Китайские истоки ниндзюцу
Слово «синоби-но моно» в значении лазутчика впервые появляется в воинской повести (гунки-моно) «Тайхэйки» («Повесть о великом мире») рассказывающей о неудавшейся реставрации Кэмму, когда император Годайго, бросил вызов узурпаторам из могущественного феодального дома Ходзё, намереваясь свергнуть сёгунат и вернуть себе полноту власти. В то время верный сподвижник Годайго, знаменитый полководец Кусуноки Масасигэ, активно использовал шпионов, создав агентурную сеть из 48 акуто (разбойников) из шайки Курода, контролировавшей большую часть провинции Ига. Он разместил их в городах Киото, Осака и Кобэ и получал от них ценные сведения о замыслах противников. Начиная с эпохи Муромати, упоминания о ниндзя встречаются в исторических источниках повсеместно.
Однако точкой отсчёта истории ниндзюцу является более древняя эпоха, когда на основе привезённых с материка знаний о военной стратегии, магии оммёдо (Путь инь и ян) и мистических практик горных отшельников-ямабуси, это искусство формировалось как особая отрасль военной науки.
Истоки ниндзюцу обычно связывают с древним Китаем, что неудивительно. Во-первых, древний Китай всегда оказывал значительное политическое и культурное влияние на окружающие дальневосточные государства. Во-вторых, именно в древнем Китае была создана цельная военно-стратегическая теория, задавшая импульс для развития военного дела на всём Дальнем Востоке, и не утратившая своей актуальности по сей день. Эта теория отражена в трактатах, входящих в знаменитый военный канон из семи книг «У-цзин ци шу»: «Лютао» («Шесть секретных учений»), «Сунь-цзы бин фа» («Военное искусство Сунь-цзы»), «У-цзы бин фа» («Военное искусство У-цзы”), «Сыма фа» («Правила Сыма»), «Сань люэ» («Три стратегии»), «Вэй Ляо-цзы», «Ли Вэй-гун Вэнь дуй» («Диалоги Ли Вэй-гуна»).
Кроме этих книг, известен ряд других трактатов, не вошедших в канон, и созданных на основе вышеназванных. Некоторые из этих книг были утрачены ещё в древности, как например «Сунь-бинь бин фа» («Военное искусство Сунь-биня»), которая была обнаружена в ходе археологических работ во второй половине ХХ в. Попав в Японию в VIII в., эти трактаты стали теоретической базой для ниндзюцу. Можно сказать, что это искусство является переосмыслением на японской почве древнекитайской военной науки. Об этом же говорит и Фудзибаяси Ясутакэ в 1-м томе «Бансэнсюкай»:
«Вопрос: Когда появилось ниндзюцу?
Ответ: Изначально гунпо (военное искусство) появилось в глубокой древности, во время правления императора Фу Си (яп. Фукуги). В дальнейшем оно стало весьма успешно применяться в правление Жёлтого Императора. Издревле оно передавалось из поколения в поколение, и лишь добродетельные люди могли его использовать. Одним словом, ниндзюцу – это краеугольный камень военного искусства. Хотя ниндзюцу появилось в эпоху Фу Си и Жёлтого Императора, о нём нельзя увидеть упоминаний в старинных книгах. В них можно увидеть лишь его сущность. В этом смысле [ниндзюцу] иногда можно найти в старинных книгах».
В чём же конкретно проявилось влияние древнекитайской военной науки? Какие основные принципы древнекитайских военных трактатов легли в основу ниндзюцу? Какие именно методы ведения разведывательной деятельности, уловки и тактические приёмы диверсионной войны пришли в Японию из Китая, и были, затем, приспособлены к местным, японским условиям ведения войны? Наш анализ будет основан как на старинных китайских трактатах по военному искусству, так и трактатах ниндзя, которые, в последнее время, благодаря усилиям немногочисленных энтузиастов, стали доступны массовому читателю в переводах на многие европейские языки.
Искусство войны
Военно-философская мысль Древнего Китая имела достаточно долгую историю развития. Прежде чем сложился классический канон из семи трактатов (У-цзинь ци шу) и школа стратегии – Бин-цзя, военная мысль существовала в рамках основных философских школ эпохи Чжаньго, т.е. конфуцианства, даосизма, легизма, моизма.
Древний Китай не был единым государством. Он был разделён на ряд царств, правители которых, осознавая необходимость централизации власти, вели между собой ожесточённую борьбу за гегемонию в Поднебесной. Война стала неотъемлемой частью жизни общества, что привело, во-первых, к выделению военного искусства в самостоятельную сферу деятельности: появились профессиональные полководцы, обладавшие необходимым опытом и знаниями, и военные советники-шуйкэ. Во-вторых, к необходимости философского осмысления феномена войны, её причин и способов достижения мира. Если в периоды Шан-Инь и Чжоу война имела мифологическое объяснение и рассматривалась как служение культу предков, как специфическая форма человеческого жертвоприношения, то в период Чуньцю, древними китайцами была осознана связь войны с политикой и экономикой. И первым кто из древних китайцев осознал такую связь, был Конфуций. Отечественный востоковед Н. И. Чуев, исследовавший историю становления древнекитайского искусства стратегии, основоположником этого искусства называет Конфуция. Он пишет:
«Именно он (Конфуций) заложил основы понятийного аппарата для анализа явлений войны и мира, первым стал искать источники войны внутри человеческого общества. Он включил военную теорию, как часть в своё политическое учение, результатом чего в военных взглядах Кун-цзы стали превосходить политические средства в войне над собственно военными; больший интерес к стратегии, чем к тактике; определение характера войны (справедливый или несправедливый) в зависимости от того, добродетельный или недобродетельный правитель её ведёт».
Как видно, несмотря на то, что конфуцианство любой частный конфликт, и тем более войну, считало проявлением грубости, и невежества, сам Конфуций не был пацифистом. Он оправдывал «справедливую войну», которая ведётся для защиты государства от внешней агрессии. Так, же он не видел ничего предосудительного, в военной компании, ведшейся для усмирения бунтовщиков и наказания преступников. Однако, многие его позднейшие последователи, выступали как противники всяких войн.
Мо-цзы, учившийся в молодости у конфуцианцев, но порвавший с ними, провозглашал принцип «всеобщей любви». Этот принцип Мо-цзы, был ближе к «разумному эгоизму» нигилистов XIX в., чем к христианскому идеалу жертвенной любви, так как Мо-цзы учил, что любить ближних выгодно, и если все будут любить друг друга, то это будет выгодно обществу. Он проповедовал отказ от армий, источником войн считал эгоизм и тщеславие правителей, в тоже время признавал необходимость защиты государства и большое значение придавал строительству и обороне крепостей.
Школа законников (легистов) – фа-цзя, во главу угла ставившая принцип абсолютной власти правителя, рассматривала общество, как некое подобие хорошо сплоченной армии. Они переносили на гражданскую сферу все основные понятия, связанные с военной сферой. Военному делу давали стройное теоретическое обоснование: разрабатывали систему управления армией по методу поощрений и наказаний, обосновывали необходимость войны экономическими причинами. Они провозглашали принцип единоначалия в обществе, унификацию всех сторон его жизни, ратовали за всеобщую воинскую повинность, превращающую все мужское население в солдат. Главным принципом легисты провозглашали закон (отсюда их название). Причём закон, по их мнению, должен обеспечивать не права граждан, а безопасность правителя и абсолютность его власти. Легисты не видели ничего дурного в доносительстве, большое значение придавали созданию службы политического сыска и шпионажа. Их идеи оказали немалое влияние на развитие древнекитайской военной науки, у того же Сунь-цзы, можно увидеть и принцип иерархичности, и большое внимание к наградам и наказаниям в армии, поддерживающим боевой дух солдат, и гарантирующим соблюдение строгой дисциплины, и больше внимание к организации шпионажа, пренебрежение которым Сунь-цзы считал «верхом негуманности».
Но большее влияние на становление военной науки, из всех философских школ доциньского Китая, оказал даосизм. Идеалом Лао-цзы был возврат к естественной простоте, которую человек потерял, создав цивилизацию. Нарушение первобытной гармонии в человеческой природе (отход от Дао), повлекло нарушение гармонии в обществе. Именно, цивилизация, по мнению Лао-цзы, является источником войны и всех прочих бедствий. Следование единому всеобщему закону мироздания (Дао), возвращает гармонию в государство, превращает само государство из геополитического образования, в одну большую семью. Поэтому мудрый правитель всегда сообразуется с Дао, просчитывает, наперёд все свои ходы, взвешивая и рассматривая со всех сторон каждое своё решение – не нарушит ли оно гармонию в обществе, укрепит ли государство, не приведёт ли к плачевным последствиям? Из этой идеи следования Пути (Дао), ради сохранения гармонии в обществе вытекает и крайний пацифизм Лао-Цзы. Война для него является крайним «нарушением гармонии». В «Дао дэ цзин» сказано:
«Когда в стране существует Дао, лошади унавоживают землю; когда в стране отсутствует Дао, боевые кони пасутся в окрестностях».
В трактате «Вэнь-цзы» говорится:
«Яростные сражения и многие победы – верный путь к гибели государства».
В тоже время, не смотря на весь пацифизм даосизма, если война оказывалась неизбежной, то даосы одобряли оборонительную войну. Казалось бы, как возможно, совместить крайний пацифизм, вытекающий из самой сути этого учения, и признание необходимости обороны государства? Даосы нашли решение этого вопроса – необходимо силе и агрессии противника, противопоставить собственную мудрость. «Покорять страну противника не сражаясь» – основной принцип учения Сунь-цзы, целиком и полностью основан на даосской идеи податливости и «недеяния» (У-вэй). Войну необходимо вести с минимумом людских потерь и материальных затрат, заканчивая её как можно скорее, ибо затяжная война с большим количеством потерь способна разорить государство и привести его к гибели. Отсюда даосы уделяли огромное внимание предварительным расчётам, составлению планов, обманным манёврам и хитростям. Само понятие «стратегия» (люэ) можно трактовать как «хитрость», «обман». И в этом обмане не было ничего аморального, и даже не потому, что это был обман противника, просто стратег, совершающий действие при помощи «недеяния», позволял ситуации развиваться естественным образом, не мешая «естественному ходу вещей». Если противник яростен и гневлив, то это совершенно естественно, что в ходе сражения он будет поддаваться своему гневу, и совершать бездумные и опрометчивые действия. Если он труслив и слаб, то даже видимость силы противника, который на самом деле так же слаб, как и он, заставит его отступить. А потому: «Если можешь что-либо показывай, будто не можешь. Его пустоте, противопоставляй свою полноту». Понятия «пустоты» и «наполненности» у Сунь-цзы, также имеют даосские истоки. В его интерпретации «пустота» – это слабость армии, отсутствие в ней дисциплины, проблемы с провиантом и материальным снабжением. Под «полнотой» понимаются сильные стороны. Стратег должен знать свои сильные и слабые стороны, уметь вовремя «пустоту» превращать в «полноту». Также он должен уметь видеть «пустоту» и «полноту» у противника, прятать от него свои слабые стороны и его «пустоте», например проблеме с провиантом, вовремя противопоставлять свою «полноту». Показывая противнику свою мнимую «пустоту» там, где у стратега «полнота», можно манипулировать противником, заманивая его выгодой. Таким образом, как можно видеть, даосизм оказал значительное влияние на основные положения учения Сунь-цзы.
В «Исторических записках» (Ши цзи) древнекитайского историка Сыма Цяня, о Сунь-цзы говорится следующее:
«Сунь-цзы [по имени] У (Воинственный), был уроженцем княжества Ци. Свой труд о законах ведения войны он представил на рассмотрение ускому вану Хэ Люю. Хэ Люй сказал: «Ваш [труд в] 13 главах я полностью рассмотрел. Нельзя ли устроить маленькую проверку вашего умения управлять войсками?» [Сунь-цзы] ответил: «Можно».
Проверка оказалась насмешкой, за которую Хэ Люй дорого поплатился. Вместо профессиональных воинов из личной гвардии, Хэ Люй предложил Сунь-цзы управлять «войском», состоящим из женщин царского гарема. Он велел созвать всех своих наложниц, облачить их в доспехи и выдать им оружие. Сунь-цзы же, должен был провести учение и добиться от женщин безоговорочного выполнения приказов. Командирами отрядов, были назначены две любимые наложницы Хэ Люя. Учения начались со строевой подготовки, которая быстро оказалась сорванной. Вместо того, чтобы подчинятся приказам Сунь-цзы, и поворачиваться на лево и на право, женщины начали смеяться. Разгневавшись, Сунь-цзы сказал: «Если распорядок не ясен [и] команды не усвоены – это вина военачальника, [но] если распорядок уже ясен, но ему не следуют – это вина командиров», и велел казнить командиров отрядов – двух царских наложниц.
«Уский ван, наблюдавший за происходящим с террасы своего дворца, очень испугался, увидев, что собираются казнить его любимых наложниц. Он поспешно послал вниз гонца с распоряжением: «Я уже убедился, что вы, полководец, умеете управлять войсками, но без этих двух наложниц мне еда не будет сладка. Я не хочу, чтобы их казнили». Сунь-цзы ответил: «Я уже назначен командующим. [Когда] командующий находится в войсках, не все приказы правителя являются [для него] обязательными».
Когда двух наложниц казнили, устрашённые женщины стали как одна выполнять приказы Сунь-цзы. «Тогда Сунь-цзы послал гонца доложить вану: «Войско уже приведено в порядок. Ван может спуститься для личной инспекции. Как бы правитель ни пожелал использовать его, оно пойдёт в огонь и в воду».
Хотя Хэ Люй был очень недоволен тем, что пришлось казнить его любимых наложниц, но сделал Сунь-цзы командующим своей армией. Заканчивая своё повествование о Сунь-цзы, Сыма Цянь пишет:
«На западе [усцы] разбили сильную чускую [армию и] вступили в столицу Ин, на севере создали угрозу Ци и Цзинь. [Так Хэ Люй] прославился среди чжухоу. Во всём этом есть заслуга Сунь-цзы».
Трактат Сунь-цзы «Искусство войны» («Сунь-цзы бин фа»), является самым известным и самым авторитетным среди трактатов военного канона «У-цзин ци шу». Несмотря на относительно малый объём и афористичную форму изложения, он давал пищу для размышления целым поколениям военных стратегов на всём Дальнем Востоке. Уже в древности он стал наиболее часто комментируемым, и если собрать воедино все его комментарии, то их объём в несколько раз превысит объём самого трактата.
В тоже время, уже в древности возникали споры относительно его авторства и датировки. Древнекитайские комментаторы, такие как Е Ши, Яо Цзи-хэн, Лян Ци-чао, обратили внимание на несоответствие наставлений Сунь-цзы условиям эпохи Чуньцю. В ту эпоху ещё не было больших государств и больших армий, о которых сказано в трактате. Советский историк Синицын, исследовавший этот вопрос, писал в своей статье «Об авторстве и датировке трактата «Сунь-цзы»:
«В 632 г. до н.э. состоялась битва при Чэнпу между армиями царств Цзинь и Чу, крупнейшая битва периода Чуньцю. В ней цзинская армия насчитывала не свыше 700 колесниц и 20 тыс. воинов, чуская армия была ещё меньше. Только в период Чжаньго армии стали многочисленными… Численность же армий, описанных в трактате Сунь-цзы, соответствует Чжаньго, а не Чуньцю».
Власть в государствах эпохи Чуньцю не разделялась на военную и гражданскую, а полководец был полностью зависим от мнения правителя и не мог действовать самостоятельно. Кроме того в книге «Цзочжуань» («Комментарий к «Чуньцю» Цзо Цю-мина), достаточно подробно описывающей события в царстве У этого периода, о Сунь-цзы ничего не говорится. В книге «Ханьшу» («История династии Хань»), упоминаются целых два трактата, авторами которых названы уский Сунь У и цинский Сунь-цзы. На этом основании комментатор Янь Ши-гу делает вывод, что автором трактата «Сунь-цзы бин фа» является Сунь-цзы из Цин, живший в период Чжаньго, и что под этим именем имеется в виду Сунь Бинь, которого Сыма Цянь называет потомком Сунь У. Этой версии придерживался, автор цитируемой выше статьи, Синицын. Современные китайские историки, придерживающиеся версии Сыма Цяня, анахронизмы в трактате объясняют поздними искажениями при переписке и редактировании. Умолчание «Цзочжуань» о Сунь-цзы, связывают с тем, что он был в царстве У человеком пришлым, и он был не полководцем, а всего лишь консультантом Хэ Люя по составлению военных планов. Из отечественных исследователей традиционной версии придерживался академик Н. И. Конрад.
Археологические находки, сделанные в 1972 г. в провинции Шаньдун, близ поселения Иньцюэшань положили конец вековым спорам об авторстве трактата «Сунь-цзы». В ханьском захоронении военного чиновника, относящемся ко времени между 140-118 гг. до н.э., были найдены связки бамбуковых дощечек с иероглифами. Оказалось что это тексты трактатов, среди которых были трактат «Сунь-цзы бин фа» и утерянный в древности трактат Сунь Биня, упоминаемый в «Ханьшу». Трактат не был никак озаглавлен и китайскими историками он был назван «Сунь Бинь бин фа» («Военное искусство Сунь Биня»). Вначале 2000-х, оба трактата: ранняя редакция «Сунь-цзы» и трактат Сунь Биня были переведены на русский язык известным китаеведом В. Малявиным.
Трактат «Сунь-цзы бин фа» оказал огромное влияние на становление ниндзюцу. Его тринадцатая и заключительная глава называется «Использование шпионов» и целиком посвящена этому виду деятельности. В ней, возможно впервые, приводится подробная классификация видов шпионов, описываются способы перевербовки агентов, ведение контрразведки и заброса противнику дезинформации. Об этом говорится во многих наставлениях по ниндзюцу, в разделах посвященных его истории. Например, в первой главе «Синоби-хидэн» («Тайная передача знаний ниндзя»), одном из ранних письменных наставлений по ниндзюцу написанном Хаттори Хандзо Ясунага в 1560 г., сказано следующее:
«Сунь-цзы, вассал правителя Хэ Лю-вана из царства У, придумал пять типов синоби (гокан), которые появляются в главе «Сон ёкан» («Использование шпионов») его книги «Искусство войны». Говорят, что некоторые вассалы императора Гаоцзу из ханьской династии, такие как Чжан Лян, Хан Синь, также как и Сунь-цзы, использовали искусство синоби, как о них упоминается в книге «Диалоги с императором Тай-цзуном».
В «Бансэнсюкай» сказано:
«…Затем, это искусство было передано Сунь-цзы, и он придумал пять типов шпионов, которые он назвал «гокан» и написал о них в главе «Об использовании шпионов». С тех пор не было никого из великих полководцев, кто бы ни использовал ниндзюцу, в течение периода «Вёсен и осеней», периода Чжаньго, в период Троецарствия, в период Тан, в период «Пяти династий», в период Северной и Южной Сун, и [во все последующие периоды] вплоть до сегодняшнего дня».
В приведённых цитатах упомянуты пять типов синоби – гокан (букв. пять шпионов). Это известная классификация Сунь-цзы, разделяющая виды шпионов по категориям, в зависимости от задач, поставленных перед ними, методов их деятельности, и способов их вербовки.
«...Пользование шпионами бывает пяти видов: бывают шпионы местные, бывают шпионы внутренние, бывают шпионы обратные, бывают шпионы смерти, бывают шпионы жизни.
Все пять разрядов шпионов работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они – сокровище для государя» – сказано у Сунь-цзы. Тринадцатая глава трактата Сунь-цзы и многочисленные комментарии к ней, легли в основу теории шпионажа в ниндзюцу.
Шесть секретных стратегий
Вторым по важности трактатом канона «У-цзин ци шу», является «Лютао» («Шесть секретных стратегий»), который традиция приписывает главному министру царства Чжоу – Тай-гуну, и считает самой ранней книгой этого канона. Этот трактат пользовался большой популярностью и в Китае и в Японии. Мятежный Тайра-но Масакадо, объявивший себя императором, пользуясь стратегиями, описанными в Лютао (яп. «Рикуто»), несколько лет успешно противостоял правительственным войскам, контролируя центральный регион Канто. Минамото-но Ёсицунэ, пользуясь знанием «Лютао», разгромил войска Тайра в битве при Дан-но ура и сверг диктатуру Тайра-но Киёмори.
Трактат «Лютао» оказал не меньшее влияние на становление ниндзюцу, чем трактат «Сунь-цзы бин фа». В «Нимпидэн» сказано:
«…Также Цзян Цзыя, который был премьер министром (кит. тай-гун) правителя царства Чжоу Вэнь-вана, написал семьдесят одну главу о пути синоби и сокрушил Додо, вассала правителя Цзе из династии Ся»
(Надо сказать, что автор «Нимпидэн» здесь допустил явную ошибку, перепутав имена и хронологию правления династий. Цзян Цзыя содействовал в свержении династии Шан, последним правителем которой был Чжоу Синь. Правитель Цзе, был последним императором династии Ся, которая как раз, предшествовала династии Шан.)
Также об этом говорится в «Бансэнсюкай»:
«…Традиция [ниндзюцу] была передана Цзян Цзыя, и он написал трактат по ниндзюцу состоящим из 71 главы и представил его миру. Свидетельство тому содержится в «Вопросах и ответах танского Тай-цзуна и Ли Вэй-гуна (Ли Цзиня)», где говорится: «Ли Цзинь сказал, что 71 главу «Речей Тай-гуна» нельзя исчерпать в войне». Согласно примечанию [в древнем свитке], это сказано об искусстве шпионажа, что здесь означает «синоби».
По преданию, трактат был написан Тай-гуном (известным также, под именами: Цзян Цзыя, Люй Шан или Люй Я), специально для правителя Чжоу Вэнь-вана, как руководство по свержению сильной, в военном отношении, династии Шан (Шан-Инь). Этот трактат описывает эффективные стратегии, позволяющие малочисленной армии противостоять сильному и грозному противнику. Эти стратегии легли в основу методов ниндзя по ведению диверсионной войны. Также, в «Лютао», подробно описана стратегия «непрямых действий», позволяющая изнутри сокрушить вражеское царство (применительно к условиям феодальной Японии – вражеское княжество), с помощью интриг, стратагемных планов и манипуляции чиновниками противника. Это так называемые «Двенадцать правил гражданское наступления» из второй части «Лютао» «Секретное военное учение». В этой главе говорится об управлении противником и об ослаблении вражеского государства путём подкупа его чиновников и министров, создания т.н. «пятой колонны», создания ложного союза с вражеским правителем и потворству его порокам, сеяния разногласий и смуты в его царстве. Все эти методы пришли в ниндзюцу, например в «Бансэнсюкай» сказано:
«В ниндзюцу существует способ «сеяние раздора» (хэдатэру-но дзюцу»). Ниндзя разделяет вражеского князя с его вассалами, возводя ложные обвинения, нарушает согласие между врагом и князьями соседних провинций, чтобы они не могли рассчитывать на взаимную поддержку и обижались друг на друга. Существует много примеров с древних времён, как в Китае, так и в Японии, когда победу добывали, создавая смуту среди врагов».
Из «Лютао» в ниндзюцу пришли методы составления тайных посланий. В главах «О секретных бирках» и «О секретных письмах» говорится о способах шифрования информации.
«Тай-гун сказал:
Правитель и его генералы имеют систему секретных бирок. Состоящую из восьми видов таковых.
Есть бирка, означающая великую победу над врагом, она длиной в один фут. Есть бирка, означающая разгром вражеской армии и убийство их генерала-полководца, она длиной в девять дюймов.
Есть бирка. Сообщающая о взятии вражеских стен и взятии города, она восемь дюймов длиной.
Есть бирка, означающая, что враг отброшен назад и армия глубоко вторглась в его земли, она семь дюймов длиной.
Есть бирка, которая призывает войско готовиться к серьёзной обороне, она шесть дюймов длиной.
Есть бирка, сообщающая о необходимости поставки провианта и в потребности в подкреплении, она пять дюймов длиной.
Есть бирка, означающая поражение армии и смерть генерала, она четыре дюйма длиной.
Есть бирка, сообщающая о потере всех преимуществ и о том, что армия сдалась, она три дюйма длиной». (перевод И.Н. Мизининой)
Все эти методы послужили основой для тайнописи ниндзя (анго-дзюцу).
Также, в «Лютао» описаны тактические приёмы ведения боя в условиях «сложной» местности: в узких горных проходах, в густых лесах и в болотах. Подобные топографические условия, как раз характерны для Японии, и ниндзя не раз приходилось принимать бой в горах или в болотистой местности, порой специально заманивая врага в ущелья или в болота, где возможность для передвижения большой армии противника существенно ограничена, а немногочисленные, мобильные диверсионные отряды, напротив, могли с удобством проводить неожиданные атаки, сея среди врагов панику.
Автор другого трактата, У-цзы, писал по этому поводу:
«Избегай врага на удобной местности, нападай на узких участках. Поэтому сказано, что для того, чтобы один мог напасть на десятерых, нет места лучше, чем узкое ущелье. Чтобы десять могли напасть на сотню, нет места лучше, чем глубокий овраг. Чтобы тысяча могла напасть на десять тысяч, нет места лучше, чем опасный проход. Поэтому если неожиданно напасть с малыми силами – ударяя в гонги и барабаны, на сжатой со всех сторон дороге, то даже если враг очень велик, он будет как пойманная рыба. Поэтому сказано: с большими силами располагайся на удобной местности, с малыми силами располагайся, используя естественные преграды, на узкой местности».
Загнав противника в ущелье можно было обрушить на него град камней и стрел, отрезать пути к отступлению. Принимая бой в горах, следовало занять возвышенность на солнечной стороне (или стороне ян), что позволяло избежать сырости, и приготовится к обороне с теневой стороны (стороны инь).
«Те, кто занял левую сторону горы, должны быть готовы к нападению с правой стороны. Те же, кто справа, будут отражать атаки с левого склона. Там, где враг начнёт подниматься на гору, ваши войска должны установить внешние линии обороны».
Водные преграды представляли большую опасность для древних и средневековых армий, и зачастую, могли стать причиной гибели целого войска. Ниндзя могли загнать врага в болото или к реке, или на рисовое поле и прорвать плотину, что превращало поле в вязкое болото, препятствующее передвижению людей и лошадей. Японский исследователь Хирути Киёюки писал:
«Плотина под названием Сингэн-тэй, построенная, чтобы контролировать воды реки Каманаси, была возведена по «технологии» ниндзя. Иногда, чтобы воздействовать на врага, ниндзя делали что-то наподобие временной плотины, которая затем прорывалась, что приводило к разливу реки.
Но они (ниндзя) также знали способы, как избежать прорыва плотины. Сингэн-тэй, построенная ниндзя, была перекрыта с промежутками по бокам таким образом, чтобы в момент, когда происходит наступление, воды реки можно было быстро освободить, затопив окружающую местность. Напор воды распределяется другой плотиной с внутренней стороны, что создаёт эффект колебания. Это умение – приспособление техник нинпо для контроля воды – подчёркивает тот факт, что ниндзя были незаурядными учёными для своего времени».
Древние китайцы немалое внимание уделяли применению огневых средств, как для поджогов, так и для подачи сигналов огнями и дымом. Однако в военных трактатах применение огня обсуждается мало, за исключением трактатов «Сунь-цзы бин фа» и «Лютао». Советы, содержащиеся в «Сунь-цзы бин фа» легли в основу использования огня на всём Дальнем Востоке. Так комментатор Сунь-цзы Чжан Юй писал:
«К огневому нападению нужно подготовиться скрытно, определить расстояние и состояние подходов к противнику. Поэтому сначала нужно изучить местность, и только тогда огневое нападение может иметь успех <…> Средства для получения огня и горючие материалы следует всегда держать в готовности и применять их, когда это удобно» (здесь и далее перевод В. Малявина).
Сунь-цзы в главе «Огневое нападение» советовал:
«Для того, чтобы пустить огонь, нужен подходящий час; для того чтобы зажечь огонь нужен подходящий день.
Подходящий час – это когда погода сухая; подходящий день – это когда луна находится в созвездиях Цзи, Би, И, Чжэнь. Когда луна находится в этих созвездиях, дни стоят ветреные.
При огневом нападении нужно действовать сообразно пяти свойствам огня следующим образом.
Как только огонь запылал в стане противника, тотчас воспользуйся этим для нападения извне.
Если огонь загорелся, но в стане противника всё спокойно, выжидай и не нападай. Когда же огонь разгорится в полную силу, то, если можно воспользоваться моментом, воспользуйся им, а если воспользоваться нельзя, оставайся на месте.
Если можно пустить огонь со стороны, не жди, пока он разгорится в стане противника, а выбрав подходящее время, пускай его.
Если огонь вспыхнул по ветру, не производи нападения с подветренной стороны. Если днём долго дует ветер, ночью он стихнет».
В трактате Сунь Биня сказано:
«Если враг располагается по ветру в местности, заросшей сухой травой, и солдатам его трёх армий некуда бежать, ты можешь предпринять огневую атаку. Если дует сильный холодный ветер, местность богата растительностью и кустарником, а хворост и трава для разжигания костров уже собраны противником, но укрепления ещё не подготовлены, в таких обстоятельствах ты можешь предпринять огневую атаку. Прикажи бить в барабаны и громко кричать, чтобы подбодрить своих солдат. Обеспечь нападение стратегической мощью Таковы тактические приёмы ведения огневой войны».
Очень эффективным методом было использование животных для поджога и сеяния паники. Для этого на спину коням или быкам привязывали факела или хворост, который затем поджигали, и гнали животных на встречу вражескому войску, или к вражескому лагерю. Несчастные животные, находясь в шоковом состоянии, буквально затаптывали передовые отряды противника, и сносили строения в военном лагере. Кроме вьючных животных могли использовать также оленей и кабанов. Этот метод также упоминается в трактатах по ниндзюцу. Например, в «Гумпо дзиёсю» сказано:
«Во время ночной атаки можно прикрепить факелы на спину коню и пустить его на врага. Неплохой метод также состоит в том, чтобы прикрепить эти факелы вверх ногами. Количество зависит от численности врага. Следует использовать вьючных коней. Факелы должны быть привязаны короткой верёвкой, одним узлом к вьючному седлу – так, чтобы сгорело за короткое время».
В древнем Китае, в качестве лазутчиков использовали людей, знакомых с воровским ремеслом, способных тайком проникать в охраняемое помещение и открывать любые замки и запоры.
В эпоху «Сражающихся царств» (Чжаньго), на царство Чу напала армия Ци. Чуской армией командовал полководец Цзу-фа, который славился своим умением подбирать людей, в соответствии с их способностями и использовать их таланты на пользу армии. Среди его воинов был бывший преступник, который под покровом ночной темноты, забирался в дома богачей и похищал золото. Цзу-фа дал ему шанс искупить вину и послужить государству, приняв на службу в своё войско. Под ударами цисской армии чусцы терпели одно поражение за другим, и Цзу-фа решил использовать такую хитрость: он подозвал к себе бывшего вора и приказал по ночам тайно проникать в лагерь противника, и похищать личные вещи цисского полководца. Ночью, бывший вор, без труда проник в лагерь цисцев, под самым носом у вооружённой охраны, и пробрался в шатёр полководца. Найдя полководца спящим, он украл его одеяло и вернулся к своим. Утром Цзу-фа отправил посла в лагерь Ци, с одеялом их полководца и с запиской, в которой говорилось, что это одеяло было найдено воинами Чу, в соседнем лесу, когда они собирали хворост. На следующую ночь вор опять пробрался в лагерь Ци, и украл подушку полководца. Утром её также вернули, с запиской, о том, что она была найдена на берегу реки, когда воины Чу набирали воду. На третью ночь вор опять проник к цисцам, и украл с головы спящего полководца нефритовую шпильку для волос. Утром её тоже вернули с запиской, подобного же содержания. Днём военачальник армии Ци созвал совет, на котором объявил: «Чусцы опасный противник. Их лазутчики подобно призракам проникают в наш лагерь, а стражники, несмотря на суровые наказания, ничего не могут с ними поделать. Я боюсь, что ещё одна такая ночь, и будет украдена моя голова!». Он приказал свернуть лагерь и возвращаться обратно.
Лазутчиков-воров в древнем Китае называли «собаками». Это нашло отражение в трактатах ниндзя, например в «Бансэнсюкай», где упоминаются лазутчики о-ину («большие собаки»), и ко-ину («маленькие собаки») – т.е. видимо командир группы лазутчиков и его подчинённые. Сходство ремесла лазутчика и ремесла вора отражено и в написании слова «синоби», которое в трактате «Гунпо дзиёсю» и в «Ста стихотворениях Ёсимори» записывается иероглифами, которые можно прочитать как «сэтто» («вор», «кража»). В связи с этим, британский историк Энтони Камминз полагает, что искусство проникновения в ниндзюцу, восходит к китайским «ворам-собакам».
Также из Китая японцы позаимствовали различные типы лестниц и вышек, позволяющих проводить штурм укреплений и вести наблюдение за местностью. В «Бансэнсюкай» дано описание так называемых «облачных лестниц» (кумо-басиго), упомянутых в трактате «Лютао»:
«…Воспользовавшись преимуществом очень сухой погоды и сильного ветра, враг поджигает траву по ветру, пуская огонь на нас. Его колесницы и отборные войска хорошо скрыты и находятся в засаде со стороны нашего тыла. Три армии начинают приходить в смятение, бояться и разбегаться. Что мы можем сделать?
Тай-гун ответил так:
– При таких обстоятельствах используйте «Заоблачные лестницы» и «Летающие башни», чтобы увидеть всё далеко вокруг – слева направо, внимательно изучить то, что впереди и что сзади». (Перевод И.Н. Мизининой)
На всём протяжении военной истории древнего Китая мы видим примеры использования шпионов, в соответствии с доктриной Сунь-цзы. Другое дело, что одни, из этих примеров удачные, другие - нет. Многие из этих примеров стали классическими, и неоднократно упоминаются комментаторами военных трактатов, а также их упоминают авторы трактатов по ниндзюцу, много таких упоминаний можно найти в «Бансэнсюкай».
В эпоху Чжаньго (475-221 г. до н.э.) воевали между собой царства Цзинь и Шу. Во главе войска царства шу стоял полководец ли Сюн. Во главе войск царства Цзинь стоял Ло Шан. Противники стоили друг друга, поэтому война была долгой и велась с переменным успехом. Ли Сюн решил разыграть комбинацию, которая позже станет известной у ниндзя как «ямабико» («горное эхо»). Он публично обвинил своего вассала Пу Тая во взятках и злоупотреблениях и приговорил его к битью палками. После экзекуции, израненного Пу Тая бросили в тюрьму. Однажды Пу Таю удалось бежать. Это было подстроено специально, чтобы изобразить побег, охраны была лишь для вида. В назначенный час стражник открыл решётку и выпустил Пу Тая. Пу Тай, якобы скрывающийся в глухой деревне на нейтральной территории, послал к Ло Шану человека с письмом, из которого следовало, что Пу Тай жаждет мести и готов служить бывшему противнику. Получив ответ, Пу Тай отправился в Цзинь, где встретился с Ло Шаном и предложил ему план. Сторонники Пу Тая в лагере войск Шу, должны были убить Ли Сюна и подать сигнал к нападению. Ло Шан согласился на план Пу Тая. И вот, в лагере Шу загорелся огонь – сигнал к наступлению. Авангард армии Ло Шана двинулся в атаку, и попал в засаду, а тем временем Пу Тай, находившийся в лагере Цзинь, убил Ло Шана.
Интересный пример использования «внутреннего шпиона» передаёт некий господин Хэ, комментатор Сунь-цзы. В эту же эпоху Чжаньго, воевали царства Чжао и Цинь. Войском Чжао командовал опытный стратег Ли Му, во главе войск Цин стоял Ван Цзян. Ван Цзян был явно слабей своего соперника, и проигрывал битву за битвой. Тогда он решил использовать хитрость.
Среди приближённых чжаоского вана был некий Го Кай, который завидовал Ли Му и ненавидел его. Впрочем, и Ли Му не испытывал симпатий к Го Каю и не доверял ему. Через шпионов, Ван Цзян прознал о помыслах Го Кая, подкупил его щедрой взяткой, и внушил ему опасения, что как только война закончится, Ли Му расправится с ним. Тогда Го Кай стал убеждать чжаоского правителя, что Ли Му вошёл в тайные сношения с Ван Цзяном и готовит заговор. Чжаоский ван приказал казнить Ли Му. Его место заняли два бездарных полководца, которые погшибли сами и погубили чжаоскую армию.
Первый китайский шпион
В "Искусстве войны" есть упоминание о некоем И Ине, который сыграл важную роль в свержении династии Ся (1766 г. до н.э.). У Сунь-цзы он упоминается под именем И Чжи:
«В древности, когда поднималось царство Инь, в царстве Ся был И Чжи; когда поднималось царство Чжоу в царстве Инь был Люй Я. Поэтому только просвящённые государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела». (Пер. Н.И. Конрада)
Об И-ине есть упоминания и в трактатах по ниндзюцу. Согласно «Бансэнсюкай» и «Нинпидэн» И Инь тайком пробрался во дворец Цзе-вана и убил его, что и решило исход войны. В «Нинпидэн» сказано:
«Известно, что человек по имени И Инь, нанятый на службу князем Чэн Тан из провинции Шань, прокрался во дворец императора Джоу, правителя из династии Шань 1075-1046 гг. и убил его». (Перевод В.В. Момота)
«Со времён Жёлтого императора было лишь несколько человек, которые владели ниндзюцу. В период Инь, человек, которого звали И Инь, владел этим искусством и служил князю Тану. Он пробрался во дворец Цзе-вана, правителя царства Ся, и убил его. В древние времена, возвышение династии Инь, произошло благодаря И Иню, служившему династии Ся. Он пять раз принимал сторону Цзе и пять раз сторону Тана, люди не знали, что И Инь служил шпионом».
Видимо И Инь был первым в китайской истории шпионом. Во всяком случае, первым чьё имя сохранилось в исторических источниках. Что же нам известно о нём, и почему Сунь-цзы называет его человеком высокого ума? Древнекитайский историк Сыма Цянь, в третьей главе «Исторических записок» («Ши Цзи»), пишет о нём следующее:
«И-иня звали А-хэн. А-хэн хотел служить Тану, но не знал как [устроиться к нему], тогда он сделался слугой у девушки из рода Ю-синь и стал носить на себе сосуды дин и кухонные доски цзу. [Начав] толковать с Таном о вкусе [пищи], он дошёл [до бесед] о путях правителя. Другие говорят, что И-инь был достойным человеком, не состоявшим на службе [у князя], и Тан послал людей пригласить и встретить его. Только приглашённый в пятый раз, [И-инь] согласился прибыть и служить Тану. [Он] рассказывал Тану о деяниях непорочных воинов и девяти властителей. Тогда Чэн-тан выдвинул [И-иня], поручив ему управление делами государства. [Затем] И-инь покинул Тана и направился в Ся, но возненавидел правителя Ся и вновь вернулся в Бо».
Последний правитель царства Ся Цзе-ван, являл собой воплощение архетипа последнего правителя династии. Он был недальновидным, алчным до богатства и жестоким. Из-за своей жестокости он утратил «Мандат Неба», и против него восстала коалиция князей, которую возглавил князь из области Шан Чэн Тан. На службе у него находился человек по имени И Инь (И Чжи), личность во всех отношениях неординарная. Согласно Мэн-цзы, И Инь был крестьянином, и возделывал поле в районе Ю-синь. Он был настолько известен своей добродетелью, что князь Тан неоднократно призывал его к себе на службу, посылая к нему гонцов с дарами для него. Но, И Инь не желая почестей и людской славы, отказывался ехать к Чэн Тану. Наконец он согласился поехать, чтобы преподать своему князю наставление, и сделать его таким же благочестивым правителем.
«Вань-Чжан задал Мэн-цзы такой вопрос:
– У людей есть молва, будто И Инь добивался расположение Чэн-тана своим умением забивать скот и готовить пищу. Так ли это было?
Мэн-цзы ответил:
– Нет, не так! И Инь возделывал землю и пустоши Юшэнь и наслаждался царившими там путями управления Яо и Шуня. Если бы вопреки той справедливости, за которую стояли Яо и Шунь, ему пожаловали Поднебесную, он пренебрёг бы ею; если бы вразрез с их путём управления ему предложили тысячу четвёрок упряжных коней, он бы не посмотрел на них; он не дал бы никому и не взял бы ни у кого ни былинки, вопреки той справедливости и того пути.
Чэн Тан послал к И Иню людей с шелками, чтобы пригласить его к себе на службу, и тот невозмутимо сказал им: «Для чего мне эти пригласительные дары Чэн Тана? Разве сравнить мою привычную жизнь средь полей, от которой исходит моё наслаждение путём управления Яо и Шуня, с предложенной службой при дворе Чэн Тана?»
Чэн Тан трижды посылал гонцов пригласить И Иня ко двору. Наконец, тот переменил свою речь наоборот: «Чем жить среди полей и находить в этом наслаждение в путях управления Яо и Шуня, не лучше ли побудить своего государя сделаться таким же, какими были Яо и Шунь».
Однако елейный образ И Иня, созданный Мэн-цзы и его последователями, не соответствует исторической действительности. Мэн-цзы хотел показать И Иня, как идеального конфуцианского мудреца и талантливого царедворца. Это было сделано в назидательных целях. На самом деле И Инь, был ловким и расчётливым политиком, который мирской успех сделал целью своей жизни. Он хотел реализовать все свои таланты, но будучи простым крестьянином не мог этого сделать. Тогда он решил войти в расположение к князю, вызвать его доверие к себе, и пользуясь его поддержкой сделать политическую карьеру. Но как это было бы возможным для простолюдина? Согласно Сыма Цяню, для того чтобы приблизиться к князю, И Инь поступает на службу поваром к некоей девушке, которая помолвлена с князем, и должна, в скором времени, выйти за него замуж. Таким образом, вместе со свитой невесты И Инь поступает в княжеский дворец. Не правда ли, напоминает тактику ниндзя? Пользуясь своими способностями к убеждению и психологической манипуляции, И Инь начинает вести беседы с князем о вкусе пищи и о рецептуре разных блюд. Беседуя так с князем каждый день, И Инь осторожно и не навязчиво переводит разговор на более серьёзные темы, и говорит о дао правления, об императорах прошлого и их мудрости и добродетели, раскрывая перед князем свою эрудицию и ораторский талант. Князь убеждается в мудрости И Иня, и соглашается сделать его своим советником. Не правда ли, напоминает искусство дакко, которое трактуется шире, чем просто «похищение слов из уст», а именно как способы влияния на оппонента, посредством слова (точней, приёмов психологической манипуляции)? К чести И Иня, надо сказать, что он действительно был достоин поста советника, ибо во многом благодаря ему возвысилась династия Шан.
И вот, Чэн Тан становится во главе коалиции князей и готовится к войне с Цзе-ваном. Для успеха в этой войне Чэн Тану нужна полная информация о состоянии дел в царстве Ся и о планах Цзе-вана. И он посылает И Иня, в царство Ся, шпионом. Есть три версии о том, как проходила эта разведывательная операция. Согласно Мэн-цзы, Чэн Тан направил И Иня ко двору Цзе-вана, с просьбой принять его как наставника, чтобы он научился у него добродетели. Но Цзе-ван не принял И Иня, и отверг его наставления. Тогда Чэн Тан, видя его неисправимым, начал против него войну.
Согласно Сыма Цяню, И Инь оставил Чэн Тана и отправился в столицу Ся. Он поступил на службу к Цзе-вану, но убедившись в безнравственности этого правителя, возненавидел его и вернулся обратно к Тану. Здесь тоже ничего не говорится о его шпионской деятельности, но упоминается, что он был у Цзе-вана три года. Сунь-цзы же ясно пишет: «Когда поднималось царство Инь, в царстве Ся был И Чжи», и упоминает о нём именно в главе "Об использовании шпионов". Японский комментатор Огю Сорай так объясняет это место:
«Когда Тан-ван, поднявшийся из среды прочих князей, стал государем, И Чжи, почитавшийся им как наставник, находился в столице Цзе-вана и во всех подробностях знал положение противника. Поэтому Тан-ван так быстро добился успеха».
Согласно «Чжуцзы цзичэн» Чэн Таном и И Инем была разыграна хитроумная комбинация, которая тысячелетия спустя станет классическим приёмом ниндзюцу – «Ямабико» («Горное эхо»). Тан устроил показную ссору с И Инем, и даже пытался его убить, выстрелив в него из лука, но промахнулся. И Инь был вынужден бежать из княжества Шан. Он поступил на службу к Цзе-вану и три года находился в его столице. Потом он вернулся к Тану, с подробным докладом. В «Чжуцзы цзичэн» говорится:
«Тан самолично выпустил стрелу в И-иня, и тот [как бы] убежал, спасаясь в Ся. Прошло три года, и он вернулся с докладом в Бо…»
Когда Чэн Тан стал императором и основал новую династию Шан (Шан-Инь), он сделал И Иня премьер-министром. После смерти Чэн Тана на трон взошёл его внук Тай Цзя. Но Тай Цзя нарушил «установления Тана» и был отправлен И Инем в ссылку. Через три года он раскаялся и получил разрешение вернуться обратно на трон. Даже в этой, смягчённой трактовке событий Сыма Цянем, мы видим, что И Инь ведёт себя как узурпатор. Он отстраняет от власти императора, ссылает его в дальнюю провинцию, и возвращает обратно на трон. Согласно «Чжу шу цзи нянь» («Анналы бамбуковых книг»), Тай Цзя семь лет был в ссылке, но потом бежал из неё и убил И Иня.
Подписывайтесь на наш канал и ставьте лайки. Больше информации об истинном ниндзюцу Вы можете найти в нашей группе вконтакте "Нинпо Хидэн", и в моей книге "Секреты ниндзюцу", которую Вы можете купить и скачать в магазинах "Литрес", "Озон" и "Лабиринт".