******************************************************************************Друзья! Очень хочется знать ваше мнение. Не поленитесь, напишите. Жду вашу критику, замечания, дополнения возможно и возникшие вопросы. (Хотя главная моя цель донести ДО ВНУКОВ информацию о наших предках, ну, и немного о себе) *******************************************************************************
Говори мне мама, говори!
Жизнь свою рассказывай подробней,
Всю судьбу сначала повтори,
Не спеши, я сяду поудобней!
Что и как, кто был кому родня,
Всё меня, поверь, интересует!
Нам не хватит для беседы дня,
Ну и что ж, нас это не волнует!
Корни родословной глубоки,
Я мечтаю знать о них побольше,
Времена те были далеки,
Хочется, чтоб помнили их дольше!
Твой рассказ подробно запишу,
Ничего я, вроде, не забыла,
От волненья чувств своих дрожу:
Как же много в жизни всего было!
Связь времён легла на мой листок,
Стало ближе прошлое мгновенно!
Всех эмоций не сдержать поток,
И не нужно это совершенно!
Помнить всё и знать родной свой род
Я считаю, что обязан каждый
Может, это приведёт народ
В век неравнодушия однажды!
*******************************************************************************
ВОСПОМИНАНИЯ О ПОСЛЕВОЕННОМ ВРЕМЕНИ
с 1945 года.
ЖИЗНЬ В ГОЛОВИНО
« У Д О С Т О В Е Р Е Н И Е »
За доблестный и самоотверженный труд в период великой отечественной войне
ТУМАСОВА НАДЕЖДА НИКОЛАЕВНА
Указом ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА С СС Р
От 6 июня 1945 года награждён медалью
« ЗА ДОБЛЕСТНЫЙ ТРУД В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941 – 1945 гг. »
От имени ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР медаль вручена ……………….. 6 февраля 1946 г.
Зам. Пред. Тимирязевского Исполкома Райсовета
В. БОГДАН……
( Д № 0 4 7 3 7 7 6 )
(В предыдущей главе я написал о своих вычислениях и размышлениях по поводу примерной даты переселения отца и его колонтаевского земляка в Москву. В этой главе немного воспоминаний моих родственников о жизни в Головино после войны).
« CВИДЕТЕЛЬСТВО О БРАКЕ № 19 »
Гр. …………………….. …………. Гавриков Михаил Тимофеевич.
Гр - ка. …………….. ………… Тумасова Надежда Николаевна.
Вступили в брак, о чём в книге записей актов гражданского состояния о браке за - 2 е сентября 1946 г. тысяча девятьсот сорок шестого г.
Произведена соответствующая запись под № 77.
Фамилия после – Гавриков
заключения брака - Гаврикова
Место регистрации ….. Никольский поссовет
2 сентября 1946 г.
« Голодное время. Первая картошка. »
Когда рассказывали про 1947 год, всегда вспоминали крапиву, которую тогда днём с огнём было не отыскать. Видимо, весной, когда пошли первые побеги, изголодавшийся народ был рад этим витаминам. Бабушка рассказывала, для того, чтобы сварить щи из крапивы, ей приходилось оббегать все окрестности, все пустыри вокруг посёлка. Иногда и без толку. Всё было оборвано до последнего листика.
Отец рассказывал, что с большой надеждой высадили они тогда картошку, и, конечно, с ещё большим нетерпением ждали результата.
Саша Лукин вспоминает- (правда, в то время его и на свете - то не было), что урожай тогда созрел немалый , хоть и сажали весной (по словам его мамы , тёти Зины), по самой экономичной технологии. Дословно Саша охарактеризовал её просто: «Сажали очистки!»
Но я думаю, что из клубня просто аккуратно вырезали так называемые глазки и использовали их как рассаду. Ну, а остальное, так как сильно хотелось кушать, шло в кастрюльку.
Да, по поводу большого урожая, и мои родители говорили тоже самое. А подробности были такие. Картошки наваривали огромными чугунками, но вот сдобрить её было совсем нечем. Хлеба не было вволю, а что уж там говорить про масло. Аппетит удовлетворяли пустой картошечкой с сольцой, да ещё и не по одной тарелке. Батя говорил, что живот раздувался как бурдюк, и насыщение было стопроцентным. Но ненадолго. Буквально минут через тридцать голод приходил с новой силой. И, всё – таки, это было лучше, чем ничего.
« Грузовой порт »
Примерно в это время отец работал в грузовом порту северного речного вокзала. И рассказывая о той ситуации, возможно, упоминали зиму с 1946 года на 1947 год. Но вполне вероятно, что это могло происходить и после рождения сестры.
Моя старшая сестра :
ГАВРИКОВА ЛЮБОВЬ МИХАЙЛОВНА
Родилась 17 июля 1947 года.
Возможно, то, что я хочу рассказать, было зимой с 1947 года на 1948 год. Работая в порту, отец тогда руководил бригадой, которая в районе деревни Алёшкино, при помощи лебёдки, вытаскивала брёвна из подо льда.
Думаю, работа была не из лёгких. Ведь поднимать приходилось огромные связки, которые были затоплены, скорее всего, по причине долгого нахождения в воде. Но по той же самой причине связки брёвен, на радость бригаде, становились для зимующей рыбы уютными домами.
Имея в это не очень сытное время большой интерес не только к результату работы, но и к результату попутной рыбалки, отец со своей бригадой отработал относительно эффективную технологию. Она, прежде всего, заключалась в максимально быстром вытягивании связки на берег. Но это не всё. Ведь рыба, задержавшаяся между брёвен, так же быстро, вместе с выходящей оттуда водой, могла убежать обратно в водохранилище. Видимо, назначались дежурные «рыболовы», а может, этим занимались все, кто был свободен от основной работы. Да, рыбу надо было перехватить в считанные секунды. Можно представить, какое расстройство вызывала та, которая оказывалась расторопнее рыбаков.
Но, несмотря ни на что, результатом бригада всегда бывала довольна. Отец говорил, что вечером ни один работник без рыбы домой не уходил. Вот так эта своеобразная рыбалка, возможно, поддержала маму, которая в начале этого трудного года была беременна. Но и не меньшую пользу могла принести она в конце года, когда сестре ещё было меньше шести месяцев.
К этому рассказу всегда добавлялся не очень позитивный комментарий Надежды Николаевны. Так как отец был не только бригадиром, но и не освобождённым председателем профсоюзной организации грузового порта, соответственно, он старался, как честный и простодушный человек, отстаивать интересы рабочих, которые трудились рядом с ним.
Не секрет, что профсоюзный лидер чаще всего пляшет под дудку руководства. А что,- отец не знал этого ? Да нет ! Он просто не хотел становиться «проституткой». На этой должности с его характером просто нечего было делать. Мама всегда добавляла, что отец по жизни без устали искал правду. Другие с партбилетом находили должности, тёплые места. А ему - правду подавай.
Тогда сложилась ситуация, когда многомесячные задержки зарплат становились нормой. По крайней мере, в грузовом порту. Отец решил навести порядок, и, как всегда, стал добиваться справедливости. Конечно, начальству не понравились действия непослушного профорга. Руководители нашли рычаги, через которые смогли надавить и создать отцу такие условия на работе, что оставаться ему там не было никакого смысла.
Небольшое дополнение к этому воспоминанию хочется начать с того что, бросив курить, я всегда сравнивал свой поступок с отцовским примером. Не знаю, в каком возрасте Михаил Тимофеевич начал курить, но вполне вероятно, что произошло это на войне.
На работу в порт отцу приходилось добираться сначала пешком, мимо кирпичного завода, (сейчас это район улицы Пулковской), до Ленинградского шоссе , а дальше - на троллейбусе или автобусе до канала.
Дошло до того, что частенько от кирпичного завода отец без перекура не мог вытерпеть четыре или пять остановок до работы. Его так донимал кашель, что приходилось выскакивать, не доехав, и прикуривать очередную дозу «лекарства», а потом продолжать движение на следующем троллейбусе. Вот тогда и пришло к нему решение бросить эту гадость навсегда. Когда я родился, отец уже не курил, и увидеть его с папироской мне не пришлось.
« Небольшое отступление »
Хотелось бы поподробнее рассказать, как вставало на ноги в эти трудные годы наше подсобное хозяйство. К сожалению, подробной информации, когда стали заводить кур, гусей, и хрюшек у меня нет. Но, когда вспоминали детство сестры Любы, не забывали упомянуть козу Зойку и её очень жирное молоко, которым в моё младенчество и не пахло. Да, к моему рождению козы уже не было. И, когда заходили об этом разговоры, конечно, в шутку, с упрёком, я говорил – везёт же некоторым. На козьем молоке росла. Не то, что младший брат. Хотя и по поводу козы я тоже ничего точно не знаю. В каком году она появилась, и в каком пришлось распрощаться с ней, подробностей- никаких.
« Завмаг »
Из рассказов про деда Николая, всегда упоминалось главное, это его большие способности в бухгалтерском деле.
Когда дед работал директором магазина, располагавшегося в районе усадьбы «Михалково», (по рассказам бабушки), он очень часто выполнял работу за своих заместителей. Которые нагло «ездили на шее директора», благодаря его мягкому характеру и болезненной тяге к спиртному.
« Небольшое отступление »
(На фотографии именно тот "Фабричный" магазин, находившийся по соседству с клубом фабрики им. Петра Алексеева, который врезался в память на всю жизнь. В котором- тот шикарный незабываемый колбасный запах- буквально с порога. В котором- те высоченные стеклянные конусы с соком, в отделе, где продавали вкуснейшую, обжигающую газировку с сиропом, и томатный сок с солью из гранёного стакана, которую мы добавляли алюминиевой ложкой. Таких магазинов вокруг Головино было не много, да и не близко. Наряду с этим, аналогичные места были на «Кирпичном», на «Лихачёвке», на «Семиспятом», и они считались буквально «центрами цивилизации» района).
Когда подходил момент учёта, инвентаризации и написания отчёта, подчинённые упрашивали Николая Тарасовича помочь. Отказаться у него не получалось, видимо, именно по той причине, что раньше у него не хватало силы воли отвернуться от их алкогольных подношений.
Бабушка говорила так : «Дедовы заместители ходили в шикарных кожаных пальто, дорогих костюмах и престижных, модных в то время, хромовых сапогах. За спиной не всегда трезвого Николая Тарасовича, они стряпали свои делишки, а с помощью написанных им блестящих бухгалтерских отчётов, отправляли не водочку за воротник, а чистую прибыль в кошелёк».
В такие моменты, в лучшем случае, если дед доходил до дома на своих ногах, он приносил бутылку, и, возможно, в придачу, батон колбасы. А в худшем случае, бывало и такое, прибегала какая - нибудь соседка, которая, идя с фабрики имени Петра Алексеева, видела Николая Тарасовича, у которого на полпути до посёлка неожиданно заканчивались силы. В таком случае, бабушке приходилось впрягаться в большие хозяйственные санки и идти на розыски. Найдя деда в каком - нибудь высоком сугробе, она грузила его на сани и тянула до дома. Думаю, что и ранний уход деда Николая из жизни в 1954 году, не дожившего до пятидесяти четырёх лет, наверняка связан с его пагубным увлечением. .
« Чай вприглядку »
Ещё проживая в старом Головинском доме, вспоминая дедушку и раннее детство сестры Любы, часто рассказывали, как они пили чай вприглядку. Этот рассказ обычно начинался с очень старого голубоватого плафона, который висел на кухне, наверно, с того момента, когда наш дом появился в Головино. Он представлял собой средних размеров стеклянный цветок с загнутыми кверху лепестками, сильно напоминающий полевой колокольчик.
Скромно отслужив свой век, собирая копоть от печки и керосинок, он даже дожил до тех времён, когда вместе с последними Головинскими домами ему пришлось стать свидетелем исчезновения нашего посёлка.
Когда во время чаепития Люба потянулась к сахарнице, дед Николай предложил :
«Любаш ! А давай пить чай вприглядку»
«А это как , дедушка?»
«Очень просто» - дед взял кусок сахара и положил на загнутый лепесток плафона.
«Ну а теперь смотрим на сахарок и пьём» - дедушка отхлёбывает горячий обжигающий напиток из блюдца, похваливая и причмокивая.
«Как чаёк, Любаш, - сладкий?»
«Нет, дедушка, что – то не сладко. Мне вприглядку не нравится».
« А как дедушку зовут ? »
Некоторое время мама Надежда Николаевна работала секретарём в народном суде. По- моему, Тимирязевского района.
Это было примерно с 1949 года, когда сестра Люба немного подросла. И максимум до 1953 года , то – есть, - до моего рождения. Проработав там совсем небольшой срок, Надежда Николаевна приобрела большой опыт составления разнообразных документов. После увольнения ещё много лет соседи со всего посёлка приходили с просьбами. Как профессиональный юрист, мама помогала писать разнообразные прошения, жалобы и заявления.
Наверно, самый ответственный документ, который пришлось ей составлять в 1966 году, это была жалоба (отправленная на проходивший тогда пленум ЦК КПСС) , от нашей и ещё нескольких семей, проживавших в трёх последних домах, оставшихся от посёлка Головино. Тогда эта бумага, (которую отвезли непосредственно в приёмную пленума), за несколько дней помогла в решении вопроса о нашем переселении в новые квартиры. Прозевав этот момент, мы могли бы остаться в старых домах , зажатые со всех сторон новостройками.
Смешной сюжет, который я вспомнил, происходил в суде, где работала Надежда Николаевна. Видимо, захотев похвалиться красавицей дочкой, как-то она захватила Любу с собой на работу. Сотрудницы, устроив смотрины, даже не заметили, как появился судья. Мама с большим уважением часто рассказывала о нём. Этот человек был из другой эпохи. Она называла его «старорежимным». Видимо, в юриспруденции он был ещё до 1917 года. Его любимая поговорка была : «Закон - что озеро, можно и обойти ! ». А говорил он это с сильным Вологодским или Горьковским «оканьем».
Увидев малышку, судья проявил живой интерес. Подойдя, лёгким движением подбросил маленькую гостью вверх и поставил на свой массивный стол. С этой высокой трибуны Люба охотно стала отвечать на вопросы незнакомого дедушки.
«Что это за девочка к нам пришла ? А как её зовут?» - поинтересовался он.
«Люба» - ответила принаряженная куколка со стола.
«А маму твою как зовут?».
«Мама Надя».
«А папу - знаешь , как зовут?».
«Да, папа Миша».
«И бабушку- знаешь, как зовут?».
«Бабушка Оля».
«А дедушку как?».
«А дедушку, СТАРЫЙ КОБЕЛЬ!».
Мама не знала, куда деваться ей от стыда, когда все сотрудники «покатились» от смеха. Да ещё наверно пришлось объяснять, что бабушка Оля не за «левые походы» так обзывает дедулю, а за большую любовь к его проклятой подружке – бутылочке.
Потом бабушка получила «благодарность» по полной программе за свой домашний фольклор.
Думаю, это было самое крепкое выражение, сорвавшееся с её уст. С тех лет, как я помню себя, и до её смерти в 1991 году, в моей памяти не отложилось ни одного ругательства с её стороны. Я всегда удивлялся, что у бабушки Оли, имевшей очень скромное образование и воспитывавшейся среди фабричного люда, всегда проглядывала какая - то внутренняя культура, скромность и доброта.
« Посадка сада »
К сожалению, почти ничего не помню о том, когда был посажен наш сад. Скорее всего, он был спланирован и деревья посажены одновременно, так как располагались ровными рядами, а возраст их, по моей оценке, скорее всего, был практически одинаковым. Кажется, по рассказам родителей, посадкой отец занимался вместе с дедом Николаем - (Тумасовым Николаем Тарасовичем). И , скорее всего, происходило это в период с 1947 по 1950 год.
« Экскурсия в сад »
Если предположить, что сад посадили в 1947 году, и посчитать, сколько он рос до переселения в 1966 году, получается девятнадцать лет. А если прибавить пару лет, - возраст саженцев, в котором обычно продают и покупают маленькие деревца, то будет понятно, что сад в момент перехода в общественное пользование был в самом соку. Пишут, что плодовое дерево подходит к своему созреванию годам к семи - десяти.
Несмотря на то, что к 1966 году мне было двенадцать - тринадцать лет, не могу похвастаться, что помню расположение яблонь в саду на сто процентов. Но что запомнил, то и напишу.
Встав к саду лицом, а к дому спиной, можно было увидеть три или даже четыре ряда деревьев. А если взять во внимание слева вдоль забора ряд сливовых деревьев, то может получиться и пять рядов.
Сливы эти были небольшие, можно сказать, даже немного хилые, по причине близкого соседства к дубам, которые были недалеко от забора, около которого они произрастали. Сейчас я считаю, что и малая урожайность этих деревьев напрямую была в зависимости от их местоположения. Конечно, одно расстройство мог вызвать урожай размером в десять, пятнадцать сливок с дерева. А расстройство было, потому что плоды эти были очень вкусные и большие. Вызревая, они становились такими сочными и прозрачными, что через них можно было смотреть на солнышко, как через янтарь.
Следующий ряд в левой части сада начинался «Вишнёвым деревом», которое стояло недалеко от калитки.
Далее в этом ряду, кажется, были две «Антоновки», которые всегда сохраняли свои плоды до самых первых морозов. Всегда считалось, что антоновка, снятая с дерева досрочно, не бывает максимально ароматной и вкусной.
Если я не ошибаюсь, то этот ряд завершали два дерева. Одно из них отец называл «Пепен-шафран». Яблоки на нём были не очень большие, но очень сладкие, и, как ни странно , всегда казалось, что кожура их покрыта воском. Они ярко жёлтого цвета с розово-красными бочками, сильно похожие формой на зайца. Я всегда называл их «Заячьи мордочки».
На соседнем дереве яблоки называли «Рижские». Они тоже были вкусные, но не такие приторно сладкие, как «Заячьи мордочки». «Рижские» были ужасно сочные, зеленоватые, с красными бочками. Когда кусаешь их, непременно обливаешься соком, который обильно течёт по руке и бороде.
В следующем ряду под номером один была «Санинская китайка», которая имела несколько стволов и развесистую крону.
Сосед Саша Лукин в 2012 году, вспоминая наш сад, обозвал первую вспомнившуюся ему яблоню – «Медовкой».
На ней всегда был большой урожай яблок среднего размера , очень своеобразного вкуса. В самом деле, сердцевина у них была, как будто бы заполнена мёдом, в котором плавали маленькие семечки.
Бабушка, из этих яблок всегда заготавливала шикарное варенье, похожее на мёд.
За «Китайкой», удаляясь от дома, можно было увидеть «Московскую грушовку». Яблоки на ней созревали рано (обычно такие называют – ранние), и практически первыми светлые, почти белые плоды с розовыми бочками- попадали на наш стол. Правда, сохранить эти яблоки не получалось. Такого свойства они не имели. Говорили обычно: «В лёжку они не годятся».
Точно помню, что в конце этого ряда был «Белый налив», который, думаю, в описании и похвалах не нуждается.
Хочу сделать небольшое отступление, вспомнив, что в саду рядом с «Санинской китайкой» была небольшая беседка. Построил которую отец, скорее всего, уже тогда, когда яблони выросли, и под их тенистыми кронами образовалось уютное местечко, где можно было попить чайку, почитать книжку, или просто отдохнуть среди красоты, жужжащей пчёлами, пахнущей яблоками и садовыми цветами.
Помню, что беседка всегда была в зелени. Роль занавески, возможно, по очереди, а может, и сообща, выполняли запомнившиеся мне «Хмель» и «Декоративная Фасоль». Особенно мне нравилась фасоль, так как сначала на ней появлялись красивые, ярко - алые цветы, (похожие на цветы граната), потом большие зелёные стручки, которые, вызревая, меняли цвет, желтели, высыхали и скручивались. А в финале, из лопнувших стручков на свободу выскакивали большие, тёмно - фиолетовые семена, если я не ошибаюсь, украшенные маленькими светлыми пятнышками. Возможно, фасоль зимой использовали на кухне, но я это не помню. Впоследствии я узнал, что эта «фасоль» хоть и называется «декоративной», но семена её съедобны и даже полезны.
И последнее что вспоминается, связанное с беседкой, это то, что это место «рядом с беседкой», видимо, само собой стало каким - то «притягательным». Если было нужно что - нибудь подрегулировать или подпилить, подточить или подремонтировать, то выполнялась работа в этом самом уютном месте, конечно, если позволяла погода.
Следующий ряд - правее, начинался почти от дома, и почётное первое место в нём занимала «Южная груша», именно так называл её отец. Он объяснял, что плоды на ней успевают только набрать большой размер, но вызреть на дереве, в нашем климате, у них не получается.
Я всегда вспоминаю эти огромные плоды, которые к концу лета бывали зелёные, и такие твёрдые, что , если на самом деле шлёпнуть их хорошенько об стену, с ними ничего бы и не случилось. Снимали мы эти груши с дерева с большой аккуратностью, так как дожидаться полной зрелости им приходилось месяц или даже намного больше, в холодной комнате на стеллаже, устланном душистым сеном.
А когда заканчивался процесс дозревания, иногда происходило такое. В моём присутствии, набирая плоды со стеллажа, отец случайно мог просто упустить из своих грубых, рабочих рук одну из груш. На наше несчастье, на полу от неё тогда оставалось просто большое, мокрое пятно.
Мне кажется, что за свою жизнь я больше никогда и не ел таких вкусных и сочных плодов.
За грушей, забор, у которого она стояла, поворачивал направо и шёл до сарайчика, в котором жили кролики. Далее, переходил в стену, которая упиралась в соседний участок. В этом уютном уголке располагался небольшой парничок, в котором по весне некоторое время подрастала и укреплялась , в основном, помидорная рассада, ожидающая тёплой погоды и переселения на огородные грядки.
Правая сторона сада, которая шла от парника вдоль забора соседей до дальнего угла, имела ещё два ряда яблонь, но, к сожалению, по названию сортов, почти ни одну из них я и не запомнил.
Единственно, что могу сказать точно, был там «Белый налив», и ещё несколько яблонь, скорее всего, с плодами не очень вкусными, но подходящими для зимнего хранения.
Вспоминаю, что там же располагались и кусты чёрной смородины, собирать которую в момент созревания соответственно посылали сестру, ну и меня в придачу.
В первые минуты трудовой вахты, работа в саду, можно сказать, кипела, но, так как один из сборщиков, то есть я, был моложе бригадира на шесть лет, энтузиазм у младшей половины бригады остывал мгновенно и бесповоротно. Заскучав на монотонной работе, я находил себе развлечение, не отходя от рабочего места.
В саду начинался крик. Сестра жаловалась и звала на помощь бабушку или маму, по причине того , что я, из - за своего куста, не объявив ей войну, вёл, правда, не очень интенсивный, но обстрел её позиций зелёными недозревшими ягодами. Меня, конечно, немного журили, но делали большую поблажку в связи с моим малым возрастом. А вот сестра, всю свою жизнь вспоминая моё хулиганство, обвиняла в отлынивании от работы, как равного.
Ещё вспомнилось, что в те времена произошло «большое несчастье». По какой - то непонятной причине из нашего большого «стада» помер маленький крольчонок. Для нас, для ребятишек,- это была трагедия. Устроили мы тогда с сестрой пышные похороны нашему несчастному зайцу. Могилку мы ему устроили в самом углу сада, а в память об усопшем сестра посадила рядом маленькую берёзку.
С конца пятидесятых годов возраст её перевалил уж на шестой десяток. Красивая берёзка. Большая вымахала. Стояла , глаз радовала, аккурат против окон нашей новой квартиры. Но после смерти сестры Любы берёзка стала болеть и чахнуть. Можно, конечно, обвинить в этом и близость к дороге, к машинам и выхлопным газам.
В 2011 году берёзку спилили, ну конечно,- то, что от неё осталось. И сразу пришли мысли, что вот ещё один «житель» нашего сада ушёл из жизни, и что всё меньше остаётся свидетелей существования нашего Головино. Всё меньше вех, по которым угадываются виртуальные черты посёлка, который ещё остаётся в нашей памяти.
« Дед Николай с Трезором на рыбалке »
Случай на рыбалке произошёл с дедом Николаем в период с 1947 года по 1953 год. Все , кто вспоминает те годы, отмечают хорошую рыбалку в парке Дружбы и наличие крупного карася в большом количестве.
Житель второго Головинского посёлка Юрий Мавренков вспоминает : (Его отец, бывало, с соседскими мужиками баловались бреднем, на «Вшивом» пруду. Карась был отменный, а ловили его по ночам. Говорили, что боялись милиции).
Видимо, по той же причине, дед Николай занимался ночной рыбалкой. Только применял он для этого не бредень, а верши. Вот и в ту ночь, как обычно , дед, расставив по камышам свои снасти, стал готовиться к ночёвке. На рыбалку дед, конечно, не забывал взять с собой для согрева неизменную бутылочку.
А за компанию с ним на пруды всегда ходила немецкая овчарка. Это был отличный пёс по кличке Трезор. Я много раз в детстве слышал, как родители хвалили его, вспоминая годы, когда Трезор сторожил дом. Жаль, что он не дожил до моего рождения.
Перед тем, как уснуть, дед обычно привязывал собаку к своей ноге, это было гарантией, что охранник всегда рядом. В этот раз, когда дед Николай уже крепко спал, какая - то женщина, видимо, поздно возвращающаяся с работы, не заметив в темноте ни рыбака, ни собаку, слишком близко подошла к ним. Выполняя свою работу по охране пьяного деда, Трезор бросился на неё, напугал, а, возможно, и укусил.
Проснувшись от крика и поняв, что случилось, Николай Тарасович протрезвел в момент. Предполагая, что женщина наверняка приведёт из посёлка мужиков, чтобы наказать обидчика, дед, забыв про рыбалку и верши, рванул домой.
Прошли сутки. Отработав смену, дождавшись ночи, отец с проштрафившимся рыбаком отправился за брошенными вершами. Вытаскивая одну за другой верши, Михаил Тимофеевич всё больше и больше расстраивался, потому что рыбой в них даже и не пахло. Но подойдя к последней, запрятанной в густых зарослях, он услышал странные звуки, похожие на работу какого - то мотора под водой. Рассказывая об этом, отец сознавался, что было даже немного страшновато погружаться в воду там, где что - то непонятное издаёт такие звуки. Подняв вершу, приложив немалое усилие, он понял, что шум под водой устроили караси, которые почему - то набились именно в эту единственную вершу, можно сказать, «как селёдка в бочку».
Потом, когда дома измерили улов, сильно удивились. В одной этой верше было не менее полутора вёдер рыбы.
« Из письма Юрия Мавренкова »
Жителя второго Головинского посёлка.
Если сейчас идти от 2-го Головинского (от налоговой инспекции на улице Флотская) в сторону Речного вокзала, то по левую руку будет «Песчаный» пруд.
За ним, ближе к управе, - «Огольцовый».
Справа, с островом (которого тогда не было), будет пруд «Катушка».
Ближе к развилке Флотской и Авангардной, пруд «Вшивый» который соединялся протокой с "Песчаным".
Так же пруд «Песчаный» соединялся протокой с «Огольцовым» прудом.
Через протоки были перекинуты доски. «Катушкой» стали называть, когда строители в пруд сбросили несколько деревянных катушек из – под электрических кабелей. Мы детьми с них ныряли. Правда, сначала до них надо было доплыть, потом вскарабкаться, можно было постоять, немного отдохнуть, если дружки не столкнут. Ну, а уж потом- ныряй и плыви к берегу.
Твой дед, , наверное, хорошо знал моего отца. Они с мужиками бреднем, на «Вшивом пруду», карасей ловили. Ночами. Боялись милиции. Карась был большой. Крупный.
Мы с пацанами, обычно на «Вшивом», с самого раннего утра мелочь на удочку дёргали. В хорошую погоду как на работу ходили.
