Мы попросили писателей, чьи книги опубликованы в независимом издательстве «Чтиво», рассказать о том, как они проводят карантин и что думают о самоизоляции (если, конечно, вообще думают о ней, а не о чём-либо прекрасном).
Николай Старообрядцев:
Теперь я живу просто: ем хлеб с солью, пью горячий крепкозаваренный чай, читаю, делаю выписки и пометки, смотрю в окно, встаю, когда светает, и ложусь, когда темнеет. Я живу так, как люблю, и поэтому думаю о благодатной силе самоизоляции. Она для меня — почти моноспектакль. Кажется, никто больше не участвует в этом реально — только говорят. Я смотрю в окно, туда где простирается автодорога, и вижу бесконечный поток снующих машин. Куда несутся все эти взбалмошные автолюбители? Надеюсь, просто по кругу, реализуя свои беличьи инстинкты и приводя в равновесие нервные системы. В период великого поста всегда было тягостно наблюдать, как наши соотечественники беснуются в блудилищах, окутывая себя клубами ароматизированного дыма, и топчутся на площадках быстрого канцерогенного питания, вылизывая пластмассовые тарелки. Сейчас им ненадолго прикрыли лавочку. Говорят, от этого они стали выпивать втрое больше спиртного и поедать в четыре раза больше мучного. Они играют в кошки-мышки с воображаемым правительством и крадутся по подворотням в капюшонах и чёрных масках, похожие на ниндзя из фильмов с Майклом Дудиковым. Русские женщины скрежещут зубами, запертые в квартирах со своими мужьями-извергами, короновавшими своё человеческое бессилие лаврами белой горячки. Это те немногие страдалицы, которые сами ещё не дошли до озверения, куда подталкивают их учителя деловитости и крепкой хватки, и сами они ещё не пьют кровь своих ближних. Терпите, милые, терпите. Как заповедано. Наступит время, и воздастся вам. Когда это время? Кто ж его знает, может — уже за углом.
Олег Новокщёнов:
Первый опыт самоизоляции (четырёхмесячной) я приобрел в 2001-2002 годах.
Ситуация. Богатые родственники подарили мне к окончанию университета новую двушку на окраине Воронежа. У моей мамы были свои планы на счет этой квартиры, что привело к междоусобице. Результат боевых действий – я захватил квартиру, но не имел от нее ключей. То есть я мог открывать и закрывать дверь на засов, но выходить не мог.
Коммуникация. Мобильника у меня еще не было, стационарный телефон отсутствовал, интернет, разумеется, тоже. Друзья не могли ко могли ко мне зайти – не знали адреса. Несколько раз приходили враждебные родственники и мама, грозившая мне голодной смертью. Я благоразумно не открывал. Единственный человек, которого я пускал – мой дядя, бывший (из вредности) на моей стороне. Он забегал тайно на 15 минут, три раза в неделю.
Быт. Полное отсутствие мебели. Правда, был стол, но из-за отсутствия стульев, пришлось отвинтить у него ножки и положить на полу. За ним приходилось возлежать (на матрасе). Питание – трехразовое: три раза в неделю. Алкоголь – абсолютная трезвость. Сигареты – банка с бычками и мундштук.
Досуг. Я нашел много интересных занятий. Дядя принес мне советский энциклопедический словарь на 1500 страниц. Я скрупулезно листал страницу за страницей, выписывая всех Нобелевских лауреатов. Каждый час подсчитывал количество машин во дворе, составляя недельные и месячные графики. Каждый день прогуливался по маршруту спальня – кабинет – ванная – кухня – коридор – спальня, не менее трёх часов, декламируя речи античных риторов.
Праздник. Самый счастливый Новый год! Благодаря щедрости дяди, у меня были две бутылки «Жигулевского», кабачковая икра, сосиски, буханка хлеба, майонез и пачка ленинградской «Примы». Гулял всю ночь, развлекая себя рассказом поучительных историй из жизни Великих.
Итог. Я похудел на 12 килограммов, отстоял квартиру, окреп физически и духовно.
Дежа вю. Минуло почти два десятилетия. Все повторяется, – но уже как фарс. И ключи есть, а выхода нет. И еды полный холодильник, но возбуждает не аппетит, а потребность взвеситься. И спиртным я снабдил себя, но речи Великих забылись. Я открываю старый словарь и читаю: викторианская Англия – политика блестящей изоляции. Я надеваю старый пиджак и брожу по уставленной ненужной мебелью квартире. Знакомый маршрут: спальня – кабинет… Я – самоизолирован. Я грежу о прошлом…
Георгий Панкратов:
В свободное время на карантине изучаю наследие Эдуарда Лимонова. Я читал все его книги, изданные до начала 10-х, теперь настало время тех, что вышли позже. Интересная книга — «Будет ласковый вождь», одна из последних. Если Лимонов всегда, по сути, писал свою жизнь, то здесь он делает попытку переписать ее. Становится понятно, что попытка «казахстанского переворота» видится Лимонову ключевым событием жизни, а последующие годы словно бы «довеском» к героической биографии. В книге Вождь погибает, но Лимонов на этом не останавливается: он стремится переписать для потомков и остальное свое прошлое, предлагая легенду, в которой не было его американского периода, а сам будущий вождь появился буквально ниоткуда, «может быть, из Австралии», создал партию, довел ее историю — и собственную — до пика, на котором сгорел. Таким Лимонов хочет остаться в памяти.
Но прошлое живо. В книге «Старик путешествует» — мощный эпизод отказа во встрече первой жене Елене в Италии в прошлом году. Так закольцовывается его проза: от Елены к Елене, от первой книги к последней, спустя более чем полвека. А я вот подумал, что сейчас пенсионерам запретили выходить из квартиры; можно ли было представить самого Лимонова «на самоизоляции», как теперь говорят? Мне же она предоставила возможность уделить внимание великому человеку, который однажды произнес великую фразу: «Справедливость важнее свободы». Она вполне может быть и о том, что происходит сегодня.
Сергей Дедович (шеф-редактор «Чтива»):
За окном моим преимущественно жёлтая стена, есть ещё немного неба, крыши и шпиль колокольни. Часто вспоминаю строчку из ДДТ: «И как сели мы на родине в плену». Однако в рабочем режиме моём с началом самоизоляции не изменилось почти ничего: большую часть времени я провожу за клавиатурой. Утром кофе, днём чай, вечером ессентукский бювет №4. Письма, мессенджеры, рукописи. Набоковы, Керуаки, Елизаровы. Соррентино, Хичкок, Аллен. Pink Floyd, Гэри Мур, Эрик Клэптон. Любовь идёт по проводам, транслируется через контент, думаю, сейчас это ощущается острее, чем когда-либо.