Мне повезло. Пока ещё были затяжные школьные каникулы у сына, мы с ним успели получить опыт учебной видеосвязи с учителем пения (к школе не имеющем никакого отношения). Подвисание картинки и прерывистый звук едва позволяли даже мне понять, чего хочет преподаватель, не говоря о сыне. Я ему, как могла, переводила задания, - он кое-как делал. Новые неудобные условия энтузиазма ему не добавляли – перед экраном он стоял вялый, отдачи не было, а, следовательно, и результата. Я покрикивала, приводя его к активности; с непривычки не учитывала громкость собственного голоса.
- Родители, выключите пока микрофоны! – сказала преподаватель.
Я поняла, что мою дублирующую педагогику слышно всей конференции. Микрофон быстро выключила, но было стыдно, что я не учла такой элементарщины. Хорошо ещё, что я никак не выругалась, - моё состояние технического переводчика было, мягко сказать, нервозным. Занятие длилось час, и я насилу вытерпела. С одной стороны, плохое качество перегруженных дистанционкой провайдеров, с другой, мой ребёнок, который сопротивлялся новым условиям. Кратко, где-то с третьего-четвёртого урока дело пошло; хоть и в том же переводческом ключе, но и я привыкла дублировать, и сын привык к моим переводам и требованиям заниматься с отдачей. Замаячила какая-никакая результативность наших мучений.
Начало онлайн учёбы в школе после окончания каникул я ждала уже с определёнными представлениями, с чем придётся столкнуться. Свои подсказки и настаивания я научилась орать шёпотом, а при необходимости включать и выключать микрофон. Но для многих родителей первый школьный урок по видеосвязи действительно оказался первым, и без казуса, естественно, не обошлось…
Что скрывать, в домашних условиях – поругивая строгое начальство, некомфортных соседей или правительство страны, - мы все выражаемся несколько свободнее, чем при свидетелях. Мы гораздо несдержанней высказываем свои переживания мужьям и жёнам, чем те же истории повествуем посторонним (если повествуем). И порой можем открыто обзываться за отсутствием адресата рядом. (Что культура общения в стране и в мире сильно упала, ни для кого не секрет; и сейчас людей нельзя делить на тех, кто ругается и кто не ругается, а только лишь на тех, кто делает это часто, а кто редко; если кто-то станет утверждать, что он не ругается вовсе, тот этот человек либо врёт, либо является тем исключением на миллионы, которое именуется белой вороной.) И когда мы ругаемся за глаза, мы в этот момент даже не лицемерим, а просто выпускаем пар. Сброс стресса и загрязнённость языка, а не действительное пожелание «чтоб ты сдох».
Вернёмся к первому злосчастному уроку 1 «А». Динамики компьютеров и телефонов, кроме голосов участников, выдают ещё кучу шумов, шуршаний, фоновых разговоров за кадром. За первые десять минут достигли совместного отключения микрофонов, но не все участники ещё даже присоединились к чату, и их голоса: «как вывести учителя на большой экран?», «нам ничего не слышно!», «мы не видим себя, мы вошли?» - продолжали бессодержательный ужас урока русского языка. Время затягивалось, и учитель всё же начала урок, не в силах все тридцать экранов привести к единообразию. В итоге, за первые 15 минут урока записали: «13 апреля. Классная работа». Понимая, что её не всем слышно, учитель стала дублировать свои распоряжения печатными сообщениями в чате поверх видео. Пользуясь именно этими подсказками, мы с сыном наконец сделали звуко-буквенный разбор слова «класс», а затем даже и слова «масса»… Из общей картинки конференции у себя на мониторе я поняла, что не всем до сих пор удалось наладить: кому звук, кому изображение. Понятно, что накал этих родителей был близок к максимуму. И в этот момент, сквозь треск, шум и искажённый голос учителя громко и чётко прокричал женский голос, отчаявшийся что-то наладить: «Да пошла она в…!» Это не был мат, но это было жёсткое непечатное слово. Никак не унимавшаяся до этого в эфире какафония в миг замерла. Оторопевшая учитель не сразу отреагировала, и через пару секунд произнесла нечто вроде: «Кто из родителей посмел меня оскорбить, при детях?»
Честно говоря, моим первым впечатлением было, что кто-то просто ляпнул что-то своё, по поводу своих же личных дел, и это попало в эфир. И только слова учителя показали, что это прозвучало в её адрес. К чести учителя, продолжать выяснения она не стала, а вернулась к горе-уроку; к тому первому блину, что вышел комом… Кое-как выполнили одно упражнение, и, слава богу, урок русского на этом закончился. Я уже думала, что инцидент остался почти проигнорированным, но учитель, окончив русский, попросила всех детей отойти от экранов на переменку, а родителей остаться. Началось выяснение. Кто, что, и вы хоть понимаете, родители, что вы делаете? Виноватую не нашли, но сложилось подозрение в намёках. Продолжили с математикой, когда дети вернулись. На прощанье учитель пообещала всем не вести больше онлайн трансляций и самостоятельное изучение учебников, пока преступник не принесёт извинения.
В течение такого же дня подключили директора, тоже через систему групповых чатов. Директор был корректен и просил извинений для учителя. Безрезультатно. Родители (в основном родительницы) подняли бучу справедливости в своём, отдельном, чате. «Хамка», «свинья» и осторожные «пусть уладит всё с учителем по-хорошему» посыпались десятками сообщений. (Оскорбительные обвинения сразу вызывают у меня сомнения по поводу культуры самого обвиняющего.) Виновная не отзывалась, из-за дружного линчевания в том числе. Когда накидываются, не хочется виниться, даже если ты виновен… В итоге онлайн уроки не отменили, учитель согласилась на дальнейший эфир. Сыграли роль директора и, вероятно, уверения родителей в своём к учителю безусловном уважении. А цель всего этого и результат – акцент на прецеденте.
Учителя понять можно. Даже если ей по-человечески было легче проигнорировать чужое хамство (подозреваю, именно так и поступает воспитанный человек, не роняя своего достоинства), публично спустить это она не могла. Статус учителя (так же как статус чиновника, полицейского и офицера) требует завышенного уважения, иначе разрушается субординация. Не имея других рычагов утвердить пошатанный авторитет, учитель вынуждено «обиделась». Хотя рисковала перейти в сферу личных эмоций, плюса учебному официозу также не дававших. То есть она оказалась перед типичной задачей с блуждающей запятой: «Обидеться нельзя простить».
Но самое прискорбное, что ругань в эфир была больше делом случая, чем намерением оскорбить. Именно тот выпуск пара и загрязнённость языка. Отчаянный выкрик в эфир прозвучал в явной уверенности, что связи нет – именно поэтому этот выкрик и прозвучал на выплеске нетерпения (это нетерпение было ой как мне понятно, после нашего с сыном совместного дистанционного вокала и жутких хрипов великого и могучего «русского языка» онлайн). Если виновная и была в чём виновна, то только в той загрязнённости языка, которая характерна теперь всему миру, хотя и в разных долях меж разными личностями… И я подумала, что бы сделала я, окажись в щепетильной ситуации некрасивого, но не злонамеренного, ругательства. Думаю, в личном сообщении учителю (никак не публичном, перед «всеми этими, которые сами не лучше») я бы объяснилась именно о ненамеренности. Хотя, конечно, сделать это было бы тяжело: вылетело словцо нечаянно, а извиняться пришлось бы, используя волю.
Итак, подытожим наш первый школьный онлайн урок. Главная трудность этого форс-мажорного начинания вовсе ни в педагогической неподготовленности родителей, которые наполовину превратились в учителей, и даже ни в плохом качестве связи, а в привычке пространства. Не сразу переключились мы в мир матрицы, не сходу учли, что в твою квартиру в 8 утра являются 30 учеников во главе с какой-нибудь Марь Иванной. Я, например, когда первый раз, едва проснувшись, пошла настраивать скайп на конференцию, не сразу осознала, что делаю это в трусах. Хорошо ещё, вовремя очнулась, не нажав роковое (!) «присоединиться к беседе»; вернулась в спальню, надела штаны, и вернулась к настройке уже прилично облачённая в зал собственной квартиры… то есть в кабинет 1 «А» класса.
