Продолжение
Тогда я увидел настоящих мастеров сцены Н.Симонова, Толубеева, Меркурьева, которые играли на сцене Самарского драмтеатра. Тогда я впервые узнал, что такое опера. В те годы мы с Генкой просмотрели и прослушали почти все спектакли драматического и оперного театров. Часто проникали в театр без билетов, черными захолустными ходами. Почти всегда были на галерке. Не все я понимал, но основная суть доходила, воздействовала на наши детские души. Видимо это и определило мою жизненную перспективу. Ведь передо мной был четко нарисованный выбор: либо идти в мир бродяг, хулиганов, воров, пьяниц, либо - в мир настоящей культурной нормальной жизни, в мир учебы, труда.
Первый путь был более легким, внешне заманчивым, лжегероическим, романтичным. Казалось больше шансов было пойти по этому пути. Но этого не случилось. Конечно главным образом благодаря домашнему воспитанию в раннем детстве. Конечно, никакой системы этого воспитания не было, но во всем укладе простой деревенской семьи она проявлялась: воровать стыдно, грешно, старших нужно уважать, почитать; труд - святое благородное дело. Не только людей, но и животных нужно уважать, жалеть, кормить, нельзя хулиганить. Всегда слушать старших и т.д. и т.п.
Слова «Воспитание» в обиходе не было. Никаких лекций, специальных бесед не проводилось. Все делалось на практике, в повседневной жизни. Я ни разу не видел, чтобы мои родители, брат и сестра что-либо украли, или дети не послушались родителей. Или кто-то не пошел на работу, не во время убрали на подворье, напоил скотину, не принес дров в печку и т.д.
Встреча и дружба с такими людьми, как Монахин Геннадий безусловно имело большое благотворное влияние на правильный выбор жизненного пути.
Конечно и жизнь в семье тети Стени не могла не повлиять на правильный выбор жизненного пути. Семья хоть и безграмотная, но весь уклад ее жизни, все нравственные устои продолжали воспитательную систему моей родной семьи: не укради, не обижай, помоги слабому. Уважай старшего,, честно живи и трудись и т.д. и т.п.
Хотя семейные, домашние условия подвала ужасные, однако они не сломили, не погнули мою жизнь в другом направлении. Хотя условий для этого было достаточно. И главное из этих условий – безнадзорность, тлетворная уличная обстановка. Да и Гришка стоял на очень скользком пути, оказывал определенное влияние на меня.
Так как в выборе моего направления в учебе мне никто ничего подсказать не мог. Единственное, что я мог услышать: «Учись – будешь ученым». Я блукал в потемках. Школа мне помаленьку стала надоедать. Я видел, что Гришка и его товарищи учатся в ФЗУ, осваивают профессии слесаря, токаря, печатника. Они уже делают молотки, вытачивают рюмки, печатают стихи и адреса на конвертах. Я – ничего. И потянуло меня тоже к ремеслу. Я поступил в школу ФЗУ электросвязи., где проучился 1 год на монтера по линейной связи и телеграфным аппаратам. Здесь же давали курс общеобразовательной подготовки за 7-й класс. Но профессия эта, как и школа ФЗУ в нашей семье, да и селе была непрестижной. И авторитет моей учебы на деревне как бы сник. Некоторые представляли так, что мол до ученого в этой школе не дойдешь, будешь также «вкалывать», как и все рядовые рабочие. Тогда я еще раз вспомнил Сережку Лунина.
Большое влияние на меня оказал в этом вопросе мой дальний родственник Федька Суслов(Монсяков). Он был на год старше меня, приехал в Самару вместе со мной и сразу поступил в педтехникум, стал студентом и всегда подчеркивал это и гордился этим (мы – студенты). Для Федьки тетя Стены по родству была тоже тетей и поэтому он очень часто приходил к нам в подвал, особенно в голодный 1933 год в надежде, что тетя Стены покормит его. Жил он в общежитии, так как педтехникум имел свое общежитие. В этом году в педтехникуме был недобор и Федька стал агитировать меня поступить в педтехникум. Подумай, говорил он, станешь учителем! Учить станешь! Учитель – это первый человек на селе!
Так в 1933 году я поступил в Самарский педтехникум, стал на путь педагога, с которого не сошел до самого ухода на пенсию. Конечно были уходы, но и другая новая работа была связана с педагогической, с воспитательной работой.
Например, служба в армии офицером,, командиром учебных подразделений; профсоюзная выборная работа также связана с воспитательной. Так с легкой руки Федьки я стал педагогом.
Федор Михайлович Суслов(Моксяков по –уличному) родился в селе Тростянке. Скоро мать умерла, остался сиротой. Это отложило отпечаток на его характере. Был смелым отчаянным весельчаком. Когда ему было 10-11 лет уезжал один в Ташкент. Побродив, вернулся к отцу, но в шайки хулиганов не ушел. Окончил педтехникум, дальше не учился. Работал учителем в Сибири в Канске, затем в Алексеевском, в Богатовском районах Куйбышевской области. Перед войной призван в Красную Армию, войну закончил в чине капитана, возвратился на Родину, после войны работал директором Виловатовского детского дома Богатовского района, заболел туберкулезом и где-то в 1949-51 годах умер, оставив 2-х сыновей, которые жили вместе с матерью не то в Чапаевске, не то в Новокуйбышевске.
Итак. С 1933 года я учусь в педтехникуме. Мы с гордостью носим звание студента, хотя официально, по приказам называемся учащимися. Федька Суслов учится на 3-м курсе, я на 1-м. Жить продолжаю у тети Стени в том же подвале. Но теперь я уже чувствую себя взрослым. Вступаю в комсомол. Мне 16-й год(16). В техникуме, конечно, другая обстановка. Здесь нормальный педагогический процесс. Взрослые студенты, многие из них уже работали учителями. Зрелая активность. Хорошо работают студенческие организации: комитет комсомола, профком. Регулярно проводятся собрания, конференции, диспуты. Я принимаю участие в общественной жизни коллектива, избираюсь членом профкома, изредка выступаю на собраниях. Антисоветские высказывания или выступления здесь живо выносят на обсуждение общего собрания, клеймятся, осуждаются коллективом...
Я учился на 1-м курсе в группе «А», где были более активными и успевающими учащиеся: Савченко Яша, Танаев Ваня, Невский Саша, Дубынин Володя(уже работал учителем в селе Чекалино). Из девушек: Касатина Нина, Звягинцева Зоя, Васильева Маруся, Зимина Нюся, Кривенцова Шура(из села Рождествено). У нас был дружный спаянный коллектив. Наша группа по успеваемости и активности шла впереди.
В это время я уже полностью влился в городскую жизнь, но о поселке думать не переставал. Я начал дружить с девушкой с нашего поселка – Клавой Сазоновой (Романовой – внучкой Яни). Правда, эта дружба завязалась еще раньше. Она выделялась среди поселских девчат своей развитостью, городской одеждой и речью, и я наверное тоже, потому что среди 6-ти наших товарищей-сверстников предпочтение она отдала мне. И раньше, по приезде на каникулы, мы с ней встречались консперативно. Нашим «Связником» был Ленька – он приходился ей родственником, поэтому связник остается более замаскированным. Мы обычно встречались вечером поздно на гумне (в риге), где я охранял колхозный хлеб вместо отца. Отец никак не мог догадаться, почему я его так охотно заменяю в страшное ночное время. Но у любви нет страшного времени, а мы, как видно по всему, полюбили друг друга. Все это началось тогда, когда я учился в 6-м классе. Теперь я студент техникума. Она училась в железнодорожной школе в Кинеле. Я ездил к ней туда и мы по всем ночам просиживали где-нибудь у вокзала и наши встречи стали носить открытый характер. Переписывались мы с 6-го класса. Консперативно. По специальной шифровке, которую невесть кто придумал. Эту шифровку мы с Ленькой(с Алексеем Александровичем) помним и сейчас. Тогда ей пользовались и знали только трое: Клав, я Ленька. Вот она: Ра, Ки, Де, Мо , Ну, Ля (легко запоминается, помню и сейчас). В письме надо было буквы переставлять, например, где нужно писать букву Р- надо писать А, где букву К- надо писать И, где Д- надо Е, где М- надо О, где Н – надо У, где Л – надо Я. Пример:
Федя – ФДЕЛ, Клава – ИЯРВА, Леня – ЯДУЛ и т.д. Мы активно переписывались. Письма приходили на наш дом №65. Иногда они оказывались распечатанными, но никто никогда не мог их расшифровать, а когда попадали в руки прозорливого Федьки Суслова он приходил в явное недоумение и полагал, что моя невеста мордовка – пишет на мордовском языке.
Это была первая любовь – чистая, благородная, незабываемая. Но соединиться нам с ней навсегда не суждено. Бурые 30-е годы разбросали нас по белу свету, разъединили навсегда.
В 1933 или наверное в 1934 году вскоре после свидания с Клавой в Кинеле и моего возвращения в Самару в набитом под завязку народом поезде я заболел сыпным тифом. Меня положили в больницу, болезнь протекала очень тяжело, температура 40-41 градус. Я был в бреду, метался в постели. Самый критический момент бреда я четко запомнил и воспроизвожу его почти точно. Вот как было: Мы изучали всеобщую историю, новейшую историю. Я любил этот предмет и воспринимал его чисто по-книжному. В эти годы в Германии к власти пришли фашисты во главе с Гитлером. История и периодическая печать были заполнены описанием фашизма, звериной человеконенавистнической сущности гитлеризма, его издевательствами над евреями и коммунистами. И вот в пылу бреда я четко представляю себе, что фашисты посади ли меня в тюрьму, в карцер с одним небольшим окошечком с решеткой.
Мне страшно как хочется на волю, к родным, к маме ( в это время тетя Стеня вызвала маму в Самару, сообщив о моей болезни. Мама находилась под окном моей палаты, взобралась на пень и смотрела в окно). Вдруг я услышал голос мамы, произнесшей мое имя. На этот голос я бросился к окну, выбил стекла 2-х рам, металлическую сетку на окне и выбросился из окна. Я ясно помню, что выбирался из фашистского застенка, убегал от фашистов. Окно было высоко (бельэтаж). Приземлившись, я побежал за больничный забор на улицу, крича: «Караул! Спасите!». Один мужчина схватил меня, я сопротивлялся, но силы были неравные и он притащил меня в мою палату. Меня привязали толстыми веревками к кровати. Я продолжал находиться в бреду. Когда мать добилась, чтобы ее пропустили ко мне в палату, - то она возмутилась и удивилась, увидев меня всего перевязанного веревками и привязанного к кровати. В таком положении я находился уже более суток и потому был весь мокрый от своей мочи и весь перепачканный о свои испражнения. Все это у меня было в постели. Мать сразу же пошла к лечащему врачу профессору Кривошеину, своим упорством и настойчивостью добилась, что ей разрешили быть в моей палате, развязать меня и ухаживать за мной.
Считаю и убежден, что большой процент из причин моего спасения и выздоровления падает на мою мать и профессора Кривошеина...
Уже 1-й год учебы в техникуме дал мне много. Я многое начал понимать по-иному, здесь я по-настоящему понял, что до неба высоко, а до ученого далеко. Учиться я старался, учился хорошо. Новые товарищи по учебе, по техникуму не отодвинули на задний план Геннадия Манохина. Мы продолжали с ним дружить, ходили в театр, в кино, на городские диспуты ( по обсуждению спектаклей), на одном из которых выступал Конст. Симонов...
В эти годы, прочно войдя, влившись в городскую жизнь мы с Генкой л другими товарищами принимали участие во многих городских мероприятиях: в демонстрациях, конференциях, встречах. Помню, в 1932 году в Самару приезжал на 1-й областной съезд колхозников-ударников МОЛОТОВ. В день 15 годовщины Октябрьской Революции вечером 6 ноября 1932 года мы были на открытии памятника Чапаеву. В 1934 году были на встрече Челюскинцев, слушали выступлении я Кренхеля, Водопьянова. В 1934 году я окончил 1-й курс Самарского педагогического техникума. По неизвестной нам, учащимся , причине в этом году наш техникум переводят в город Сызрань и сливают, объединяют с Сызранским педтехникумом в единый Сызранский. 2-й курс мы уже начали учиться в Сызранском педтехникуме.
Конечно условия для учебы в Сызранском техникуме были лучшими, нежели в Самарском. Техникум находился в центре города рядом с горкомом партии, занимал лучше здание в городе. Здесь светлые, просторные учебные классы и лаборатории, отличный актовый зал, своя базовая начальная школа. Техникум укомплектован опытными преподавателями. Директор техникума – молодой, симпатичный энергичный человек, окончил академию ком.воспитания, преподавал в Самарском пединституте откуда и был назначен директором педтехникума. Хорошо помню этого человека – Соловьев Анатолий Григорьевич – 1905 года рождения. Добрейший человек. Жена директора Мария Андреевна преподавала химию. Преподавателем педагогики была Болтышева Анна Константиновна – зачинатель всех студенческих мероприятий, чистейшей души человек, активная, энергичная, симпатичная, недавно окончившая Ленинградский педагогический институт имени Герцена. Ее муж Алексей Федорович Луконин преподавал литературу, знающий человек, добрый, хотя и немного выпивал. Седой опытный преподаватель русского языка Шелестов Анатолий Васильевич. Всезнающий, вездесущий, бывалый географ Ахматов Павел Александрович – объехавший Европу вдоль и поперек. Опытный математик Митина и другие. Техникум имел хорошее общежитие тоже в центре города., на центральной улице недалеко от здания техникума. Комнаты по 4-5-6 человек, некоторые по 12. Теперь я впервые после 4-х лет вылез из подземелья, из Самарского подвала и стал жить на 3-м этаже сначала в 4-х местной, а затем в 2-х местной комнате вместе с Ваней Никаноровым.