Такой вопрос был задан на одном из англоязычных форумов, и на него был дан, как мне показалось, интересный ответ.
Суть ответа, как мне опять-таки показалось, состоит в том, что мы склонны преувеличивать новаторство музыкантов, которых мы любим или которые нам нравятся: воспринимаемая «оригинальность» всегда больше связана с отсутствием опыта у зрителя или слушателя, а не с характеристикой художника как такового.
Пересказ самого ответа далее, а в конце вы можете найти ссылку на источник.
Вопрос плохо поставлен, но причина, по которой он плохо поставлен, очень интересна и может помочь пролить свет на этот вопрос.
Вся музыка, которая для нас имеет смысл, имеет смысл только потому, что мы способны воспринимать какую-то структуру в ней. А структуру мы способны воспринимать только посредством какого-то ритма.
«Ритм» в данном случае не означает музыкальную роль, играемую ударными инструментами (издающими звуки без определённой высоты), или что-нибудь подобное. Это относится к любому паттерну или форме. Паттерн в музыке проявляется чаще всего как элемент, который повторяется во времени.
Это может быть партия ударных или басовая линия. Но в равной степени это может быть форма песни AABA, или набор вариаций, в которых оригинал всё ещё прослушивается, или фрагмент инструментальной музыки, в которой делается некое утверждение, которое затем повторяется и развивается. И это также может быть поп-песня с узнаваемыми куплетами и припевами.
Это также может быть основано на использовании звуков, которые мы можем прослушать. Струнный квартет № 3 Арнольда Шёнберга — это работа, основанная на серии из двенадцати тонов, которая не различима ни для кого, кроме самого опытного слушателя, хотя с точки зрения ритма это в основном классическая работа.
Даже импровизация, в которой музыканты постоянно пытаются излагать новые идеи, может иметь смысл только в случае, если у неё есть чёткое чувство начала и окончания.
Теперь, чтобы мы могли различить эту форму, мы должны слышать, что происходит в музыке. И наша способность слышать, что происходит в музыке, во многом зависит от нашего знакомства со стилем музыки.
Большинство из нас может услышать разницу между куплетом и припевом, но люди, знакомые с классической музыкой, могут услышать, как композитор разрабатывает тему, так же как поклонники джаза могут услышать, как Сонни Роллинз или Джон Колтрейн управляют в своих импровизациях сменами различных видов музыкальных фигур.
Теперь вернемся к вопросу.
Популярная музыка представлена различными стилями, каждый из которых имеет определённые соглашения. Таким образом, любая популярная музыкальная группа, которая использует эти соглашения, с самого начала уже не «по-настоящему» оригинальна.
Всякий раз, когда мы находим музыкальное произведение, которое звучит для нас «действительно оригинально», это означает на самом деле, что мы просто не можем обнаружить его влияния, и как правило потому, что не знакомы со стилем.
Слушатель обнаруживает артиста, который ему нравится, в том жанре или стиле, с которыми он ещё не очень хорошо знаком, и сразу же поражается тому, что он считает оригинальностью данного артиста — именно потому, что не слышал музыки, которая повлияла на этого артиста.
- Тот, кто никогда не слушал классического рока или рока 1960-х и впервые слушает Led Zeppelin, влюбляется в эту музыку и сразу же решает, что Led Zeppelin изобрёл классический рок.
- Тот, кто никогда не слушал много классической музыки и слышит Бетховена впервые, влюбляется в его музыку и сразу же решает, что Бетховен революционизировал музыку. Степень, в которой Бетховен находился под влиянием Гайдна, Моцарта, Альбрехтсбергера, Баха и так далее — то, что слушателю распознать очень трудно.
Итак, ответ на вопрос: нет групп, которые действительно «оригинальны» в том смысле, который подразумевает этот вопрос.
Что же происходит с действительно лучшей музыкой, что делает её действительно оригинальной? Лучшие музыканты просто перерабатывают и усваивают свои влияния более тщательно, чем другие музыканты.
Оригинальность, в целом, переоценена. Распространённый и довольно нервный вопрос: разве число вещей, которые мы можем сделать в музыке, не является ограниченным, и что произойдёт, когда мы их все используем?
Мы никогда не будем «использовать их все». Мы будем их перерабатывать, усваивать, заново изобретать и разыгрывать, как мы их понимаем. И при этом мы будем общаться со слушателем. А слушатель, в свою очередь, почувствует музыку и будет благословлён ею.
По материалам публикации (англ.). Читайте также: