— Смотри… Смотри внимательно… Которое из них?
Свистящий ледяной шепот, проникая до самого сердца, сдавливал стылой рукой, не оставлял возможности дышать, и Сергей Борисович просыпался, глотая беспомощным ртом снулый комнатный воздух. Пока не осознавал, что это всего лишь старый кошмар, преследующий его с детства.
В летнем лагере одиннадцатилетний Сережа услышал историю о демоне с тысячей лиц. Ее рассказал после отбоя страшным загробным голосом мальчик Вася. На следующий день Вася из лагеря исчез. Вожатые сказали, его увез отец, какие-то срочные обстоятельства, но дети были уверены, Васю забрал демон. Почему? Ну, это же очевидно. Следует держать язык за зубами.
— Он ищет. Он всегда ищет. И находит. Ему это не сложно. Он чувствует, когда вокруг тебя тьма. Когда ты сам тьма. Ведь рано или поздно каждый из нас становится тьмой.
Сережа вырос, перестал спать с включенным светом и верить в детские страшилки. Но демон с тысячей лиц, словно в насмешку, продолжал являться во сне, парализуя иррациональным ужасом.
— В его лицах ты разглядишь свое. Тогда он и заберет тебя.
+++
— Не знаю, долго мы еще так протянем.
Хриплое тяжелое дыхание Василия отзывалось от стен заброшенного коллектора мрачным эхом.
— Мы уже не тянем, — Евсей Гаврилович с преувеличенным вниманием разглядывал свою когтистую мохнатую лапу.
Василий тряхнул головой, пытаясь отогнать подступающую тьму.
— Извини. У меня не было выбора. Они все уничтожили. Ничего больше не осталось, кроме этого сраного коллектора. К тому же, мне обещали… — Евсей Гаврилович виновато осекся.
— Понимаю, — кивнул Василий. — Мне следовало знать. Я всегда относился к тебе, как к сфинксу, забывая, что ты еще и на половину крокодил.
— Лучшую половину, — облизнулась тьма.
+++
— Таким образом, контролируя эмоции, мы преодолели все противоречия. Чувствам больше не под силу затмевать разум. Мы стали единым механизмом. И уверенно, подобно рою пчел, летим к процветанию нашего вида.
Сергей Борисович удовлетворенно кивнул себе в зеркало. На этом можно будет закончить торжественную речь. Хотя, для баланса, неплохо бы вставить про неизбежные потери. Коротко и весомо. Что там у пчел с трутнями?
Сергей Борисович открыл уже рот, чтобы позвать секретаря, но тот появился сам.
— Мы взяли его.
— Чудесно, — уголком губ улыбнулся Сергей Борисович.
+++
Начиналось все, разумеется, невинно. Из лучших побуждений. Как всегда и бывает. Для общего блага. Помочь людям справиться с болью. Им ведь все время больно. Почему бы не приглушить? Чуть-чуть. А потом еще. Чтобы не чуть-чуть, а средненько. А лучше, пусть совсем нет.
+++
— Их называли «поролоновыми», — торопливо писал Василий.
Распоряжением гуманистической комиссии, возглавляемой Сергеем Борисовичем, всем недобровольцам полагался теплый бокс с необходимыми удобствами и последнее слово. Обычно выдавали один лист бумаги, но Василий удостоился трех. Как вдохновитель, глава и последний из Сопротивления. И он писал, хотя понимал, что напрасно тратит бумагу. Впустив в себя контроллер, он, как и все остальные, уничтожит написанное.
— Кто-то пошутил, что общение с теми, по чьим венам течет контроллер, это вроде как одновременно жрать и трахать поролон. Жевать мягко, совать уютно, но что-то не то. Контроллер избавлял от эмоций.
— Не избавлял, а приглушал.
В голосе Сергея Борисовича слышался мягкий укор.
Василий подскочил на стуле.
— Я не слышал, как вы вошли.
— Потому что увлеклись. Я давно здесь стою. Читаю ваши потуги. И пол бокса из поролона, кстати. Как и стены.
— Действительно, — Василий огляделся, — это для того, чтобы я себе голову не разбил?
— Нет, просто уютно. Голову вы и об стол можете. Или ножкой стула в глаз. Мало ли способов…
— Я не собирался… — криво усмехнулся Василий.
— Разумеется, — согласился Сергей Борисович, — ведь у вас есть надежда. Вдруг контроллер не подействует, и получится всех обмануть.
— Вряд ли. Случаев таких зафиксировано всего несколько десятков, да и то еще в самом начале, когда контроллер проходил тесты. И было все, простите за каламбур, безнадежно.
— Ваша мать и остальные были добровольцами, отдавшими жизни за…
— Идите нахер с вашим общим благом, — перебил Василий. — Тошно слушать.
+++
Контроллер исправно делал свою работу. Глушил боль, а вместе с ней и остальное. Радость, любопытство, гнев, отвращение, восторг, отчаянье, нежность, любовь… Но кое-что он человеку оставил. Ночные кошмары. Первобытный парализующий страх. Тот, что заставлял диких человеческих предков, сбившись в испуганную кучу, дрожать на полу мрачной пещеры в надежде, что тьма не заметит и не поглотит.
+++
— Мой отец ничего такого не планировал. Он просто хотел вернуть жену, — продолжал писать Василий.
Сергей Борисович стоял позади, губы его шевелились. Он читал. Всегда предпочитал именно такой способ. Новорожденное чистое слово.
— Любовь не более чем химия. Процесс в организме. Значит, им можно управлять. Вещество, которое он ввел матери, и было прототипом контроллера. Последний раз я видел ее перед отъездом в летний лагерь. Она рассказала мне сказку о демоне с тысячей лиц. Тогда я думал, это просто страшилка, хотя и прикольная. Будет, чем после отбоя пугать товарищей по отряду.
— Вы тогда доставили мне много неприятных минут, — прокомментировал Сергей Борисович. — И не только мне.
Василий бросил на него удивленный взгляд.
— Мы с вами в одном лагере были.
+++
Пока противники контроллера смеялись над «поролоновыми», тех становилось все больше. И как-то незаметно, вдруг, решением невесть откуда взявшейся гуманистической комиссии, эмоции, не стабилизируемые контроллером, были признаны вредными. Как для индивида, так и для человечества в целом.
+++
— Он что-то говорил про сопутствующий ущерб, общее благо, но я знал, это он убил ее и теперь пытается найти оправдание. После похорон отец набрал добровольцев, закрылся в лаборатории, а меня предоставил самому себе. Думаю, ему было невыносимо смотреть мне в глаза.
— Благодаря разработкам вашего отца прекратились конфликты, наступил мир, люди объединились, перестали ставить свои желания во главу угла, — напомнил Сергей Борисович.
— Конечно, — Василий скривился, как от зубной боли, — а что насчет уничтожения некоторых, как вы их назвали, общественно-бесполезных социальных групп?
— Пожертвовав малым, спасаешь многое.
Лицо Сергея Борисовича приобрело трагически торжественное выражение.
— А, может, вы просто перестали быть людьми? — тихо спросил Василий.
— Или наоборот. Стали ими. Разумными людьми, чьими поступками не руководят эмоции. Вы поймете. Очень скоро. А пока пишите, продолжайте, дайте волю чувствам. В последний раз.
+++
От страстей к разуму. Золотая эра. Новая ступень эволюции. Обретя контроллер, человечество с холодным хирургическим расчетом отсекало лишнее. Кто не мог приносить пользу обществу, уничтожались. Разумеется, гуманно. Их усыпляли после тщательно проведенных тестов. Исключить вероятность ошибки. Ведь самый маленький винтик — часть огромного механизма. Просто некоторые, к сожалению, точит ржа.
+++
— Психологи называли это эскапизмом. Тогда еще были психологи. Мне было хреново, больно и очень одиноко. Вот и появился Евсей Гаврилович.
Василий отложил ручку. Пальцы дрожали. Евсей, мать его, Гаврилович… Вымышленное существо, воображаемый друг и подлый предатель…
— По моей информации, он появился позже, — поправил Сергей Борисович, — Несчастный случай в лаборатории вашего отца, подопытные взорвались эмоциями. Буквально. В результате он и возник.
— Бум! — в ушах Василия зазвучал знакомый голос. — Чего рот разинул, братка? Никогда большой взрыв не видел? Ну конечно не видел, откуда тебе. Из больших взрывов, мой юный пытливый друг, рождаются вселенные. Приятно познакомиться. Евсей Гаврилович.
Василий улыбнулся воспоминаниям. Этот «поролоновый» Сергей Борисович ни черта не понимает. Крокосфинкса Евсея Гавриловича Василий нашел в старом заброшенном канализационном коллекторе, лысым, сморщенным и слепым. Пригрел на груди, выкормил из пипетки. Вот только все это существовало лишь в больном воображении ребенка, потерявшего мать. А то, что возникло в результате взрыва, переняло облик и повадки Евсея Гавриловича. Зачем? Да кто ж его знает.
+++
Противники контроллера называли себя «Сопротивлением», но были обычными неудачниками. Маргиналами. Поначалу они еще как-то держались, притворялись «поролоновыми», но потом, с введением обязательной регистрации, одних отловили, другие пришли сами. Система не оставила выбора. Хочешь жить в безопасном районе? Прими контроллер. Хорошую работу? Прими контроллер. Образование? Прими контроллер. Квалифицированную медицинскую помощь? Прими контроллер. Хочешь быть частью общества? Прими контроллер. Хочешь быть? Прими.
+++
— Нам с тобой предстоит дело. Трудное и почти безнадежное. Но великое. Скоро мир, каким ты его знаешь, закончится. Демон с тысячей лиц открыл охоту.
Со стороны выглядело, будто я лежал на больничной койке и незрячими глазами таращился в потолок. На деле мы с Евсеем Гавриловичем мутили «Сопротивление». Сидели в коллекторе, такие заговорщики. Тогда это казалось мне веселой игрой.
— У нас есть лет десять в запасе, братка, — говорил Евсей Гаврилович, — Надо их где-то пережить.
Между реальностью и фантазией пролегает тонкая, словно кошачий ус, нейтральная полоса. Там мы и обосновались.
Позже к нам присоединились другие. Те, которых вы зовете «недобровольными». У всех одно и то же. Одиночество. Мы были вроде клуба по интересам. Реальную жизнь захватывали «поролоновые». Все становилось таким… таким…
— Правильным, — подсказал Сергей Борисович.
— Некрасивым, — Василий взглянул на него с жалостью. — Бесчувственным. Люди перестали творить.
— Если вы об искусстве, то человечество уже столько всего создало, написало и нарисовало, что ничего нового не нужно. В музыке всего семь нот, вдумайтесь. Комбинации ограничены. То же и с буквами и с красками и с сюжетами.
— Именно так «поролоновые» говорили своим детям, друзьям, близким. И советовали заняться настоящим нужным делом.
— Разве они не правы? — спросил Сергей Борисович. — Положа руку на сердце, ваше чувствительное сердце, скажите, разве не стало лучше? Что вам не нравится?
+++
— Разве не стало лучше?
Этот вопрос Сергей Борисович задавал много раз и всегда получал одинаковый ответ.
Да, стало. Но что-то важное исчезло. Что именно? Вам, «поролоновым», не понять. У вас чувств нет.
Сергея Борисовича это слегка задевало. У «поролоновых» были чувства. Тысячи оттенков спокойствия.
+++
— Жестокость, — сказал Василий. — Вы," поролоновые», жестокие очень. Спокойные, равнодушные, рациональные. Никаких смягчающих обстоятельств, только черное и белое. Почему не оставить нас в покое? Наш мир был такой хрупкий, такой ненастоящий, а нас так мало… Чем мы вам мешали?
— Вам не понять, у вас же чувства. Пока что, — Сергей Борисович не счел нужным отказать себе в легком удовольствии куснуть оппонента.
— Уйдите, пожалуйста, — попросил Василий. — Сколько там у меня осталось? Минут десять? Вот я хотел бы провести их без вас.
— Ой, — спохватился Сергей Борисович, — у меня, знаете ли, тоже очень важное дело. Перед мировым сообществом выступаю. Объявляю об успехах, победе над «Сопротивлением» и новом масштабном проекте человечества. Рабочее название «Демон с тысячей лиц». Как вам? И одним из руководителей проекта станет Евсей Гаврилович.
С этими словами он, подчеркнуто вежливо откланявшись, удалился.
+++
— Что это с ним?
Секретарь указал на монитор.
На экране Василий приплясывал, размахивал руками, подскакивал, кидался на стены, разве что по потолку не бегал.
— Выражает чувства, — ответил Сергей Борисович.
— Другие просто плакали, — заметил секретарь. — А этому, похоже, весело. Не логично.
— Молодой человек, — строго взглянул на секретаря Сергей Петрович, — напомните мне первое правило комиссии.
— Чувства и логика не совместимы.
— Есть еще вопросы?
+++
Василий ликовал. Получилось! Черт возьми, у них получилось! Немного, правда, не так триумфально, как он себе представлял в детстве. Хотя, в детстве все не так, как представляется.
После взрыва Василий оказался сначала в больнице, а потом на попечении дальних родственников. Десять благословенных вольных лет в сельской глуши. К тому времени, как контроллер добрался туда, Василий с Евсеем Гавриловичем уже начали осуществлять свой план.
— Один шанс, братка, один зыбкий, ничтожный шанс из всех шансов, что есть во Вселенной, — говорил Евсей Гаврилович. — Создать угрозу, иллюзию, заставить «поролоновых» относиться к нам серьезно.
Так возникло «Сопротивление». Настоящей его целью было собирать информацию, искать у «поролоновых» слабые места. Оказалось, есть одно. Сны. Точнее, кошмары. О демоне с тысячей лиц.
— Да уж, натворили вы… Что ты, что отец твой, — сфинксовая половина Евсея Гавриловича глядела на Василия с интересом, крокодилья — с уважением. — Нет, я конечно, не в обиде. Быть лучше, чем не быть.
+++
Люди всегда относились к фантазиям не серьезно. Даже когда еще не были «поролоновыми». И очень зря. Не все фантазии, попадая в мир, растворяются в воздухе без следа. Некоторые оседают на границе с реальностью, маленькой нейтральной полосе, тонкой, словно кошачий ус. Там подавленные, покалеченные контроллером эмоции и нашли себе обличие. Демона с тысячей лиц.
+++
— Вселенная любит гармонию, — рассуждал Евсей Гаврилович, — а вы ее грубо нарушили. Еще ей нравится веселье, и когда делают что-нибудь бесполезное в хозяйстве, но красивое. Когда от любви миры оживают. Или наоборот, умирают. А целеустремленные бесчувственные «поролоновые», наведя порядок у себя, от нечего делать полезут его наводить по всей Вселенной. Этак ей и со скуки недолго схлопнуться. По всему выходит, она дает нам шанс. Откуда я знаю? Те подопытные почему взорвались? Употребили неких веществ, и на них напало безудержное веселье. Они лопнули от смеха. Высвободившиеся эмоции метались, пока не наткнулись на твой коллектор. Я показался им забавным.
Василий соглашался. Он верил Евсею Гавриловичу, верящему в последний шанс. Но не возражал, если бы Вселенная сама все разрулила.
— Это уже план Б, — осклабился крокосфинкс, — кратковременный метеоритный дождь, например.
Василий надеялся, что до этого не дойдет.
Он не врал в своих отрывистых последних записях. Просто не говорил всей правды. «Сопротивлению», впрочем, тоже. На границе с фантазией, на нейтральной, тонкой, словно кошачий ус, полосе, участники сопротивления творили свой мир. Эфемерный, нереальный, невесомый. Идеалисты, вообразившие, будто красота может победить. Несчастные надеялись с ее помощью спасти «поролоновых» от контроллера.
Василий как-то спросил Евсея Гавриловича, почему не сказать им как есть? Что контроллер уже не просто вещество, помогающее сдерживать эмоции, а нечто большее. И красотой его не победить. Поролоновые никогда не проникнутся, ничего в их душах не шевельнется, как не перемешивай слова, звуки и краски. Потому что, принимая в себя контроллер, первое, что делает человек — начинает блевать. Его на изнанку выворачивает. Буквально. А когда он собирается в исходное состояние, то вся жизнь до контроллера ощущается далекими воспоминаниями. Слабыми, отрывочными, полустертыми. Он знает, что как-то жил и что-то делал. Только это не представляет для него ни малейшего интереса.
— Несанкционированное предательство, — ответил Евсей Гаврилович.
— Разве бывает иначе? — удивился Василий.
— Увидишь, — пообещал Евсей Гаврилович. Крокодилья часть его облизнулась, а сфинксовая заплакала.
Оставалось найти еще кое-кого. Первого человека, принявшего в себя окончательный вариант контроллера. Евсей Гаврилович полагал, что человек этот связан с Василием через сказку о демоне с тысячей лиц.
— Ты кого-то сильно впечатлил, братка, напугал до усрачки. Сколько там в лагере слушало твою сказку?
— Человек десять, — хмурился Василий, — не помню точно. И как их звали тоже. Я в лагере долго не задержался. Мама…
Он осекся и закусил губу, пытаясь прогнать выступившие слезы.
— Плачь, братка, — Евсей Гаврилович тихо опустил ему на плечо когтистую лапу.- Стыдиться тут нечего.
После введения обязательной регистрации, «Сопротивление» быстро угасло. Но они успели. К тому времени, как схватили последнего участника, Василий с Евсеем Гавриловичем знали нужное имя.
+++
— Полагаю, ты обо мне слышал, — Евсей Гаврилович перехватил Сергея Борисовича, когда тот был уже готов провалиться в еженощный коллективный кошмар. — Заключим сделку?
— Что вы можете предложить?
— Кто присматривает за смотрящим? Что будет, когда контроллер полностью сожрет весь ваш вид изнутри? Не оставит вам ничего? Даже этой тени, слабого подобия, что заставляет вас размножаться и играть в процветание, не оставит? Он надует вас под завязку страхом, и отправится дальше. Поглощать на своем пути все живое. Демон с тысячей лиц. Ваших мертвых лиц.
— Глупости, — отрезал Сергей Борисович. — Ночной кошмар нужен для равновесия. Подавленные за день эмоции должны куда-то уходить. Это логично.
— Дружочек, — ласково ощерился крокодильей частью Евсей Гаврилович, — ты разве не знаешь, куда ведут благие намерения? Контроллер стал чем-то большим, а вы и не заметили.
— Доказательства, — потребовал Сергей Борисович.
— Просто подумай. Ведь ты был первым. Первым удачным носителем. Ты чуть-чуть другой. Особенный. Контроллер попробовал на вкус твои эмоции, и ему понравился страх. Вы вместе росли, если хочешь. Этот демон, который вам всем снится, он и твоя заслуга тоже.
Сергей Борисович задумался. В словах странного, похожего одновременно на сфинкса и крокодила, создания, была логика.
Евсей Гаврилович, между тем, вкрадчиво продолжал:
— Знаешь, что за оружие создало «Сопротивление»? Эти несчастные романтические глупцы? Между фантазией и реальностью пролегает тонкая, словно кошачий ус, нейтральная полоса. Там они творили презираемое вами искусство, надеясь впечатлить вас. Разбудить. Встряхнуть. Чтобы в ваших поролоновых душах хоть что-нибудь ожило. Вы правы, конечно, картиной или песней вас не впечатлить. Словом тоже. Да вот только вы забываете про энергию. Вложенные в каждую букву, ноту или штрих эмоции так сильны, что если их собрать и взорвать… Поверь мне, рванет так рванет. Всю землю накроет, а вы сломаетесь. Почему? Вам закоротит мозги. Дальше я даже продолжать не буду. Что случается с телом, когда отказывают мозги, ты в состоянии догадаться.
— Допустим… — нахмурился Сергей Борисович. — Но зачем вы мне это рассказываете? Вроде бы такое развитие событий должно вас устраивать.
— Тебе, конечно, трудно понять, но я, видишь ли, жить хочу, — прижал лапу к его груди Евсей Гаврилович, — Я ведь вроде вашего контроллера. Одно из лиц демона. Одно единственное, которое он потерял и не спешит разыскивать. Смешное, несерьезное, дурацкое лицо. Я думал с помощью «Сопротивления» пролезть в ваши кошмары и пообщаться с тысячеликим. Кто ж знал, что они апокалипсис готовят.
— Угроза жизни — логичный повод для предательства, — согласился Сергей Борисович. — Но, гарантии? Вы можете их дать?
— Я сдам вам главного, — крокодилья часть Евсея Гавриловича на мгновение затмила сфинксовую, — того, на ком все завязано.
— Было бы хорошо, — кивнул Сергей Борисович, — а то ходят слухи, будто он неуловим. Это немного… напрягает.
— За ним может прийти лишь тысячеликий. Там, на нейтральной полосе, толщиной с кошачий ус, усилиями «Сопротивления» целый мир создан. Огромный. Там он и прячется, в старом канализационном коллекторе своего калечного подсознания. Демон без труда поглотит все это.
— Вот вы и прокололись, — в ровном голосе Сергея Борисовича послышалась слабенькая нотка торжества. Вернее, его тени.- Энергия? Забыли? Тот мир полон эмоций. Стоит контролеру прикоснуться к ней, как по вашим же словам, всё. Конец. Значит, вы специально. Тут явный подвох.
— Браво! — щелкнул зубами крокосфинкс. — Возьми с полки пирожок!
Сергей Борисович недоуменно огляделся.
— Да, с чувством юмора у вас тоже не очень, — посетовал Евсей Гаврилович.- Ладно… Чтобы эмоции взорвались, их надо активировать, понимаешь? А он в это время будет, скажем так, сильно занят. В реальности этой вашей унылой. Я вам все его лежбища сдам. Явки и пароли. Пусть побегает от ваших, отвлечется. А потом, когда тысячеликий поглотит мир, главный вернется. Я его позову. Дальше продолжать, или сам как-нибудь допетришь?
— То есть, нам надо взять его одновременно и там и здесь? — уточнил Сергей Борисович.
— Мо-ло-дец! — с чувством отчеканил крокосфинкс, протягивая лапу.
Сергей Борисович после недолгого раздумья ее пожал, скрепляя уговор.
+++
— Все, братка, процессы запущены. Это наша последняя встреча. Ты должен поверить, что я тебя предал. Поверить во все, что будет дальше. Чтобы они поверили тебе.
— У тебя правда получится? –Василий умоляюще взглянул на крокосфинкса. — Это ведь война, понимаешь?
— Война — штука взаимная, мой маленький пытливый друг, — похлопал его по плечу Евсей Гаврилович. — а мы, как ты помнишь, не собираемся играть в эти давно надоевшие бессмысленные игры. Ни одна война в любом из миров не заканчивается победой. Кругом куча трупов, горе, смерть, потери, проклятья и желание мстить. Ни хрена хорошего из этого вырасти не может. Попробуем по-другому. У нас надежда и один шанс. Верь.
+++
Василий без сил опустился на стул. Адреналин уступил место апатии. Сколько еще осталось? Минута? Две?
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Интересно, успеет ли Евсей Гаврилович управиться с демоном за это время? Конечно, нет.
Придется стать «поролоновым» или умереть, если контроллер сочтет нужным. Невеселая перспектива, но по-другому никак.
Василий боялся. Очень сильно. Но не тем липким страхом, что испытывали ночами «поролоновые» под взглядом демона с тысячей лиц. Это был страх иного рода. Не за себя или человечество в целом. А за Евсея Гавриловича. Единственного близкого Василию существа. Смешного, дурацкого крокосфинкса, верящего в один единственный шанс и то, что Вселенной нравится, когда любовь и веселье. Презирающего полумеры и готового сразиться один на один с чудовищем. Не победить его, а научить. Не подавлять, а раскрывать. То лучшее, что есть в каждом. А как там на самом деле получится, никто не знает….
— Верь, — шептал себе Василий. — Просто верь… До самого конца. Пока можешь… Ведь для того, чтобы выпал этот самый крошечный шанс, кто-то должен надеяться…
И он верил. Пока не щелкнул замок, и не открылась дверь.
— Смотри, — услышал Василий леденящий кровь голос, — смотри внимательно. Которое из них?
Тьма поглотила его.
Время остановилось.
Вселенная замерла.
Что будет дальше?
Никто не знает.
Но оно будет.
И это обнадеживает.
+++
— Бум! Чё вылупился, братка? Никогда большой взрыв не видел?