Тем временем прижимая к груди Анголу и поток сознания Жозе Эдуарду Агуалуза.
Спой мне песенку мягкую, как пух.
Взяли мир в период крушения колониальной системы, потрясли его, разбили ход истории, а из осколков составили роман «Всеобщая теория забвения» (роман ли это?) про девочку-женщину Луду, которая 28 лет находилась взаперти из-за приступов агорафобии; про танцующего (ха-ха) бегемота, обитающего по соседству с главной героиней; про голубей с бриллиантами; наконец, про мальчика-грабителя, который грабил-грабил, а отыскал случайно свою приемную бабушку.
В юности Луду случилось травматичное Происшествие. С годами она оправилась («Я выхожу и уже не ощущая стыда. Не ощущаю страха), но боязнь незащищенного пространства осталась на всю жизнь. Выходя из дома без спасительного черного зонта, она чувствовала себя беззащитной, уязвимой, как будто выколотой из своего панциря улиткой. Когда сестра Луду Одетта вышла замуж и переехала в Анголу, Лудовика тоже решила покинуть родную Португалию и осесть в Африке. Семидесятые — это ровно то время, когда в Анголе начались массовые беспорядки — от взрывов дрожали стекла, небо рассекали очереди трассирующих пуль. В городе орудовали мародеры; агрессивно настроенные молодые люди желали отомстить всем живущим в Луанде белым — хватит с тех бедного и унизительного существования. Европейцы в спешке оставляли дома и выезжали из страны. Оставшись одна в квартире на одиннадцатом этаже, Луду приняла решение забаррикадироваться — закрыть все входы и выходы. Теперь ее жизнь проходила в полной изоляции (знакомо всем, да?). Правда, постепенно стали заканчиваться запасы еды и воды; не осталось тетрадей для записей. И ручек тоже не осталось. Луду писала свои короткие заметки на стенах углем до тех пор, пока на пороге Лудо не появился некогда подстреленный ею же самой мальчишка.
Помните, в детстве у многих была игрушка — спирограф? Это такой деревянный или пластмассовый лист с круглыми отверстиями внутри, к которому прилагались еще небольшие зубчатые с дырочками шестеренки. Ставишь карандаш в шестеренку и катаешь-катаешь по бумаге, пока не появятся узоры.
Нарратив «Всеобщей теории забвения» Агуалузу сильно напоминает такой спирограф — куча закрученных линий, странные фигуры, какие-то обрывающиеся мосты. И лишь в финале видишь законченный образ — линии, наконец, пересеклись.
В финале со своим прошлым Луду расправилась как с туго затянутым вещевым мешком. Но оказавшись у той самой двери, она поняла, что прошлое никуда не исчезло. Ведь всегда будет кто-то, кто будет помнить о тебе то, что ты изо всех сил хочешь забыть.