. Меня так достала эта постоянная городская суета, эти бесконечные разноцветные папки с документами, то и дело меняющиеся цвета которых напрасно и безрезультатно старались поднять хоть на одно деление выше моё никудышное настроение, эта изо дня в день повторяющаяся словно реверс каторга, а не работа, одни и те же человеческие лица, которые я вижу и в течение всего своего рабочего дня, и когда закрывая глаза в глубокой ночи стараюсь заснуть, когда я пью кипячённый кофе без молока их лица предстают предо мной на образовавшейся светлой кремовой пенке, эти бескрайние обязанности, дела, поручения... Я готов был хоть криком кричать! Но какую это имеет смысловую нагрузку, если всё равно никто меня не услышит?
Голову всё скорее и скорее наполняли бесконечным ледяным потоком дрянные мысли о неизвестном трупе непонятного происхождения, что мирно покоился на задних сидениях серебристого Мерседеса этого странного угрюмого типа, с неестественным взглядом исподлобья, моментально кидающим в дрожь. Зачем я вообще поехал с ним, указав ему верный путь? Почему надо было конкретно съезжать с проезжей части в тихий дремлющий двор? Почему я не сообразил вежливо отказать ему или почему бы мне не стоило суметь послать его к чёрту? Все эти мысли образовали жуткое невнятное месиво в моём и без того помешанном и расшатанном рассудке. Меня одолевало неясное беспокойство. С каждым моментом оно всё нарастало и нарастало. Я пока не понимал, чего именно я боялся и за целость и сохранность чего более всего опасался. Невыносимая тревога сковывала меня с ног до головы. Медленно начала подступать и лишающая здравого смысла паника. В моём горле застрял тяжёлый и очень крупный ком. Глаза начали слезиться. Я не знал, что только что разыгралось на этой проклятой трассе, не знал также, что делать и что бы всё это обозначало. "Господи, Великое Начало Великого Конца, да? Ох... Кому же всё-таки принадлежал этот грёбаный труп и куда его вёз этот неизвестный? Боже, Боже!.. А если я вдруг окажусь на месте этого жуткого пленника? Проклятие, проклятие..." Моя голова опровергала всяческие мои попытки принудить её к рождению новых дум. Пресвятая логическая цепь всё никак не желала выстраиваться в ровную шеренгу. Эти две "дамы" и слушать меня не хотели! А я в это время не хотел ничего. Кроме спокойной и размеренной жизни.