Жизнь снова покатилась серым пыльным шаром по пыльной дороге – без событий и эмоций – лишь бы как-нибудь. Адель быстро постарела, сникла, потускнела. Она даже уже не была похожа на ту себя, которая отражалась в зеркале до поездки – ухоженную седую даму с узкими накрашенными губками и напудренными морщинистыми щеками – она сразу и резко превратилась в старуху. Купила тапки на распродаже (никому, даже себе она не решилась бы признаться, что тапки, как две капли воды похожи на те, парусиновые туфельки ее юности, которые каким-то необъяснимым чудом оказались у нее в чемодане. Только и разница – что те, беленькие, изящные, а эти – сероватые и широкие, как растоптанные), достала косынку и вязаную кофту – что-то все мерзла.
Ходила, ссутулив плечи, опустив голову, как будто что искала невидимое под ногами, шаркала и все думала, думала. У нее стало путаться в голове и то, что с ней случилось, причудливо перемешалось, превратилось в кашу, вязкую, густую, и она никак не могла понять – где была явь, а где сон…
А еще так болело где-то внутри – то ли сердце, то ли желудок – тянуло, противно и тошнотно ныло – до головокружения и дурноты.
- Баб. А баб. Ну что ты в самом деле! Опять посуду не помыла за собой. Волосы вон, как клочья грязные. Мать уже присматривается, хочет врача вызвать. Сдаст тебе на стариковую ферму, будешь знать. Давай помогу.
Лялька, быстро и смешно выговаривая Аделаиде, как та, когда-то , очень давно - ей, , ловко за пару минут мыла посуду, смахивала пыль и наводила порядок. Потом тащила безвольную бабушку в ванную, помогала помыть голову, расчесывала и пару раз даже накрутила на бигуди. Аделаида все терпела – ей было все равно. Она только слышала где-то внутри себя тягучий и нудный звук – так - мммммммм. Он тянулся, превращался в тонкую струну и резал уши. А потом затихал и в голове становилось пусто и звонко, как в пустой кастрюле.
- Ты вот, что бабк. Комп давно не открывала? Наверное, забыла уж все, чему тебя учили? Я завтра пораньше освобожусь, мы с тобой сядем, все вспомним. И этого твоего найдем. Как его? Вячеслава.
- Вацлава, Лялечка. Его зовут Вацлав…
- Как? Вацлав? Немец что ли?
- Нет, он русский. Просто – имя красивое.
- Ну вот, значит Вацлава твоего найдем. Ты только не куксись. Держись.
Лялька выскочила за дверь, оставив за собой шлейф ароматный и радостный, а Аделаида, посидев тупо на стуле, как деревянный истукан, встала, накинула кофту и поплелась на улицу.
Уже веяло осенью. Причем не такой, как раньше Ада любила – светлой, желтой, искристой, а тяжелой, снулой, скупой. В сквере тянуло сыростью и грибами, уже темнело и в дальних аллеях становилось серо и тускло. Аделаида медленно брела по черным, шуршащим листьям, загребая тапками пыль и тлен, и совершенно не собиралась возвращаться, ей хотелось идти и идти, не оглядываясь. У самых ворот дальнего, заброшенного выхода, она села на сломанную лавку, съежилась, как старая ворона, натянув вытянутые рукава кофты на озябшие кисти, опустила голову и задремала.
Совершенно не помня, сколько она проспала, очнулась, как будто ее пнули в спину. Рядом на лавке сидела женщина – маленькая, сгорбленная, закутанная в цветастую, старую шаль.
- Сидишь? А я тебя предупреждала – тут надо до конца идти или сдохнешь. И его погубишь. Слабая.
Аделаида с ужасом вглядывалась в знакомое и незнакомое лицо женщины, в ее затуманенном сознании что-то проявлялось, выплывало, как лицо утопленника из воды
- Агния…
- Агния, Агния. Кто же еще. Ты что тут расселась? Замерзнуть решила?
- Мне тепло…
- Ааа. Ну сиди. Только знай – пока ты тут сидишь – ему тоже хреново. Влезла на ту сторону, так иди до конца. Ты виновата, ты его между оставила – и не там и не здесь. Он мечется, рвется, помрет видно. И ты помрешь. Дура.
Аделаиде очень хотелось зажать уши и зажмурить глаза. Она так и сделала – стиснула голову с такой силой, что слезы хлынули из сжатых до белизны век. И когда она отняла руки – в черной кромешной темноте рядом никого не было. Только шумел ветер в кронах старых парковых лип…
Второй раз Аделаида открыла глаза от резкого и противного запаха. Она лежала на носилках в какой-то машине. Постепенно проясняющееся сознание подсказало – кто-то вызвал скорую и ее везут в больницу. Качающаяся перед носом капельница, волосатая рука, сующая ей под нос мерзко воняющую вату, дикий холод и равнодушие - все это сложилось в картинку, от которой стало нехорошо. Она попыталась приподняться, но рука грубо пнула ее назад, а плечи резануло ремнем – ее почему-то привязали.
- Больная. Не дергаться. Ты фиксирована. Лежать.
Аделаида опустилась на ледяную, плоскую подушку и бессильно закрыла глаза.
… Из отделения ее выписали быстро, а доме престарелых, куда помещали таких, странноватых, как Аделаида – долго в клинике не держали. Да и клиника была чисто номинальной – весь этот дом и был клиникой – правда чистой и ухоженной. Палата – крошечная, но идеально вылизанная поражала выверенной логичностью обстановки – кровать, кресло, тумба, небольшой телевизор, высокий, узкий гардероб с зеркалом, встроенный в тумбу холодильник. Белое белье, белоснежное покрывало, кипенно снежная тюль – все новое, выглаженное, хрустящее. Вазочка с карамельками, тарелка с нарезанным апельсином и крошечным зеленым яблоком, бутылка минеральной воды.
За неделю, которую Адель здесь провела – она даже привыкла. Все точно и по режиму – утро, зарядка, вкусный завтрак, таблетки, отдых. Потом занятия – день рисование, день – танцы, день -литература - толстая нянька (почему-то их тут так называли, кто они – медсестры, санитарки, горничные – никто не знал) читала им вслух заунывно и тоскливо что-то из классики. Но больше всего Адель нравились занятия компьютерной грамотностью. Каждый выход в интернет был похож на экскурсию в забытый и потому незнакомый мир. Особо отличившимся разрешалось пятнадцать минут бродить там, где им хотелось и Аделаида судорожно искала Вацлава. Она все вспомнила! То ли лекарства так подействовали, то ли Агния помогла -но в голове у нее прояснилось, она медленно возвращалась к себе прежней и не собиралась сдаваться.
В тот день ее навестила дочь. Полная, высокая, с горделиво поднятой пышной прической и прищуром язвительных глаз она смотрела на мать сверху вниз и понимающе покачивала головой, как будто отвечая на взгляды здоровенного жлоба, стоящего рядом.
- Мама. Мы с Владимиром решили, что тебе здесь будет хорошо. Это один из лучших домов призрения, Владимир доплачивает к твоей пенсии приличную сумму – поэтому ты и здесь. Это мой муж, кстати.
Аделаида пыталась глянуть в глаза жлоба, но не доставала, смотрела, как птица снизу и мелко кивала головой.
-Леночка, детка. Дома призрения давно отменили
Аделаида сама не узнавала свой голос - тоненький, жалобный, скулящий.
- Ты, мам, к словам не придирайся. Всю жизнь ляпаешь не по делу. Призревают тебя - радуйся. Другой и такого не вилдать, гниют в своих халупах, безуми. В твоей квартире поживет пока сын Владимира. А потом ты подпишешь документ один, я расскажу. Давай, не болей. Мы заглянем на следующей неделе.
Элена повернулась широкой спиной и баржой поплыла к дверям, почти закрыв кормой немаленького Владимира.
- И да. Лялька на год уехала в Америку. Ты ее не жди.
Что ещё можно почитать на моем канале
Оглавление повести "И коей мерой меряете" со ссылками на главы
Список прозы со ссылками на главы здесь
А также начаты два новых рассказа
1. Инфекция
2. Айя. Жизнь и после
Чтобы их найти, надо набрать в поиске Дзена "писательница буковок"