ВР — протоиерей Вячеслав Рубский, клирик Одесской епархии УПЦ (МП)
КП — Андрей Федосов, Киберпоп
КП: Вы несколько раз упомянули о том, что вам закрыли рот. Вам запрещена интернет-деятельность, общение со СМИ, личные выступления?
ВР: Да, в какой-то степени. У меня есть указ 2016 года о том, что я не имею права что-либо где-либо говорить вне стен университета.
КП: А поездка на конференцию?
ВР: Это — моя вина, признаю, конференция была в 2018 году, и я выехал незаконно, готов понести наказание.
КП: То есть без благословения владыки правящего?
ВР: Без ведома кого бы то ни было, потому что я был уверен в том, что он меня не допустит. У меня были приглашения из Москвы, Петербурга, Астаны, Минска, и меня не пускали.
КП: А для чего было ехать? В чем была такая необходимость?
ВР: Вот, посмотрите, у вас возник хороший вопрос. У Рубского есть какая-то необходимость говорить, быть услышанным, повлиять. Надо с этой необходимостью работать, надо ее либо убрать, либо перенаправить. Моя необходимость была в том, чтобы мой опыт — как вы сказали, за все эти годы я нажил мнения, точки зрения, — я посчитал важным, чтобы он был услышан в кругу людей, которые проявили ко мне чрезвычайную толерантность. Я не говорю, что все были со мной согласны, это не было моей целью никогда вообще. Я нуждаюсь в этом сообществе. Может быть, это моя беда, может быть, это моя проблема, но мне нужно сообщество, в котором я был бы я — поп, который хочет говорить о Евангелии на современном языке. Может быть, он ошибается, но он этого хочет. Вот проблема современных выгораний, о которых вы говорили в предыдущем ролике. Одна из проблем.
КП: Я вас понимаю, как мне кажется. Потому что, когда был суд надо мной, мне сразу запретили интернет-деятельность и общение со СМИ. Это было все одномоментно и без всяких объяснений. Это мне хорошо знакомо. Мне вспоминались слова пророка Иеремии о том, что он не хотел говорить. «…Но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог» (Иер. 20:9)
ВР: Если у пророков бывает, то и нам простительно.
КП: Мне кажется, что я понимаю, о чем вы говорите. Но все же был запрет.
ВР: Нет, я не спорю с запретом. Я спорю с качеством вынесения суждения о запрете.
КП: Я согласен с вами. Из-за того, что не было разъяснения, диалога, а просто грубой силой закрыли человеку рот, из-за этого он не потерял необходимость что-то говорить. Если бы его убедили в том, что он там-то и там-то неправ, он как-то осознал бы, и ему было бы легче с этим жить. А так — это все изнутри разрушает, безусловно. Я здесь согласен с вами.
Вернемся к разговору о возможном чуде — о том, что диалог все-таки состоится. В вашей епархии, может быть, есть люди, с которыми вы бы хотели вступить в такой диалог без револьверов в руках и поговорить, выяснить что-то. Может быть, вы бы хотели, чтобы это происходило закрыто, кулуарно, или, может быть, публично. Я знаю, что в истории были богословские споры, которые проводились, можно сказать, публично, при помощи писем, при этом все происходило отнюдь не тайно. Может быть, и вы хотели бы, чтобы было нечто подобное, огласка чтобы была. Тогда не было бы ощущения, что вы тварь дрожащая, а они право имеют.
ВР: Конечно, я согласен и на кулуарное обсуждение, и на публичное. Я знаю, что в епархии много прекрасных, мудрых людей, богословов, есть несколько докторов богословия, уважаемых мною. Мне не важно, чем закончится диалог, я не собираюсь отстаивать себя до последней капли крови, как Лютер или Кальвин. Я не вижу себя реальным оппонентом епархии. Просто я считаю, что для того, чтобы согласиться с человеком или не согласиться, нужно пройти с ним одним путем мышления. Нужно рядом с ним побыть немного, пока он мыслит, пока доходит до своего заключения. Если мы не пройдемся с ним вместе, мы не поймем его даже тогда, когда одобряем. В этом случае повторить, запомнить и одобрить не значит согласиться. Можно просто сказать: я одобряю. Все, что сказал апостол Павел, я одобряю, поэтому даже не читаю его. Многие же православные не читают апостола Павла, потому что они заранее его одобряют. И я их понимаю, они настолько его одобряют, что нет смысла его читать. Какой смысл его читать, если ты все равно будешь с этим соглашаться. Я привожу своим прихожанам такой пример: на сериал уходит много времени, а на Послания апостола Павла — гораздо меньше, но почему люди выбирают сериал? Потому что там они могут стать на чью-то сторону, там они еще существуют как мыслящие люди, они могут сказать: этот человек хороший, а этот — нет, в общем, они участвуют. В прочтении Нового Завета у людей православных часто отнимается эта степень участия. Они не могут сказать: это выражение апостола Павла неправильное, тут он неудачно сказал. Я такое ляпнул, и мне уже раз пятьдесят или сто прилетело в интернете: как вы можете говорить, что апостол Павел неудачно сказал? Но я, для того чтобы принять девяносто девять процентов из того, что апостол Павел говорит, просто по диалектической необходимости должен в нем что-то отрицать. Иначе я не смогу с ним согласиться, я буду поддакивать, но это не означает согласие.
КП: А как вы сами себя оцениваете, насколько вы готовы к такому диалогу? Диалог подразумевает не только то, что вы пытаетесь убедить вашего оппонента в правоте, но и то, что вы его услышите и сможете признать какие-то свои ошибки.
ВР: Да. Безусловно, это сделает меня умнее. Если мне докажут, что мой доклад был глупым, значит, я это увижу сам, значит, я стану умнее.
КП: Это все же крайность. Он не был глупым.
ВР: Ну хорошо, если он был в чем-то ошибочным, где-то, в каких-то развилках я пошел не по тому пути и мне это покажут, стало быть, я стану мудрее, я стану более тонко разбираться хотя бы в этой теме или в других.
КП: А у вас жажда есть к этому?
ВР: Да, конечно, у меня есть естественный научный зуд, мне надо, чтобы меня кто-то умакнул. Для того, собственно, публикуются научные статьи — чтобы видеть, какова реакция. Для того и делается доклад, чтобы видеть, как люди будут реагировать. Это попросту интересно, во-первых, — если это безопасно. А во-вторых, это обогащает. Ведь если этот диалог покажет мне мое убожество и мою узость, значит, после диалога я буду более широк, более вместителен. Я вмещу в себя еще несколько мировоззрений. Какое мировоззрение самое истинное? То, которое вмещает в себя наибольшее количество других мировоззрений. Если наше мировоззрение включает в себя только нас самих, а остальных отрицает и называет нечестием, стало быть, это узкое, скудное мировоззрение. И я стремлюсь к тому, чтобы — как апостол Павел говорит, вы все вмещаетесь во мне, —чтобы во мне вместилось как можно больше епархиального начальства, но пока что мы друг в друга не проникаем, скажем так. Диалога просто нет.
КП: А вы сожалеете о своей поездке, об этих докладах? О том, что так получилось?
ВР: Нет, я ни секунды не сожалею, я верующий человек и считаю, что все это промысел Божий. Этого вполне могло не быть, этой реакции на мой доклад. Это старый доклад, и, как по мне, я произношу там вполне банальные вещи. Но раз это случилось, раз мудрые люди написали такой кривой и неряшливый указ и это породило медийную волну — это все не я делал, — стало быть, в этом что-то есть, это должно было быть, и после этого я должен выйти другим. Может быть, более аккуратным в словах, а может быть, это, наоборот, ободрение от Бога, а может быть, это смирение от Бога. Я не знаю, чем все закончится, но я ни в коем случае не хотел бы вернуться, скажем так, в девятнадцатый год и стереть все свои записи, дабы ничего не случилось. Я считаю, что то, что это вышло на широкое обсуждение, полезно абсолютно для всех. Вы со мной не согласны?
КП: Вы говорите, что доклад два года назад был озвучен. Может быть, что-то изменилось в вас, на что-то по-другому посмотрели?
ВР: Да, конечно, я написал книгу. В стол. Я сказал издателям, что не смогу издать эту книгу, потому что меня запретят.
КП: А книга какая, о чем, какое название?
ВР: Названия у нее нет, это сто пятьдесят страниц А4. Рабочее название что-то типа — «Православная духовность. Перезагрузка». Я там анализирую основные православные аскетические практики и предлагаю их современное видение, современную реализацию.
КП: Это то, о чем вы говорили в докладе «Цели духовной жизни в двадцать первом веке»?
ВР: Этот доклад был по поводу пола, а люди, которые решили меня запретить, знают, что эта тема вызывает усиленную реакцию, и если в докладе написать слова оргазм, секс, то люди сразу меньше думают, потому что большая эмоциональная волна мешает рассмотреть ситуацию. На это и рассчитано, к сожалению.
КП: Из этих двух докладов «Цель духовной жизни в двадцать первом веке» вызвал во мне гораздо больше вопросов, несогласия, неприятия, чем «Понимание пола в христианстве». Вы не сожалеете ни о чем, но что-то за эти два года с момента доклада вы уже пересмотрели?
ВР: Да, я уже выше говорил, что я написал книгу, и в ней теперь все несколько иначе. Не радикально по-другому, но все же не так. Я в докладе говорил о том, что монашеству в данный момент приносит пользу и успех, когда монах радикально отрицает пол. Это может быть плохо для мирян, но это полезно для монаха. Это есть еще в том докладе. Всякая практика — даже та, которая нам не нравится, — рождена теми, кому она приносила эффект и пользу, она была своего рода элементом общения с Богом, и это самое важное. Потому что элементом общения с Богом может служить практика, которая достаточно одиозна с точки зрения другого человека. Как вы помните, есть такое сказание — о том, как один старец возносил еретические возгласы, а ему сослужили ангелы. Диакон пришел и его обличил. Старец спросил у ангелов, ангелы сказали: да, диакон прав. На что он спросил: что же вы мне раньше этого не говорили? Ситуация такая, что практика, которая сама по себе не является вполне одобрительной, в духовной жизни конкретного подвижника, конкретного стиля подвижничества, может приносить большие плоды. И вот это умение принять другого во мне усилилось за эти два года, можно, так сказать.
КП: Подводя итог, можно ли сказать, что причиной ваших сегодняшних неприятностей является то, что на протяжении двадцати с лишним лет, по сути дела, диалога не было. То есть вы варились сами в себе с горсткой прихожан и духовных чад, и если бы был диалог на протяжении этого времени, то тогда и не случилось бы сегодняшней печальной ситуации. Я правильно понял?
ВР: Я уверен в этом, я уверен в том, что это именно так.
КП: И чтобы исправить эту ситуацию, нужно попытаться хотя бы начать диалог, хотя бы даже сейчас. И ради этого диалога вы готовы рассматривать свой предыдущий опыт, пересматривать что-то, менять, и уже за эти два года, которые с доклада прошли, в этом отношении что-то сделано. Все верно?
ВР: Да. Полностью согласен.
КП: Большое спасибо, отче, за беседу. Как по мне, так очень содержательно, благодарю вас. «Будет новая беда — прямиком спеши сюда, чай и мы в лесу не звери, чай поможем завсегда» (Л. Филатов «Про Федота-стрельца, удалого молодца» — прим. КП).
ВР: Я думаю, необязательно ждать новой беды. Может быть, когда-нибудь и просто за чаем посидим, без беды.
КП: Хорошо.
Дорогие читатели, благодарю вас за внимание. Пишите ваши комментарии, отзывы касательно темы, которую мы обсуждали с отцом Вячеславом. И может быть, поделитесь своими впечатлениями насчет тех докладов, о которых шла речь. Всем здравствовать.
P.S 20 марта 2020 года состоялся пересмотр дела о. Вячеслава Рубского, с него сняли все обвинения и восстановили в должности и служении.
