У Владислава Ходасевича в мемуарной книжке «Некрополь» есть примечательная сценка: «Когда Гумилев меня провожал в передней, из боковой двери выскочил тощенький, бледный мальчик, такой же длиннолицый, как Гумилев, в запачканной косоворотке и валенках. На голове у него была уланская каска, он размахивал игрушечной сабелькой и что-то кричал. Гумилев тотчас отослал его – тоном короля, отсылающего дофина к его гувернерам». Мальчик в уланской каске – будущий историк Лев Гумилев, много взявший от своего отца не только в смысле внешности.
Молодого Николая Гумилева неудержимо влекла Муза дальних странствий, экзотические страны, романтические опасности, вроде столкновения с крокодилом при переправе через африканскую реку. Его звал Путь конквистадоров (так назывался дебютный гумилевский сборник), а знаменитые Капитаны рвали из-за пояса свой пистолет.
Вот и умудренный опытом Владимир Набоков обронил: «Как любил я стихи Гумилева! / Перечитывать их не могу…».
Да, в Гумилеве было много игры, иногда даже позы. Тот же Ходасевич описывает бал в Институте Истории Искусств в Петрограде (святки 1920 года – самое неподходящее время для подобного мероприятия). Гумилев играет в рыцаря (ведь он с дамой; она дрожит в вечернем платье от холода в нетопленом зале). «Весь вид его говорит: "Ничего не произошло. Революция? Не слыхал"».
И вдруг едва ли не в последний год жизни стало ясно, какой Гумилев не только незаурядный человек (экстремальные африканские экспедиции и георгиевские кресты на фронте мировой войны говорят сами за себя), но и исключительный поэт. Выходит его последний прижизненный сборник – «Огненный столп» ‒ а там шедевр на шедевре.
Но наш выбор – стихотворение еще 1916 года, вполне пророческое.
Рабочий
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.