– Ты меня бесишь. – Старуха с косой, тяжело вдохнув, села рядом с парнем. – Долго еще будем в прятки играть? И смени уже, наконец, мой образ, это старье было в моде лет четыреста назад.
Будильник показывал 4:56 утра. За окном кричали птицы, а сквозь шторы просвечивался белый свет. Рассвет уже давно наступил. На кровати сидели мальчик и старуха в черном одеянии.
– Как? – недовольно буркнул парень.
– Вау, а мы, оказывается, умеем говорить. Вот так радость.
– Ну извините, что я такой неопытный. Умираю в первый раз, это так волнительно, – начал паясничать парень. – Может, расскажете, что я должен делать?
– Прекрати меня бесить. Для начала смени мой образ, – встретив недоумевающий взгляд парня, она продолжила чуть медленнее. – Просто представь меня молодой дамой тридцати пяти лет в черных трикотажных брючках от Армани 42 размера, в черных туфлях на 8-сантиметровой шпильке, белой блузке… Только не какой-нибудь там “H&M” или, прости господи, “Твое”. В блузке от Valentino с небольшой нашивкой в виде цветов, знаешь, ближе к воротнику. Грудь второго размера, волосы каштановые чуть ниже плеч и… Точно, забыла параметры. 85/62/80, рост 177.
Неловкое молчание. Никаких изменений. Через минуту старуха вежливо прервала тишину.
– Повторить?
– Не, не надо, – парень старательно отводил взгляд в пол.
– Блузка.
– Я понял.
– Черные…
– Да-да.
Неловкое молчание. Тихий щелчок привнес вместе с собой в комнату вихрь прохладного ветра.
– Да как же ты меня бесишь! – рыжая девочка лет двенадцати в велюровом темно-зеленом платье чуть ли не с кулаками бросилась на парня.
– Эй, оно само! Я и не думал, что ты так хорошо сохранилась, – смеясь, уворачивался от нее парень.
– Да я тебя…
– Что? Убьешь?
В комнате снова повисло неловкое молчание. Все радостное настроение парня со сквозняком вылетело в открытую форточку.
– Дай мне хоть кофту какую-нибудь. Дует, – поеживаясь сказала девочка.
– Она не носила кофт, терпеть их не могла.
– Ты мне теперь замерзнуть предлагаешь?
– Ага. Насмерть.
– Ты был куда лучше, когда молчал. – На плечах девочки появилась больше ее размера на два голубая куртка. – Спасибо. Это твоя подруга?
– Ага. Все детство вместе провели. На даче строили дом на дереве, ходили к сожженному молнией дереву, катались на тарзанке и устраивали гонки на велосипедах. Плавали…
– Плавали — это хорошо. У меня, когда я еще училась, это был любимый раздел массовых смертей. Все эти корабли, волны. Знаешь, смотрится очень эпично. А когда целый флот… Да, вот умели люди красиво умирать, этого у них не отнимешь. А что сейчас? Эх, ушла эпоха…
– Нет в этом ничего эпичного. Нет вообще в смерти ничего приятного, – парень с нескрываемой злостью смотрел на девочку. – Подводное течение, ей не хватило сил выплыть. Нет ничего хорошего в смерти, тем более в ранней.
В комнате снова грозилась воцариться тишина, но ее планы нарушил скрип колеса, в котором с усердием бегал хомяк.
– Эгоист. Даже не заметил смерти хозяина. Собака на его месте давно повесилась бы с горя, – уверенно заявила девочка.
– А чего ему вешаться? Еда есть и будет, вода тоже. И вообще, чего мы ждем? Почему ты еще не забрала меня на небо? – парень вскочил и стал наворачивать круги по комнате.
– Не, я тебе кто, ангел, что ли? И с чего это ты такой самоуверенный? На небо он собрался, посмотрите, каков ястреб. Ты чсв-то поумерь, чай, не на лавочке с одноклассницей пиво пьешь. Ждем дежурных по станции, у тебя смерть не входит в стандартный перечень ОСУ, ее надо отдельно зафиксировать, а я одна не могу.
– ОСУ? Зафиксировать? То есть, я еще живой?
– Ну, если живые направо и налево разговаривают со смертями, то да, пляши и радуйся. ОСУ – обязательный смертельный учет, согласно которому твоя смерть и фиксируется. Но ты у нас выделился, поэтому сиди смирно и жди дежурного, – с раздражением и чувством собственного превосходства сказала Смерть.
Несмотря на напряжение, царившее в комнате, хомяк явно не собирался останавливаться. Девочка то и дело смотрела на время и поправляла платье. Наконец она заговорила:
– Ну и чего ты молчишь?
– Говорить с тобой не хочу.
– Какие мы гордые, вы посмотрите. Обиделся, что ли? Ой, правда обиделся.
Молчание воцарилось вновь. Смерть встала и подошла к клетке.
– Не смей трогать хомяка! – закричал парень. – Что он тебе сделал? Ты убиваешь всех, кто тебя раздражает?!
– То есть ты серьезно полагаешь, что я убиваю все, к чему прикасаюсь? Где твоя логика? Как бы я, по-твоему, забирала мертвых из людных мест? Каждый раз играла бы в “увернись от лазерной сигнализации и ограбь банк”? – возмущению Смерти не было предела. Ей казалось, что еще слово — и она просто взорвется от негодования.
– Откуда ж я знаю, чему вас там учат, – парень замешкался. — Ну… Там, где вы учитесь.
– Ты не знаешь, где мы учимся, но уже что-то утверждаешь? Бесишь, просто бесишь.
Расстроенная девочка села на диван. Взглядом упершись в окно, она игнорировала все совестливые позывы парня.
– Эй, ну ты чего. Обиделась? Не обижайся. Я ведь… Я ведь не думал, что умру вот так, поэтому противный такой. Ты вроде хомяка хотела погладить, так вот он, возьми. – Парень положил хомячка на колени девочки. – Его зовут Билли. В честь парня из “Сияния”, он такой же белоснежный, видишь?
– Да, “Сияние” хороший фильм. Стэнли Кубрик — мой любимый режиссер. – Девочка улыбнулась и погладила хомячка.
– Любишь кино?
– Люблю Стэнли Кубрика. Кино в целом мне воспринимать сложно, быстро устаю, но иногда оно того стоит. Знаешь, я люблю зверей. Правда люблю.
– Почему?
– Они не думают о смерти. Люди постоянно говорят: “Не так я представлял свою смерть”, — и всегда меня боятся. А как они увиливают… Таких мастеров самообмана надо еще поискать. “То есть мы как бы признаем тот факт, что ты есть и от тебя никуда не деться, но, конечно, я не умру, как тот чувак, подавившись пенни, проглоченным на спор. Я же не такой тупой, я лучше. Если и умру, то усну в окружении плачущей родни, без вариантов”. Животные же не занимаются самообманом, они вообще не лгут. В этом есть своя философия. Особенно забавны хомяки.
– Чем же они так забавны?
– Своей смертью, конечно. Живут быстро, умирают весело и индивидуально. И ведь не стесняются этого.
– Мой прошлый хомяк утонул в поилке.
– А мой прошлый клиент пьяным в луже. Но кому было бы стыдно, узнай они об этом живыми: 40-летнему мужику или хомяку?
– Странная ты, – улыбнулся парень. – Я в луже не утонул, но все равно стыдно.
– Нет ничего постыдного в смерти. Зачем акцентироваться на деталях? Отравишься ты паленой водкой или тихо отойдешь в окружении родных, суть одна – ты умер. И самообман тут бесполезен.
– Суть одна, но вот почему-то время ожидания зависит от обстоятельств смерти, – нахмурился парень.
– Бюрократия, что с нее взять, – пожала плечами девочка. – Все не для нас.
– А для кого же?
– Для них, конечно.
Тишина.
– Я часто представлял себе свою смерть, как меня собьет машина, ну или типа того. Но упасть со стола… Глупо, просто глупо.
– Зачем ты вообще на него полез?
– Младший брат добрался до хомячьего корма и съел полпачки. В качестве меры безопасности мать убрала его на самую высокую полку над столом.
– Прости, брата?
– Корм. Там, на улице, кто-то громко крикнул, ну я и…
– Мда. Голова-то не болит? – вежливо осведомилась девочка.
– Нет, уже получше. Правда.
– Время лечит.
– И убивает. Парадокс, правда? Сейчас оно закончится, придет дежурный и…
– И ты ничего не почувствуешь. Кстати, хочешь забавный факт?
– Давай.
– Ты никогда в жизни не был самим собой настолько долго, как это происходит сейчас. Все процессы внутри тебя приостановлены, клетки не обновляются, такие дела, – девочка продолжала гладить хомяка.
– А что будет…
– Никаких вопросов про будущее. Ничего не знаю, ничего сказать не имею права. Помнишь? Бюрократия, я выше своего места нос сунуть не могу.
– А как же карьерный рост?
– Неа. Работа на всю смерть, так сказать. – Посмаковав неудачную игру слов, девочка продолжила. – Многие хотят, но не положено.
– Се ля ви. Такова жизнь.
Парень и девочка улыбнулись. Смерти редко выпадал шанс поговорить, ну а такого разговора у нее никогда и не было. Несмотря на странность момента, Саше было хорошо рядом с ней. Не желая портить атмосферу, он предложил:
– Может, музыку послушаем? Вот…
– Сплин?
– Как ты…
– Нет, мысли читать не умею, у тебя кассетка торчит из ящика. Магнитофон? Ими лет четыреста никто не пользуется.
– А мне нравится.
Поставив в красный магнитофон компакт-кассету, двое не сговариваясь постарались прислушаться, не слышно ли в тишине, как едет состав в метро.
– Я, кажется, слышу, – завороженно произнесла девочка.
– На улице иногда слышно, а тут все же первый этаж. Тебе кажется, – рассеянно заверил ее парень.
– Ты меня бесишь.