- Знаешь, мне кажется, что он завидует мне, - продолжал Федор о Гришке , - какой-то странный был. Попросил закурить, а ему ж нельзя – легкое прострелено, но курить не стал, обратно положил папиросу.
Александра тихонько поднялась, отняв от груди уснувшего сына. В уголке его ротика осталась капелька молока. Александра губами сняла ее, положила малыша на кровать между подушками. Федор потянулся к ней, обнял. Она слегка отстранилась, но тут же подалась к нему, подставляя губы.
- Федя, мне надо идти, там пеленки не стираны, а на ночь сколько их надо! – сказала она, застегивая кофту и направляясь в переднюю.
Мать уже посадила хлеб в печь, и по дому начинал распространяться хлебный дух – признак жизни, тепла, семьи, дома. Она сидела у окна и вязала. Не умеют деревенские женщины отдыхать! Всегда найдут работу, или работа всегда находит их? Если нет работы в огороде или с хозяйством, находится что зашить, связать, побелить, вымыть... Только в большие праздники можно позволить себе отдохнуть, да и то относительно: корове или курам не скажешь, что кормить их не будет никто, так как праздник.
Увидев сына с невесткой, мать отложила вязанье.
- Обедать будем? А то самый главный наш уже пообедал, а мы все собираемся.
- Мама, мне кажется, что у меня молока мало, - стесняясь, сказала Александра. - Жорик покушал, и больше ничего нет.
- Не переживай, оно прибудет. А сейчас ему хватает того, что есть. Федя уйдет, - тихонько сказала она, - я тебе все расскажу и научу.
Александра кивнула и стала наливать в миску Федору суп, отрезала кусок хлеба, подала ему ложку. Он, улыбаясь, принимал все, как хозяин, которого встречает любящая жена с работы. Мать с удовольствием смотрела на них и думала: «Дай, Господи, чтобы жили хорошо! Шура – хорошая жена, да и мать ее тоже в селе уважают. Фекла приехала с детьми в голодном тридцать третьем, одна, без мужа. Сколько мужиков к ней подбивались, а она никого не приняла, сама детей вырастила. А ведь была еще не старая, и собой ничего, и ведь никогда про нее ничего не говорили. А в селе кого только не обсудят! Одна Нюрка чего стоит! Все про всех знает, каждому косточки перемоет».
На ферме работы прибавилось: отелились четыре коровы, нужно было выхаживать телят. В каждую дойку им отливали молоко от коров, поили, чистили их. Рук не хватало, ведь добавились дойные коровы. Бригадирша требовала от председателя дать еще людей, а тот разводил руками:
-Где я тебе возьму людей?! Рожу, что ли?
- А хоть и роди, председатель! Некому убирать коровник, корма подавать тоже мы должны?
- Ладно, завтра пришлю пацанов.
- Что нам пацаны? Что они умеют?
- Не кричи, Настасья! Научишь, чему надо. Да ведь они дома управляются со скотиной и тут смогут.
- Ладно, председатель, давай уж кого-нибудь!
Председатель ушел, а женщины принялись за свои привычные дела.
- Как там Санька? Мальчишку родила, - сказала Лукерья.
- Что-то рановато, - ответила Нюрка.- Свадьба-то была на Покров.
-Нюрка, какое тебе дело? Федор, значит, не высчитывает сроки, а ты считаешь! Значит, он знает, что когда случилось.
- А может, и не знает!
- О чем ты?
- Так если посчитать, то Шурка забеременела где-то в конце августа. Так?
- И что с того?
- А то, что тогда она с Гришкой Грачом за лесопосадками солому стягивали, потом пахали под озимые...
-Нюрка, как тебе не стыдно! Ты все видишь как-то...
- Ну как? А ты что, не знала, что они там вдвоем «пахали»?
- Нюрка, ты обязательно должна какую-то грязь раскопать и обмазать людей. Прекрати!
-А вы видели, какой ходит Гришка? Сам не свой!
- А кто ж ему мешал жениться на Саньке? Тем более, если, как ты говоришь, у них была любовь? Или он не обещал ей? Тогда правильно она сделала, что вышла замуж за Федора. Он мужичок хороший: и работящий, и добрый, Матрена всегда его хвалила. А как он на Шуру смотрит, так сразу видно, что любит. Да и она тоже.
- Ну, не знаю, бабы, только потом скажете, что я права! – не унималась Нюрка.
- Хватит болтать! – Настасья подняла сапетку с сеном и понесла коровам. – Берите лучше сено и давайте коровам. Никто за нас это не сделает!
Настасья была вдовой. Еще перед войной ее муж, работавший в колхозе скотником, погиб весной, идя через речку, на которой еще был лед. На закрайках он уже отошел от берега, но можно было еще допрыгнуть до крепкой, толстой середины. Он и пошел, стараясь сократить путь от фермы домой. До дома он так и не дошел. Когда утром начали его искать, нашли только следы до полыньи почти на середине реки да шапку на ее краю. По ней и поняли, что это был он, Степан. А тело нашли уже после того, как растаял лед, под мостом, застрявшим между деревянными опорами.
А через три месяца началась война. Настасья не успела даже поговорить с тем, кто выделял ее из всех женщин, а она и думать не могла о ком-нибудь другом. Теперь Настасья положила крест на свою бабью долю. «Вон сколько девок останется без женихов. А уж нам, вдовам, до конца дней ложиться в холодную постель»,- думала она. Потому и не хотела Настасья несчастья другим, а такие, как Нюрка, то ли от зависти, то ли от злости, а может, от глупости могут навредить.