Найти тему
Русская жизнь

Цивилизация

Рустам МАВЛИХАНОВ

Но даже самый лютый зверь испытывает жалость.
Я жалости не ведаю, и значит, я не зверь.

В. Шекспир, «Ричард III»

Как всякая великая цивилизация (не культура ночных горшков с веретенообразным орнаментом), эта зародилась в долине великой реки.

Пейзаж не был похож на обширные равнины Месопотамии, Инда или Хуанхэ: нет, судя по ощущениям — рези в переднем левом углу трахеи (если у трахеи существует передний левый угол) — она вгрызалась в каньон Верхнего Нила. Пока её Прометеи изобретали колесо и гончарный круг, строили ирригационные каналы, чтобы отводить на поля великие разливы вод, я, ленивый и благодушный, как сёрфер, занимался заппингом, рекомендованным пророком Че: скользил по телевизионным волнам.

На Мадагаскаре дети шли в школу через долину, в которой орудовали торговцы органами, девятую строчку хит-парада заняла Настя Бязева feat Иван Йо, Украина соревновалась с бывшей любовницей актера в части генерации воплей в студиях, «морковь протереть через сито в творог», шестилетний мальчик чудесно исполнял «Реквием» на рояле, Моссад рассекретил план Дахеса по уничтожению славяно-ариев... белый шум нарастал, и вожделенное безмыслие, открывающее пилоны Врат, было почти в руках, но...

Но резь в горле спутала все иероглифы. Пришлось встать, поковыряться в аптечке и, не имея ничего против какой-либо из бактерий лично, обрушиться на них всех Сетом, Злым ветром Пустыни: сульфаниламид чудовищными валунами пал с небес на их жилища, сметая дворцы и отравляя воды.

«Горе! Горе! Страх, петля и яма!» — вскричали стрептококки-пиогенесы, посыпая мембраны пеплом своих пажитей.

«Нет пророков в своей отчизне!» — гневной отповедью стряхнули с ног пыль града обречённого стрептококки-мутансы и, разбившись на дюжину отрядов по миллиарду, двинулись к земле обетованной, которую, по истечении сорока минут моего времени и нескольких поколений собственного, обрели на выстилающей горло слизистой.

Сильнейшие выжили.

Выжили — и на осколках века золотого стали строить кали-югу: истребляя под корень бактериоцинами и иными экзотоксинами собственных ренегатов и враждебные племена пандавов, наращивая липополисахариды на стенах своих Сионов и Вавилонов, отражая набеги варваров и разрушительные вторжения моноцитов — этих годзилл моей иммунной системы, — высаживая десанты отважных колонистов — адено-, рубула- и иных вирусов парагриппа — на далёкие турецкие и карибские берега, выстилая границы империй обломками митохондрий и ядер; они — это я чувствовал каждой ресничкой бронхов — микрон за микроном преобразовывали дикие просторы в культурную ойкумену, чтобы после, спустя десятки поколений, с гордостью заявить: «Здесь всё, на миллиметры вглубь, полито цитоплазмой наших предков! Это — наша родина! Но пасаран, потому что мы — Спарта!»

Искренние патриоты своих рас, они не были способны ни вступить, подобно эсхерихии коли, в симбиоз со мною, ни выстроить геополитическое равновесие между великими державами, а потому с героизмом истинных пассионариев продолжали свой drung nach бронхиолы, подбираясь к самым теплым краям мироздания — нижней трети лёгких, и, невзирая на экологические последствия, вмешивались во всё, до чего дотягивались их алчные до аминокислот усики, даже в синтез простагландинов и гистаминов — моих старых добрых переносчиков боли.

Возможно, в культурных центрах их цивилизации появлялись свои биохимические Конфуции и Заратуштры, Моцарты и Пушкины; возможно, они пытались, мутируя, найти пути мирного сосуществования если не со мною, то с нейтрофилами, макрофагами и прочими фагоцитами моего недепутатского иммунитета, но все их усилия пропадали всуе, ибо борьба за место под килем трахеи, за жизненное пространство для своих, охваченных мессианством, наций вела к постоянной эскалации и развёртыванию всё более изощрённых способов массового уничтожения себе подобных — от примитивной атаки бактериальной стенки до нарушения суперспирализации ДНК.

В какой-то момент я уснул: должно быть, их философы-космисты, Вернадские и Соловьёвы в объединённых чувством кворума колониях псевдомоны эругинозы нашли способ эманировать в ноосферу чаяния простого народа: о хлебе насущном, о чудесных детях, о мире во всем мире и счастье для всех, даром (и пусть никто не уйдёт обиженным!) — или попросту разогрели плоть мою и кровь до точки забытья.

Сон был прекрасен, и, пока он длился, на канале «Живая природа» несколько раз сменились водопады, горные вершины, средиземноморские пляжи и сосновые леса, а обитатели моей возлюбленной эндосферы, забыв о соли в вакуолях ребёнка, провели несколько страшных, подобных армагеддонам войн за передел мира — в данном случае моих бронхов. В секунды Верденских мясорубок и чудес на Марнах я просыпался — но лишь чтобы перевернуться на другой бок и продолжить чудесное путешествие с дикими гусями по непроявленным сторонам собственного естества. В эти мгновения кашель успевал удушить меня, будто весь коллективный разум цивилизации шантажировал: «Хочешь дышать — спи!»

Чаша моего терпения, подогреваемая температурой — глобальным потеплением, порождённым жизнью, процветающей внутри меня, — была безгранична. Но когда гонка вооружений, спровоцированная непрерывными атаками моих Т-киллеров, вплотную подошла к неограниченному конфликту с применением суперантигенов, которые должны были запустить мой иммунный каскад, я восстал.

Я сказал:

— Ну к чёрту!
Я вбил гвоздь в косяк.
Я вложил бутыль с физраствором в сетку.
Я повесил сетку на гвоздь.
Я воткнул в нее капельницу.
Я впрыснул препарат, созданный из любимого мною чая, — препарат с именем, декларирующим любовь к Всевышнему, — Теофиллин.
Я ввёл иглу в вену и взял контроль.
Я подсоединил к ней систему.
Через считаные минуты смертию триллионов существ, жаждавших одного — жить, поправ смерть собственную, я совершу акт тотального, беспощадного, насыщенного неимоверной жестокостью геноцида.
Через считаные минуты гнев мой падёт на них.
Ибо я есмь образ.
Ибо я есмь подобие.

Фото: Inna
Фото: Inna

*Чувство кворума — способность некоторых бактерий (возможно, и других микроорганизмов) общаться и координировать своё поведение.

**…чая... Теофиллин — игра слов: от лат. thea — ‘чайный куст’, греч. phyllon — ‘лист’ и teos — ‘бог’, philia — ‘любовь’.