Продолжение
Приближался сентябрь 1930 года. Я готовился к отъезду на учебу в Самару. Нашем у с Ленькой примеру последовали и почти все наши поселские товарищи... В последних числах августа мать собрала мешок сухарей, лепешек, собрала бельишко и уложила в фанерный саквояж (баул). Все вместе выехали мы в Самару. Со мной поехала и моя мать, чтобы договориться со своей сестрой моей тетей Стеней о моем содержании у них. Отец Саньки Костюхина – Константин Михайлович тоже договорился с тетей Стеней, чтобы Санька вместе со мной проживал у них. Так что мы с Санькой Костюхиным жили вместе в квартире тети Стени в подвале. Наши же товарищи Ленька, Колька и Мишка стали жить у знакомой – самарской горожанки тети Даши и дяди Арсения на Базарной улице 17 за трампарком (теперь этой улицы нет, она застроилась).
Жили они хотя и не в подвале, но домик их был очень маленьким, взрослые входили в него пригнувшись, чтобы не задеть головой дверную перекладину, высокие люди головой доставали потолок. У их тети Даши и дяди Арсения был сын Михаил Ерастов, который в это время учился в рабфаке, затем, где-то в 1936 или 37 годах окончил плановый институт. Он был лет на 9 старше нас.Как наши товарищи жили в такой маленькой конуре – трудно сказать, но и не менее трудно сказать и о том, как мы с Санькой размещались и жили в нашем подземелье у тети Стени. Ведь нас было 4 ученика (Нюся в этом году пошла в первый класс). На четверых был один столик, на котором сосредотачивались все наши учебники, тетради. Наши с Санькой саквояжи хранились под Нюсиной кроватью. Гришка, Санька и я спали на полу. Постелью служили старые рваные пальто, шубы, мешковина. Все это утром скатывалось в одну скатку и относилось в общую свалку в прихожей комнате, которая служила и кухней. Там почти все время шипел примус, на котором готовилась пища, кипятилась вода для стирки белья. Здесь же и стиралось белье. От всего этого и днем и ночью(ночью здесь и оправлялись по-маленькому) сутками, неделями, месяцами, годами воздух был тяжелейшим, с пертым, ибо проветривать эти помещения было невозможно. Немного полегче воздух был в передней комнате, потому что дверь старались не открывать без надобности. 6 человек на площади 15кв.метров! К тому же почти каждый день к тете Стене приезжали односельчане и ночевали здесь же, так как больше у них в городе никого не было. Всех встречали. В постели, в нательном белье, в волосах головы всегда были вши, их было много, они выползали на поверхность одежды. Когда после бани одевали чистое прокипяченное нательное белье- вши буквально через несколько минут начинали бегать по этому чистому белью. И откуда только они и брались, появлялись?! Тогда мы не понимали и не оценивали.
Теперь спустя много, много лет, причиной появления этих отвратительнейших насекомых просто большая скученность людей, почти ежедневное пребывание посторонних людей-односельчан, которые обязательно бывают на многолюдных вокзалах, ездят на поездах в грязных, забитых людьми вагонах, отсутствие дезинфекции квартиры и другие причины способствовали распространению этих насекомых. За 3 года проживания в этом подземелье всего однажды произвели дезинфекцию и то в критический момент. Где-то в 1933 году я заболел сыпным тифом. Температура была 40-41 градус. Вызвали врача, который сразу поставил диагноз, вызвал машину скорой помощи и машину из санэпидстанции для дезинфекции квартиры и всех ее жильцов. Когда врачи посмотрели белье, волосы на голове и обнаружили массу вшей – причина сыпного тифа не вызывала сомнения. В больнице (там где теперь военный госпиталь) я пролежал около 2-х месяцев.
Никак не могу сказать, что наши хозяева дядя Федя и тетя Стеня были беззаботными, ленивыми, безразличными людьми. Нет! Они были настоящими тружениками. Тетя Стеня все время была в движении: - то ходила по многочисленным очередям, доставала, добывала, то дома стирала, штопала, шила, готовила завтрак, обед, ужин. Питание хоть было и плохое – каша, картошка, хлеб(или сухари), но всегда было горячим. Шутка сказать – 6 человек, да ежедневно гости разные. Ели из общей чашки. Никаких вилок не было, да ими и делать-то нечего было. Питание в основном состояло из одного 1-го блюда, а если на второе была каша или картошка, ели тоже из этой же общей чашки ложками деревянными. И за всю эту трудную работу по уходу за нами (стирка, приготовление пищи, топка печей, мытье полов, хождение по очередям) мы (наши родители) платили хозяевам тем, что покупали за весь год 1 воз дров. По существу ничего не платили, так как этот воз дров не хватало и на то, чтобы нас нормально обогреть.
Особенно трудно было в 1933 году- голодном в Поволжье году. Жили впроголодь. Правда в молодом колхозе нашего поселка кое-какой урожай собрали, немного выдали на трудодни колхозникам, а в основном они заготовили продукты с подсобных приусадебных участков и личного животноводства. Из этих своих небогатых запасов они возили нам в город мешками картошку, пшено, сухари, хлеб, тыкву и т.п.
Чаще привозила мать, привозил брат Андрей, привозила на лошади (за 100 верст) жена брата Дуня. Привозила зимой в январе, в дороге больше половины померзло. Город и село голодали. Вспоминается тяжелый случай. У нас почти всегда были гости из села Тростянки, ночевали. Приехал однажды Гоннов,- (или Щетинин) – мужик лет под 40. Дядя Федя пригласил его за стол, собрали жалкую закуску, поставили бутылку денатурату(тогда пили его, был доступен). Выпили они по рюмке. Слышу Гоннов рассказывает дяде Феде: «Тяжело жить ,Федор Сергеевич, голодаем. Январь только начался, а хлеб уже весь. Брат умер с голоду, жена его тоже, оставили мне троих детей, да своих у меня четверо. А хлеб уже весь. Что делать? Хоть в гроб живым ложись. Больно мне, страшно. Я обращался в райком, просил чтобы взяли детей брата (племянников) в детский дом, - не взяли, говорят все детдома переполнены, некуда. Что мне остается делать? Вот сегодня я и решился на самый отвратительный бесчеловечный шаг- я привез сюда в Самару самого меньшого – ему 3-ий годик, еще ничего не понимает(остальные смышленые). Привез, чтобы оставить его здесь навсегда. Я долго боролся, страшно переживал…(весь дальнейший рассказ он сопровождал горькими слезами). Привез его на вокзал Самара, ввел в переполненный народом зал, отыскал краешек скамейки, присел с ним. Долго раздумывал, как же поступить. Наконец, созрела мысль(она и раньше у меня была). Рядом сидит женщина узбечка или казашка. Я прошу, чтобы присмотрела за мальчонком пока я хожу в уборную. Оставил… и ушел, навсегда оставив его среди чужих людей.
Меня сильно взволновал этот рассказ(самая настоящая быль) – этого голодного мужика. Я всю ночь ерзал по полу (по постели) в раздумье об ужасной доле этого несчастного малыша. А наутро не выдержал, спросил тетю Стеню (дядя Федя не сказал бы). Она подтвердила правдоподобность рассказа, сквозь слезы успокоила меня, пояснив, что другого выхода у него нет, что люди добрые, или наша власть нет малыша, вырастят. У него же -у Гоннова – он погибнет с голоду. Она пояснила, что Гонов вшил мальчугану на рубашку с исподней стороны бумажку с надписью фамилии, имени и отчества и года рождения малыша в надежде разыскать его как только наладится нормальная жизнь, минует голод.
Мое вживание в городскую жизнь происходило очень болезненно, мучительно. Вернее мучительно, болезненно было на стороне, вдали от родного поселка и от родителей. Я страшно скучал, особенно в первый год. И это несмотря на то, что все мои товарищи были здесь, рядом, в Самаре. И единственным успокоительным лекарством были наши частые встречи, встречи всех нас посёлкских ребят.