Буря пришла со стороны гор и обрушилась на чащу с яростью тысячи обезумевших демонов. Лесорубы забились в самый дальний угол избы, моля богов, старых и новых, о снисхождении. Бревенчатая крыша и кроны деревьев заглушают раскаты грома, но мужчины каждый раз вздрагивают, словно дети. В такт ярости небес дрожит земля и пол, стены стонут, с потолка падает мелкий мусор.
Керм вместе с остальными пытается уснуть, найдя спокойствие в сдвинутых у печи койках. Солома подстилки колет спину, а одеяло пахнет мокрой шерстью. Свет от одинокого каганца добавляет избе первобытного уюта. В воздухе витает крепкое амбре пота и грязных онучей. Погода испортилась задолго до того, как лесорубы добрались до реки.
Впервые Керм пожалел, что в избе нет окон...
Затрещали деревья, и лес исторг вопль боли и ярости. Люди застыли, переглядываясь, Сермяк, земляк Керма, натянул одеяло до лба и, перевернувшись на бок, свернулся калачиком.
— Леший. — Сказал Болег, староста артели, почесывая бороду. — Вот пить дать, лешак.
— Так что же, нам уходить теперь надо? — Испугался Керм.
Оглянулся на бадьи в углу, за месяц едва успели заполнить половину. Сверни дело сейчас, и караванщики будут очень недовольны, а их деньги и товары позарез нужны селу. Болег покачал головой, сказал веско:
— Нет. Мы деревья не рубили, а сок... он даже не заметит, если вы конечно всё правильно сделали. Вы ведь не напортачили?
Мужчины замотали головами, даже Сермяк выглянул из-под одеяла.
— Круг очертили?
— Да...
— Амулеты развесили?
— Да!
— Ну, значит, и бояться нечего, повопит и пойдет дальше...
Перекрывая бурю по ушам ударил вопль, звенящий от боли и недоумения. На миг показалось, что кричат прямо за стеной, прижавшись к брёвнам. Крик потонул в вое ветра и скрипе деревьев, но Керм долго слышал эхо у себя в черепе.
Староста слез с койки, на цыпочках подошел к двери и прильнул к доскам ухом. Лицо стало задумчивое, словно пытался понять, изменяет ему жена с соседом или нет. Повернулся к работягам и сказал, улыбаясь:
— Пронес...
Стук прервал его, и староста ухватился за грудь, дико посмотрел на дверь. Звук повторился, ровный и отчетливый, словно внутрь просится сборщик налогов. Таких конечно не существует, но это единственное сравнение, пришедшее Керму в голову. Староста попятился, не спуская глаз с двери и делая магические жесты пальцами.
В третий раз стук стал слабее... на крыльце грохнуло. Керм вскочил, отбросив одеяло, подбежал к двери и начал поднимать засов. Болег ухватил за плечо, сдавил и прошипел в ухо:
— Ты что творишь? Смерти нашей захотел?!
— Чудовища не стучат! — Огрызнулся Керм и рывком сбросил засов.
Дверь приоткрылась и уперлась в нечто, лежащее на крыльце. Парень навалился, в комнату ворвался ветер, заметался, стараясь сбросить с людей одеяла. Пламя светильника затрепетало, обнажая алый кончик промасленного шнурка. Дверь поддалась с неохотой, на ступенях лежит мужчина в пальто и черным от крови лицом. Голова и плечи незнакомца уперлись в землю, в левой руке зажат меч до гарды, залитый темной жижей.
Керм почти принял за мертвеца, но грудь медленно поднимается и оседает. Кровь на губах пузырится, бежит тонкой струйкой из уголка рта на землю. Парень встал на колени и коснулся шеи под челюстью. Кончики пальцев ощутили едва заметную пульсацию.
— Живой!
Путник тяжел, полы пальто задирает, мешая тащить. Староста выругался и поспешил на помощь, подхватил тело за руки. Вместе внесли в дом, третий лесоруб торопливо запер дверь на засов.
У камина наспех накидали запасной соломы, положили раненного. С великим трудом стянули пальто, тяжелое, словно из свинца, и пропитанное кровью. Рубаху пришлось срезать, Керм охнул и невольно попятился. Торс незнакомца покрыт рваными шрамами, от пупка к левому плечу через грудь — пролегает целый каньон. Присмотревшись, можно различить на дне биение сердца.
Керм моргнул и наваждение пропало, просто длинный и глубокий шрам, похожий на детский рисунок молнии.
— Помрёт. — Сказал староста. — Как есть помрёт, зря мы его втащили.
— А что, нужно было оставить твари на съеденье?
Болег замолк, сжав губы, покачал головой и сказал:
— Нет. Простите, смалодушничал... люди завсегда обязаны помогать друг другу. Чарку!
Ближний лесоруб побежал к бочкам, там загремело, громко плеснуло, и он вернулся с полной кружкой золотистой жидкости. Староста бережно перенял и, встав на колени, приложил к губам раненного. Древесный сок полился вязкий, как мёд, потек, смывая кровь. Керм надавил на дуги челюсти, рот нехотя приоткрылся. Голову путника приподняли. После долгого ожидания кадык дрогнул.
Староста шумно выдохнул и утер лоб тыльной стороной ладони, сел на койку.
— Ну, теперь, авось протянет пару дней, но я сомневаюсь, что выкарабкается, ты глянь на него! Живого места нет.
— Пусть так. — Ответил Керм. — Зато богам честно скажем, что пытались.
***
Наученные горьким опытом лесорубы не совались в чащу без нужного снаряжения. Памятуя заветы богов, каждый чем-то да помог. Тело омыли от крови, раны смазали остатками сока и, обложив целебными листьями, перевязали чистыми тряпицами, пахнущими спиртом.
Путник, так и не приходя в сознание, забылся мертвецким сном. Только вздымающаяся грудь и лихорадочно дергающиеся под веками глаза свидетельствуют о жизни.
— Крепкий мужик. — Сказал Болег днем. — Другой бы еще на крыльце помер, а этот, гляди, пальцами дёргает.
Левая ладонь спящего сжимается в кулак, сгребает солому. Остальные лесорубы ушли еще утром приторачивать бутыли к деревьям с золотистой корой. Староста и Керм вызвались следить за нежданным подопечным, рискуя сорвать сроки добычи.
— Как думаешь, не с лешим ли он схлестнулся? — Спросил Керм.
— Даже знать не хочу. Мне от такого только спаться хуже будет.
***
Болег оглядел десяток заткнутых бочек, каждая по колено взрослому мужчине, перевел взгляд на двадцать пустых и тяжко вздохнул. Похоже, в этом году сроки сорвутся. Караванщики будут вне себя от ярости...
Он посмотрел на раненного, третьи сутки лежащего без движения, покачал головой. Бедняга невиновен, просто деревья стали давать меньше сока. Да и леший каждую ночь подбирается ближе к избе. Вчера слышали волчий вой совсем рядом, а над поляной весь вечер кружили вороны, слишком крупные для обычных птиц.
Желудок сжало шипастой лапой страха. Если им придётся уйти без оговоренной нормы, караван может больше не прийти. В этих краях у тракта много ответвлений, и их — далеко не самое спокойное и выгодное.
Не будет каравана — не станет овощей и хорошего железа, столь необходимого на инструменты. Село умрет или выродится в крохотную деревню дикарей-охотников.
— Ладно, — сказал Болег себе, — вечером устрою собрание.
***
Путник очнулся рано утром. Открыл глаза и сел, перепугав сонного Керма, огляделся, скребя затылок.
— Привет, — пробормотал лесоруб-сокодав, — рад, что ты пришел в себя, но, пожалуйста, не делай рез...
Мужчина кивнул и встал, не замечая наготы. Повязки на боках натянулись и покрылись красными точками.
— Стой! Раны откроются!
— Бывало и хуже. — Ответил незнакомец.
Голос хриплый, надтреснутый, как бывает спросонья в сухом воздухе. Пошатываясь, он подошел к столу и припал к кувшину родниковой воды. Кадык жадно задергался вверх-вниз, а струйка, пробежав по подбородку, полилась на грудь, заполняя шрамы. Наконец, отставив опустевший кувшин, он обернулся и спросил:
— Сколько?
— Что?
— Сколько дней?
— Ну, это четвертый, вроде как...
Мужчина нахмурился, поочередно зажал пальцы на левой ладони и хмыкнул.
— Четыре дня, ну, раз я жив и живы вы, значит, он подох. Хорошо.
— Кто?
— Вампир, я за ним гнался по лесам почти неделю.
Керм выдохнул и выдавил блеклую улыбку.
— Коли вампир, это хорошо, мы боялись, что вы лешего привели.
— Лешего? — Глаза путника вспыхнули, он подошел к Керму, по-прежнему не обращая внимания на наготу. — Расскажи мне о нём.
***
Тем же полднем, на общем собрании во время обеда, путник назвался Роланом, простым искателем приключений. Лесорубы понимающе кивали, таких бродяг после Года Хаоса расплодилось, как муравьёв по весне. Так же, как и муравьи, они полезли во все щели, ведомые любопытством. И сгинули, точно так же, как муравьи, напоровшиеся на ежей.
Ролан ел за троих, но больше слушал и очень интересовался чудесным соком, что почти затянул раны. Лесорубы довольно отвечали: это «золото» их края, куда более ценное, чем настоящее. Караванщики делают из него множество лекарств и мазей, вот только...
Болег шумно откашлялся в кулак, посмотрел на Ролана и сказал:
— Вот только деревья дают его всё меньше и... эх, я понимаю, с моей стороны это некрасиво, просить о помощи едва очнувшегося и раненного, но нам действительно не хватает рук. Нужно закрыть еще восемнадцать бочек, а уже послезавтра приедет подвода, а через три дня караван в село...
Ролан кивнул и улыбнулся.
***
Керма разбудил скрип половиц и скрежет петель. Он открыл глаза, проморгался и, сощурившись, увидел идущего от дверей, одетого в пальто и джинсы, при мече и держащего в руке охапку амулетов.
Дыхание перехватило, парень узнал обереги, скрывающие избу от лешего. Он вскочил с кровати, но Ролан остановил взглядом.
— Это так ты нам отплатил? — Почти прорыдал лесоруб. — Выдал чудовищу?!
Словно в ответ, за стенам раздался трубный рёв и быстро приближающийся скрип дерева. Путник покачал головой и прижал палец к губам. Лесорубы начали просыпаться, растерянно оглядываясь и хватая портки. Керм сел на кровати, наблюдая, как Ролан, положив обереги на стол, направился к выходу, держа ладонь на рукояти меча.
Рев повторился, когда он вышел наружу, стали слышны тяжелые шаги и карканье воронов. Окончательно проснувшиеся лесорубы затряслись от страха, представляя расправу, которую учинит древний монстр. А затем они услышали голос, почти человеческий, но похожий на треск ломаемых веток.
Ролан заговорил в ответ, но слов не разобрать. Гомон птиц утих, они опустились и начали топтаться на крыше, как стадо быков, изредка вскрикивая. Часть лесорубов принялась молить богов о спасении или быстрой смерти.
Чудовище и Ролан спорили, судя по тону последнего. Несколько часов спустя, под самое утро, тяжелые шаги начали удаляться.
***
С первыми лучами солнца самые смелые лесорубы во главе с Болегом высунулись наружу и, охнув, высыпались на крыльцо. У ступеней стоит два десятка бочек, что днем были в доме, доверху наполненные древесным соком. На ближайшей лежит дощечка с бережно выцарапанным посланием:
«Спасибо за помощь!
Увы, это самое большее, что я могу сделать для вас. Леший, выслушав ваши беды и мои доводы, согласился помочь со сбором. В обмен вы посадите несколько деревьев и впредь за каждую бочку будете платить саженцами или вырубкой сухостоя. Хотел бы остаться с вами еще на пару дней, но увы, караванщикам лучше не знать, что я был здесь. Прощайте».