Глава 3.
Скучать Бахметову в Москве не приходилось – в первый же день по приезде трубка его мобильного оборвалась от сотни исковерканных фраз сообщений, среди которых встретилась одна понятная, но нецензурная – с общим смыслом неприятия непрошенных гостей. Sms-атаки прекратились под вечер, но в гостиничный номер явились по очереди двое молодых людей в костюмах без галстуков и спросили о цели визита представителя столь уважаемого банка в Москву – один из визитёров спрашивал надменно и через нижнюю губу, глупо пытаясь создать эффект психического воздействия на гостя столицы. «Проверка документов», − рассмеялся Раевский на телефонный доклад Бахметова, − «Мелкая сволочь и вреда от неё никакого – могут, конечно, работать на реальных игроков, но о тех мы в неделю-другую вряд ли услышим. Вы пока обустраивайтесь, и вкапывайте в местность зонд. Буду прилетать в Москву по мере завершения каждой фазы операции. При любом нештатном эксцессе обращайтесь напрямую к Шкатову – он привёз на всякий случай ребят Шамиля, хотя у того есть свои и в Москве. Лишнего по телефону не говорите и знайте, что этот мой номер не прослушивается – звоните при случае чего на него из любого автомата».
Не ставшая пока привычной армейско-шпионская лексика коробила Бахметова, как и сверлила мысль о том, что он зря влез в этот бизнес высоких достижений. «Загвоздка же в том, − вдруг всплыли в памяти слова отца, − что, если Провидение прихватило тебя для чего-то, для распутывания или запутывания хоть самой пошлой в своей простоте ситуации, то из этой лодки уже не выпрыгнешь». В тот же вечер Бардин принёс к нему в номер бутылку коньяка, с объявлением ее фамильным зельем снятия стресса по случаю приезда на чужбину, и мрачные мысли растворились в слушаемом монологе о тщательном поиске мест высаживания виноградной лозы. Стресс был снят уже после пятой рюмки, и спать Бахметов ложился с мыслью о том, что неплохо было бы пригласить на пару дней в Москву Сашеньку или Катю.
«Вкапывать в местность зонд» в инструктивном шифре Раевского обозначало знакомство с чиновниками всех уровней и параллелей для продавливания решений укоренения банка в Москве. На встречи Бахметов ходил с Бардиным, и роли их были распределены по указаниям Раевского – Сергей вёл переговоры в формате поэтапного преодоления всех имеющихся бюрократических препятствий, Бардин же выступал психологом и предполагал, сколько же кому из чиновников дать. Роль финансового курьера и, попутно, собирателя компромата выполнял Кваснецов – он обналичивал присылаемые из Петербурга через местные филиалы деньги и подвозил их нужным людям или перечислял на счета деньги через оффшоры.
Прежде не участвовавший ни в каких конкретных сделках Бахметов был потрясён картиной тотальных взяток – Москва ему как-то даже представилась во сне большой птицей, голодные птенцы которой вырывали друг у друга из глотки куски и в судорогах проглатывали их, вновь освобождая горло для призывного крика. Птица обнимала крыльями огромную благодатную землю, а её странные птенцы уже рвали и рвали уже и чернозем на клочья. «Да просто бизнес у них такой – Россию делить, – кому – деньги, кому – лес, а кому – и газ, − сказал Бардин, видя оцепенение и даже отвращение на лице постоянного визави после одной из встреч с начальником отдела министерства финансов, − Запад просветил, как правильно жить. Теперь никто не хочет сидеть в Рязани или Томске – здесь реальные бабки и возможность управления туземцами из Рязани и Томска. Главное, Сергей, чтобы ваши впечатления не повредили нашему общему делу». Бахметов промолчал, но, кажется, что-то тогда для себя передумал – взгляд его потух, и он стал просто машинально выполнять инструкции Раевского, – благо, поле деятельности было бескрайним.
С утра до вечера Сергей перемещался по городу в принадлежащем банку автомобиле, отдавая распоряжения и составляя стратагемы будущих шагов – интересы «империи» требовали разработки сложноструктурного алгоритма укоренения банка в асфальтах Москвы, и приходилось решать вопросы десятка сфер отношений между банком и городом, банком и правительством, банком и другими банками. Работа увлекала Бахметова, но не более как проект внедрения чужеродных влияний в слой защитных сил Москвы – Сергей занимался делами с привычной тщательностью; невидимым же миру мотивом участия в бесконечной круговерти хлопот оставалось желание по-настоящему разобраться в том, что сейчас представляет собой Россия, и что произошло в до неузнаваемости изменившейся за последние годы Москве. Бахметов и сам до конца не верил в учёт полной картины случившегося, но чувствовал, что без понимания этих вопросов – а с экзистенциальной стороны он слишком хорошо знал себя, – его жизнь на годы вперед просто потеряет силу и, вообще, хоть какую-то элементарную значимость.
Всё это мне рассказывал позже сам Бахметов. Я не встречался с ним первые месяцы его столичной жизни, но продолжал без остановки набрасывать на бумагу сюжетный ход его прежних исканий в Петербурге – и даже написал об этом какой-то роман. По прошествии теперь уже семи лет с времен тех событий, понимаю, что не ошибся в выборе героя записок – приехав в Россию в 2006 году, Бахметов совершенно удивительным образом попал в эпицентр столкновений больших и малых тенденций эпохи (хотя, чего греха таить – мы все с вами ежедневно ходим по минному полю культурных революций), и через биографический опыт почти – для наших мест – иностранца, мне вдруг захотелось разобраться в её исторических итогах.
Интуитивно или пророчески (пишу, конечно, в шутку) я понял, что жизнь Бахметова в России наиболее удачно подчеркнула саму суть происходящих перед нашими глазами перемен. Мне тогда показалось интересным угадать трансформации ценностных позиций Сергея – но мог ли я предположить масштаб его будущей деятельности? Сейчас Бахметов – птица слишком горнего полета, – и живет в постоянной дороге между Москвой, Страсбургом и Лондоном (позвольте умолчать – какие задачи решает). Как знать, может, в своих описаниях я дойду и до событий сегодняшнего дня? А пока – Москва.