Диалог
Андрею Александровичу Савичеву удалость почти полностью оправиться после болезни. Причиною выздоровления считал он без доли сомнений случившиеся с ним опрощение быта и вынужденная, в силу врачебной надобности, длительная голодовка. Мышление поменялось его разительно: теперь он уж больше не мыслил ртом, охочим до насущной пищи. Впервые запела в его всё по-прежнему дородном и статном (даже после болезни) теле душа, окрылённая щемящим восторгом от желания способствовать улучшению жизни других людей. Окончательно покинув наркомат колбасной промышленности, теперь занимался Савичев научными изысканиями в области, как выразились бы сейчас, логистики товаров первой необходимости. Андрей Александрович стремился уменьшить ущерб природе, ограничив людские избыточные потребности, оставляя людям лишь всё исключительно здоровое и полезное.
Продолжал он общаться и со своим лечащим врачом, известным онкологом Анастасом Ивановичем Микояном, дослужившимся до чина министра здравоохранения.
– Эх, Савичев, лучше бы я колбасой занимался, в самом деле, а ты людей лечил, – полушутя сказал Анастас Иванович в одной из дружеских бесед с Андреем Александровичем.
– Это почему это?
– А нет во мне жалости...
– Ты уж себя не обижай совсем, Анастас.
– А я и не обижаю. Я факт медицинский, можно сказать, констатирую!
– Ну, братец, ты и загнул… Впрочем, продолжай.
– Каждому, наверное, врачу рано или поздно приходит в голову мысль, что всех-то не вылечишь, всех-то не пожалеешь – особенно в дни какой-нибудь эпидемии… В голове так может сломаться что-то: будто пружина какая-то лопнет и весь часовой механизм привычного мышления встрянет. Высшая нервная деятельность у нас куда хуже пищеварения изучена. Я вот сейчас иногда чувствую себя немного усталым. И с усталостью приходит ко мне чувство, что не все достойны сожаления. Многие оказываются патологически тупы, и в этом я вижу корень их бед. Просто я устал, наверное, поэтому так думаю, – говорил уверенный в себе Микоян, натужно изображая томление, свойственное скорее поэту, нежели врачу и функционеру. Затем Анастас Иванович приободрился и заговорил с иронией, с огоньками в глазах:
– Савичев, а знаешь что? Я бы с удовольствием с твой прежней жизнью обменялся. Махнулся бы не глядя! С удовольствием бы колбасу делал, а не людей лечил. Ну, как тебе такое?
Андрей Александрович раскатисто рассмеялся и пробасил:
– В этом деле главное людей на колбасу не пустить, ты знаешь прекрасно!
Уста глупого идут в ссору, и слова его вызывают побои. (Притч.18,6)
Проблемы потребительского мышления (корни которого, как мне теперь кажется совершенно ясным, пустились в почве русского коллективного разума намного раньше, чем мы привыкли считать), тесно переплелись с массой суеверий, которые вносят разлад в общение между людьми отнюдь не слабее зависти, порождаемой потребительством как таковым.
Случаи «непринятия» человека в общество из-за отсутствия у него какого-либо модного товара особенно ярки среди нашей молодёжи. Достаточно лишь вчитаться для подтверждения того в заголовки новостных сообщений: «В Ростовской области подростки до полусмерти избили школьника-новичка за то, что он не так одет» [Комсомольская правда], «Не то пальто: почему школьников избивают за неправильную одежду» [Sputniknews.ru], «Школьника жестоко избили в Ростове из-за мобильного <телефона>» [Блокнот: Ростов-на-Дону] и так далее… Наличие определённых гаджетов, одежды определённых брендов и/или автомобилей определённой марки является не только мерилом успешности, но и залогом вхождения в общество, необходимым для популярности условием; при отсутствии предметов с «модной этикеткой» человек рискует подвергнуться травле. Романтические и интимные отношения в современном обществе не всегда представляются возможным без накопления «брендовых» вещей и товаров – в мире личных отношений в настоящее время так же существует своеобразный имущественный ценз. Последствия бывают трагичными: «В Ростовской области ученик колледжа выстрелил себе в голову из отцовского ружья, устав от издевательств более обеспеченных сверстников» [life.ru], «Под Фалештами парень покончил с собой из-за сломавшейся машины» [news.md], «Мама, дочка и бабушка пытались покончить с собой из-за долгов по кредитам» [Российская газета]; кредиты они взяли на ремонт, косметические процедуры и девайсы)...
Подобное поведение, в котором парадоксально сплавились и стадность и разрыв с коллективисткой, общественной сутью человеческой психики, так же сцеплено и со множеством суеверий, ересей, ненаучных теориек. Именно альтернативная медицина, экстрасенсорика – вплоть до явного шарлатанства! – наделены в обществе консьюмеризма чертами элитизма; плюс к тому, именно эти смутные (а зачастую и опасные) веяния наделены обещаниями избавления от всех насущных проблем с минимальными затратами времени – любое решение трудностей, как правило, просто приобретается. И то другое понятно, близко и доступно потребительской психологии.
Дни пандемии стали клондайком для экстрасенсов и шарлатанов всех мастей.
Деяния их ещё сильнее способствуют разобщению людей, и так оказавшихся в изоляции.
Возвращение к диалогу
Они помолчали немного, пожевали немного (Микоян – долму, а Савичев – капустный листик), пригубили из бокалов каждый свой напиток (вино и содовую воду, соответственно). Савичев заговорил вновь:
– Вот ты говоришь, что устал от людей. А я, кажется, знаю, в чём их основная проблема.
– И в чём же, по-твоему?
– В сытости. Ты не поверишь, Анастас, но – в сытости.
– Эка тебя понесло, братец. Это так на тебя вынужденные голодовки, уж извини меня, в болезнь подействовали?
– Отнюдь не в терапии дело. Дело вообще ни в чём. Предчувствие у меня… Понимаешь, предчувствие такое.
– Что же, по-твоему, людей впроголодь держать надо, чтобы они образумились?
– Не могу сказать я, чтобы у меня было такое отчетливое желание, но у меня есть предчувствие, что дальше, по мере роста покупательских способностей у населения всё будет только хуже… Не люблю это слово к людям применять, но скажу. Большая часть людей отупеет. А ты и сам говорил, что тупых людей недолюбливаешь…
У ненасытимости две дочери: «давай, давай!» (Притч. 30,5)
В наш век возникают новые, невиданные ранее виду зависимости – шопинг как вариант патологического накопительства (ониомания, иногда в быту именуемая как шопоголизм или же даже потреблятство); зависимость от накопления и потребления информации (некоторые люди, опасаясь что что-то случится с Интернетом безотчётно заполняют носители своих компьютеров гигабайтами бесполезной неструктурированной информации, бездумно «скачивая» всё подряд); религиозное потребление (накопление предметов, связанных с церковью (брошюрки, иконки, чётки, etc.), никак не сопряженное c истинной верой, плавно перетекающее в фетишизацию предметов, связанных с церковью); зависимость от потребления порнографии; и, наконец, потребление потребления – некий рекурсивный вариант консьюмеризма, при котором человек накапливает в невероятных количествах фильмы, книги и другие материалы, наполненные критикой потребления, искренне считая, что так можно с этим бороться (последнее очень хорошо знакомо автору этих строк на примере его собственного образа жизни).
Развёрнутый литературный пример потребительского поведения можно найти у писателя-битника Уильяма Сюарда Берроуза; размышляя о природе наркотической зависимости, Берроуз описывает психологию поведения человека, сознание которого почти что всецело охвачено стремлению жить в угоду своим неконтролируемым желаниям и потребностям:
…наркотик соответствует основной формуле вируса «зла»: Алгебре Потребности. Лик «зла» – это всегда лик тотальной потребности. Наркоман – это человек, испытывающий тотальную потребность в наркотике. При частом повторении потребность становится беспредельной, над ней утрачивается контроль. Пользуясь терминами тотальной потребности: «А вы бы не стали?». Да стали бы. Вы стали бы лгать, мошенничать, доносить на друзей, красть, делать все что угодно, лишь бы удовлетворять тотальную потребность. Потому что вы находились бы в состоянии тотальной болезни, тотальной одержимости и не имели бы возможности действовать каким-либо другим способом…
Дни пандемии вскрыли эти проблемы потребительского мышления весьма ярко.
То, что разобщение умов, связанное с потребительством, в трудные дни пандемии – и в нашей стране, да и в мире в целом, – оказалось переплетено с усилением влияния шарлатанства и ересь – явление не новое в историческом масштабе.
Адепты разномастных сект, целители и хиллеры, фарцовщики и рэкетиры, готовые на любые унижения ради повышения своего достатка люди с лимитческим стилем мышления, валютные проститутки, перекупщики краденого, – отложили свои личинки в чуть тронутый смрадными пятнами гниения труп государственности одновременно – на излёте Перестройки.
Окончание диалога
– Совсем ты, братец, я чувствую, заработался. Ну-ну, продолжай, я тебя хоть послушаю. Но не думай и даже не мечтай, что я с твоими теориями соглашусь, – Микоян натужно улыбнулся в усы; его собеседник был уверен в своей риторике.
– Вот жили же когда-то люди, трудились так, что ни на что другое времени у них не оставалось. Тогда знали цену каждой крошке хлеба. И были у тех людей нормальные семьи. И в Бога – да-да! – в Бога верили. А теперь что? Особенно не у нас, а там, у других… Человек работал, трудился в поте лица, подачек от судьбы не ждал, всему был рад. А тут – на тебе раз! Достаток. Переизбыток. Перепроизводство…
– Это ты-то мне говоришь? У самого ведь голова умная-умная была, но вся логическая игра в ней у тебя вокруг еды и сытости строилась.
– Люди меняются, Анастас. Представляешь, как страшно будет, когда у каждого человека блюда мясные на каждый день появятся и даже автомашины в свободном доступе. Они приравняют все эти атрибуты красивой жизни к уровню личного счастья. А если у них ещё и свободное время появится! Тут тебе и по женской части они начнут, это самое, меры не знать. В секты подадутся, лженаучными теорийками увлекутся... И это не самый худший сценарий развития! У них пролежни мозга будут от сплошного ничегонеделания. За внешним блеском и мишурой будут влачить они жалкие свои жизни – без цели и смысла.
– Откуда это всё в тебе, друг мой?
– Я видел… – Савичев осёкся и смял салфетку, – Я будто бы видел этих людей будущего – и у них страшная тьма перед глазами, ведь им больше не о чем мечтать, не к чему ему стремиться – кроме как к накопительству. А ещё страшнее того, что страшная тьма у них в глазах – потому что им занять-то себе и особо нечем будет, кроме удовольствий, которыми быстро пресыщаешься… Новые поколения, идущие нам на смену, трудиться станут всё меньше и меньше, а жрать – всё больше и больше. Жить делом жизни не в почёте у них вдруг окажется.
– И что же теперь получается, Андрей, возникает у нас, людей государственных, потребность народ не кормить, чтобы они не опускались на самое дно морали?
– Я не об этом говорю. Стремление к сытости нормально, голодный ведь не способен к результативному труду… Главное, чтобы стремление к сытости и достатку не стояло во главе угла у человека, чтобы стимулы потребления не были главенствующими.
– Не думаю, товарищ мой хороший в сапогах, что стремление к достатку, пускай даже к переизбытку, так губительно, как ты сейчас обрисовал.
– О, ты недооцениваешь! И все вот, как ты, недооценивают. Наши с тобой, Анастас Иванович, внуки, борясь с очередями в магазине, сражаясь ради изобилия, порушат государственность, брат на брата пойдёт с оружием. А наши с тобой правнуки, которые родятся уже после всего этого, ничего знать не будут, кроме потребления, ни к чему другому не будут способны, ничего не смогут построить.
– Я не верю, что у меня будут такие потомки.
– А я верю! Вижу: твой внук, Анастас Иванович, ещё будет пропитым кабацким музыкантом, играющим за еду!
Микоян привык к резким суждениям и спорным высказываниям Савичева, привык к его накатистому норову, обижаться не стал.
– Я, Савичев, вот что скажу тебе. Честно говоря, я лицемер и скрывать не буду этого. Но лучше лицемерить как я, чем пытаться мир переделать, не имея на то ресурса и возможности. А то ещё про мировые эпидемии какие-то увещевать начнёшь… Свою содовую в моё Киндзмарули превращать станешь лёгким движением руки.
– Ты зря так считаешь, Анастас. Я связан с продовольствием по-прежнему, а ты теперь не просто связан с гражданской медициной – ты её возглавляешь. Так или иначе… Ведь именно наши ведомства порой создают людские очереди, вольно или не вольно. А ты давно, наверное, в очередях не был. Так люди такое друг другу говорят! Все жизни навыверт. Пойди, пойди постой как-нибудь в очереди. Вот где живые люди! Вот где жизнь, как она есть, а не скупая на эмоции цифирь статистики. Так что есть, есть ещё рычаги воздействия на неокрепшие людские умы…
Все фотоматериалы в данном фрагменте найдены в информационном шуме социальных сетей и сознательно оставлены автором без комментария.