Машка артачиться и не собиралась – полуголодное состояние, постоянная нехватка денег, а главное – полная беспомощность и вечная усталость, от которой тупели мозги и все время слипались глаза – сделали ее бессмысленно-равнодушной к происходящему, лишили воли. А тут – такая сумма! Дочке столько всего накупить можно – а школа уже не за горами. Теперь все настолько подорожало, что Машка боялась поднять глаза на ценники – сначала постоит, зажмурившись, а потом тихонько приоткроет один глаз, с ужасом считая нули. А потом, роется в тряпье – выбирая, что подешевле, делая вид, что это она такая – выше этого… А потом, разбирая скудные покупки, роняла слезу от стыда и обиды – такой хлам она не покупала и в худшие годы…
- Ты где взяла -то? Это?
Олег двумя пальцами, почти так же, как Машка, брезгливо поднял стольник и посмотрел на свет.
- Настоящая. Не сомневайся,
- Где взяла, говорю? В булочной дали?
- Совсем что ли? В какой еще булочной? С каких это пор у нас в булочных доллары дают? На работе – Зам от щедрот поделился.
- Чего это он тебе доллары выдает?
- Так на моих наработках богатеет. Может боится, что я на святое посягну?
- Кого? Тебя? Кто? Он? Ржу прям.
- Ну, не знаю, Олег. Дал, радуйся. Еще даст – опять возьму. Я, между прочим, на этой теме не меньше них пахала. Так что – мне не стыдно.
- Ну, смотри. Дело твое…
Машку Олег последнее время дико раздражал. Сначала, когда вся эта дрянь на них обрушилась, он, вроде, включился. Что-то в поликлинике они замутили, какой-то платный центр открыли, хоть немного – а получал. А потом, в один прекрасный момент вдруг расклеился. Пришел домой, налил себе стакан вина, махнул, потом еще и еще. И, когда бутылка закончилась, под изумленным Машкиным взглядом, вдруг по бабьи подпер щеку рукой и всплакнул – прямо вот так, по настоящему.
- Не могу я Маш! Не могу!
- Чего не можешь?
- Работать там не могу!
Машка в тот вечер ( а дело было к одиннадцати) устала, как собака, только вернулась из последнего магазина, еле дотянула ноги до подъезда и мечтала только сунуть нос в подушку и провалиться напрочь – в черноту, в темноту, до самого утра. Лишь бы забыться. А тут – такое… Она села рядом, вытерла липкую клеенку от пролитого ноющим мужем вина, плеснула себе остывшего чая.
- А почему не можешь? Получалось же…
Она старалась держаться спокойно, но чувствовала, как внутри напряглась зажатая пружина и вот-вот рванет, шарахнув ее изнутри по горлу стальным витком.
- Они, знаешь чего? Больных раскручивают! Слыхала такое слово? Раскручивают! На деньги! Противно мне! Слышишь? Противно!
- Как – раскручивают?
- А вот так! Приходит больной. Ты знаешь что у него – точно знаешь! А лечение назначить ни-ни! Отправляешь в регистратуру с назначением обследования. Навешиваешь специалистов. А они там уж накручивают своих. А свои – все кто подороже. И не подкопаться! А потом – бабло в общий котел и делят. Кому как – по рылу.
- И что? Олег? И что? Ты же наоборот – больному лучше делаешь. Его проверят со всех сторон, мало ли. А мы кусок колбасы поганой этой лишний купим! Или дочке – курицу!
Машка чувствовала, как некрасиво орет – кривит от злобы рот, даже брызгает слюной. В стекле замызганной кухонной полки отражалась взлохмаченная мегера с сощуренными глазами и трясущейся головой.
- Я не могу! Я врач! Мое дело – лечить, а не бабло рубить!
Тут пружину сорвало, она выбила у Машки внутренности и лишила разума. Она завизжала так, что затряслись рюмки в буфете.
- Не можешь? А отпускать жену по сраным булочным деньги собирать – можешь? По ночам? А ты знаешь, чистоплюй сраный, что вчера толстомордый армянин, в магазине, что на Лермонтовской, мне заявил? А? Знаешь?
Олег, обалдев от такой реакции, явно протрезвел, нервно комкал влажное полотенце и таращил на жену круглые глаза. Потом тихонько, опустив глаза буркнул:
- Что заявил?
- Что? Ты хочешь знать – что?
Машка понимала, что ее зря понесло, как сорвавшийся с тормозов состав, но остановиться она уже не могла.
- Он сказал – денег хочешь? Вовремя? Или будешь каждый месяц ходить, я тебе по сто рублей платить буду. А раз хочешь – вон вставай к столу, юбку задери, трусы сними. И быстро.
Олег побледнел, его затошнило, он выскочил из-за стола и бросился в туалет. В жизни пить не умел. А туда же…
Машка тогда запустила в хозяина магазина тяжелые старинные счеты, почему -то лежащие у него не столе. Промазала, счеты влепились в маленький телевизор у него за спиной и разбили вдрызг экран. Она искала еще что-нибудь тяжелое, чувствуя, как беленеет от ярости, но в кабинет ворвался охранник и вытолкал ее взашей. И она долго брела по темному парку, глотая слезы, потом минут двадцать ждала последнего трамвая, и уже в метро окончательно пришла в себя. Она не хотела говорить об этом Олегу… Честное слово…
Две недели Машка с мужем почти не общались. Она только чувствовала, что с ним что-то происходит, он с кем-то все разговаривал по телефону, долго пропадал вечерами, что-то читал по ночам на кухне – толстые тетради, исписанные мелким, странным почерком. Одним ясным, сентябрьским утром, сияя, как медный пятак дернул Машку за руку и заставил сесть.
- Машк, я закончил курсы по иглотерапии. Теперь веду прием. У меня даже клиенты уже постоянные появились – головную боль хорошо снимаю. И вот!
Он вытянул из-под стола пакет с нарядной коробкой.
— Это тебе! С первых денег. Как это – ИП «Обувник». Говорят – качество у них классное.
Машка осторожно открыла коробку. Там, завернутые в тонкую бумагу лежали туфли-мечта. Изящные, бирюзово -синие, с бантиком и на невысоком каблучке-рюмочке – самый писк. Внутри у Машки что-то сладко тенькнуло, разжалось, облило горячим сердце и оттаяло. Она всхлипнула, уткнулась Олегу в плечо и заревела. Муж тихонько гладил ее по голове. Как маленькую…
Когда Машка выскочила из метро – солнечное утро вдруг нахмурилось, натянуло на себя тяжелые тучи и померкло. Легко, как будто она скинула с себя всю эту дрянь последних лет, Машка неслась по улице Космонавтов, поминутно бросая взгляд в витрины, стараясь разглядеть свои стройные ножки в новых туфельках. Как они ей нравились. У нее такой красотищи не было и, больше, наверное, не будет. Даже походка – и та стала другой – новая Машка в новых туфельках начинала новую жизнь.
До лаборатории оставалось совсем немного – пять-семь минут, как вдруг – грянул дождь. Да такой, как будто вернулось теплое грозовое лето – плотный, теплый, веселый, радостный. Он в момент промочил Машку до нитки, вода хлябала в туфлях, сделав их тяжелыми, как галоши. Не прячась от косых струй, Машка летела, как птица, и, наконец, спрятавшись под подъездный козырек лаборатории, наклонилась, чтобы вылить воду из своей драгоценности.
… На ногах, вместо туфель, у Машки красовалось какое-то бесформенное образование. Кожа вздулась, вдруг неожиданно превратившись в грубую клеенку, с бордовой надписью «made in», подошва напиталась водой и чвакала.
- Божечки, Мария Владимировна. Где вы такое покупаете? Это кошмар!
Сияющая, как Останкинская башня, Олесия с высоты своего роста окинула несчастную Машку и, обдав ее терпким ароматов противных духов, подвинула, как табуретку и продефилировала мимо.
Если интересуют мои буковки немного в другом ключе - наберите в Дзене - "Писательница буковок"
Оглавление повести "И коей мерой меряете" со ссылками на главы
Список прозы со ссылками на главы здесь