ВР — протоиерей Вячеслав Рубский, клирик Одесской епархии УПЦ (МП)
КП — Андрей Федосов, Киберпоп
КП: Пользуясь тем, что мы с вами оба пока живы, и возможностью пообщаться, я хочу поделиться немного своими впечатлениями о ваших выступлениях. Касательно того доклада «Понимание пола в христианстве», который наделал так много шума. — я отчасти согласен с тем, о чем вы там говорите. Ориентируюсь, конечно, на свое ощущение (как вы только что отметили, происходит аберрация, и мое понимание и то, что вы хотели сказать, — не совсем одно и то же).
Как я услышал этот доклад? Я услышал, что где-то были сгущены краски, где-то пережато, где-то, возможно, однобоко. Могу предположить, что, может быть, это было сделано с целью достучаться, донести главную мысль, и в этом вы переборщили. Но в целом доклад поднимает такие серьезные темы, которые действительно требуют осмысления, обсуждения, ведь очень долго в эту сторону даже не пытались посмотреть. Это нужно было бы сделать — подвергнуть не то чтобы ревизии и пересмотру, но рассмотреть еще раз с позиций наших сегодняшних реалий.
Что касается доклада «О цели духовной жизни в двадцать первом веке» — я его смотрел позже, он произвел на меня сильное впечатление, и я там со многим не согласен, очень со многим. Это опять же по моему восприятию. И если бы я хотел с вами обсудить содержание этого доклада или любого другого, то здесь надо было бы встать на позицию: правильно ли я вас услышал? Может быть, действительно, здесь имеет место просто непонимание, может быть, имеет место то, что вы неправильно выразились, а на самом деле все хорошо, а может быть, вы действительно злостный еретик. Все возможно. Тем более что вы доктор богословия, и говорить на такие серьезные, очень неоднозначные темы — это ваша прямая обязанность, как я понимаю. Иначе зачем быть доктором богословия.
ВР: Я благодарю вас за ваше несогласие. Для меня несогласие человека не означает противопоставленность ему. У нас есть определенный стереотип: если человек уважает другого человека и слушает его, то он хочет быть с ним единым, он хочет с ним объединиться, то есть придвинуться поближе. И когда тот говорит нечто непривычное с точки зрения его собеседника, то слушатель как бы обижается из-за того, что тот его подводит в этой обязательной задаче согласия. Он считает, что нужно, чтобы все были согласны. И этот императив есть в Послании святого апостола Павла к Филиппийцам. В нем говорится: «…имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны» (Флп. 2:2). Но в другом месте, в Послании к Коринфянам, мы читаем: «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19). То есть все должны быть единомысленны, а не так, чтобы один мыслит, а остальные повторяют. Понимаете, какая задача перед нами? Перед нами большая философская и аскетическая задача. Что делать, если брат твой, сидящий напротив тебя, с тобой не согласен?
КП: Как я сейчас, например.
ВР: Да, у нас есть естественная — как говорил Максим Исповедник, неукорная — страсть к ксенофобии. Мы не любим чужаков, мы любим, как в сказке Пушкина, сказать: «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех милее?» Мы хотим смотреться в зеркало своей правоты и величия. Если человек говорит нам, что мы неправильно мыслим, то мы готовы это «зеркало» разбить. У нас есть естественное ксенофобское стремление превратить нашего собеседника в свою копию. Мне хочется, чтобы вы думали как я, и я не скрываю этого. Мне хочется, чтобы полмира думали, как я, но я понимаю, откуда во мне это. Такое желание возникает оттого, что я люблю себя больше, чем других.
Задача философа и аскета, православного человека — любить других если не больше, чем себя, то хотя бы так же, как себя, принять другого в его немощи, в его интеллектуальной немощи, может быть. Как писал тот же апостол Павел в том же Послании к Филиппийцам: «…кто из нас совершен, так должен мыслить; если же вы, о чем иначе мыслите, то и это Бог вам откроет» (Флп. 3:15). Он говорит, что бывает, что мыслишь иначе, — ну и ничего страшного, ничего в этом особенного нет. Мы должны научиться принимать другого, который мыслит иначе. Это большая проблема: что с ним делать? А что с ним делать, если он уперся? Рубского можно переубедить, ладно, а вот Пупкина — нет, он уперся, и все. Что с ним делать? Это не так просто ответить на этот вопрос. Если мы сейчас хотя бы поставим этот вопрос качественно, это будет, я считаю, не зря прожитым временем у нас с вами сегодня.
КП: Правильно ли я вас услышал насчет того, что Рубского можно переубедить, а какого-то Пупкина не переубедишь? В том смысле, что если священник выразил какие-то, пусть даже неправильные, мысли, его можно запретить в служении, можно лишить сана? А что будешь делать с огромным количеством мирян, у которых есть какое-то мнение, и как с ними быть? Если с ними никто не разговаривает, даже с прихожанами. Если можно без объяснения прийти и описать имущество храма и настоятелю ничего не объяснять. С людьми не разговаривают, и как с этим быть?
Вы сказали, что нам хочется, чтобы другой человек был на нас похожим. Здесь, как мне кажется, можно посмотреть чуть глубже.
ВР: Давайте.
КП: Допустим, я сейчас с вами не согласен, мы с вами на некоторые вопросы смотрим по-разному. Но в чем я вижу сходство между вами и мной? В том, что вы человек думающий, имеющий свои убеждения, глубокий. И я тоже считаю себя человеком думающим, имеющим свои убеждения. И в этой связи я знаю ценность моих убеждений, я также согласен с тем, что и ваши взгляды тоже не на пустом месте родились, вы их нажили долгим опытом и своим служением. И вот в этом мы похожи.
ВР: Да.
КП: Пусть мы несхожи в деталях, но если глубже смотреть, то мы похожи, и поэтому я могу с вами совершенно спокойно, как с человеком думающим, верующим, имеющим убеждения, пообщаться. Вы расскажете мне о своих убеждениях, а я вам — о своих. И на этом можно строить диалог. Вы сказали, что это большая проблема, и с этим я согласен. Но она преодолевается элементарно просто, как я сейчас сказал. Другое дело — как эту мысль донести до других священнослужителей, в том числе до нашего священноначалия?
ВР: Это очень страшное слово — элементарно. То, что вам кажется элементарным, для многих пастырей нашей епархии кажется несусветным. Говорить с Рубским? Двадцать один год ни один священник со мной не говорил, ни один. Я двадцать один год священник. Они могли бы позвонить и сказать, что я неправ. Они могли бы что угодно говорить, я толерантный человек в этом плане. У меня на чаевнях мне возражают с такой силой, что другой бы мог обидеться, но мне радостно оттого, что люди созидаются рядом с иным. Есть в философии понятие иной, то есть Другой (с большой буквы). Это нечто, рядом с чем мы осознаем свою идентичность, свою индивидуальность. Я существую как я только тогда, когда со мной рядом не то же самое, что я. Мне очень важно, чтобы рядом со мной был другой, совершенно другой. И мне важно, чтобы мой собеседник, мой брат во Христе думал не так, как я. Потому что сам с собой я и так могу поговорить. Мне интересен другой мир, мир другого человека. Он может открыть мне нечто о себе самом, обо мне. Есть такой документ: «Основные принципы отношения к инославию Русской Православной Церкви». Там есть пункт о том, что в Церкви враждебность и отчужденность преодолеваются по образу Святой Троицы. Вот как в Святой Троице полное единство при различиях, имеющихся между лицами Святой Троицы, так и в Церкви должно быть единство при различиях. Не единство против различий, не то, что все должны думать одинаково, а единство при различиях.
